Мы с племяшкой возвращались домой из детского сада. Темно уже на улице, хотя почти во всех дворах, вдоль которых проходит нужный нам тротуар, горит свет. Принцесса моя довольна: я всегда забираю ее рано, после полдника, а тут она и с друзьями вдоволь поиграла, и в таинственной темноте едет на велосипеде! Круть! И вот мы, обмениваясь впечатлениями от прожитого дня, приближаемся к нашему проулку, радостные, хоть и уставшие. Но в эту идиллию врывается истошный детский крик «Мама! Мама!» Такой отчаянный, с рычащими нотами, он словно острым ножом взрезал мои наполненные безмятежностью эмоции.
Я не могла определить, откуда доносится звук. И даже если бы смогла, откуда я знаю, имею ли право на вмешательство? Быть может, ребенок запер себя в уличном туалете и не может выбраться? (Когда-то такая история произошла в одной знакомой мне семье. Девятилетний пацан полчаса простоял в легкой курточке в мороз в попытках сломать дверь, пока случайно раньше вернувшаяся с работы мама не освободила его из невольного плена.)
Или мама лежит без сознания, а ребенок маленький и в панике не знает, что делать?
Я топталась в полном замешательстве, пока племяшка жалобно просилась домой: начали мерзнуть ручки.
Несколько минут я судорожно искала решение: долбиться ли в ближайшие ворота, допытываясь, чье дитё кричит? А вдруг это воспитательный момент, я взбаламучу общественность, а в итоге выяснится, что вопящий ребенок совершил какой-то серьезный проступок, требующий серьезных педагогических мер?
Крики прекратились. Мы отправились домой, но от тревоги и угрызений совести получилось избавиться только утром, когда у этих самых ворот бабушка убирала накиданный давеча подростками мусор. Оказалось, что ее внук вчера нагрубил матери и отец оставил его без смартфона на неделю. Такая вот трагедия. Тот случай, когда нерешительность правильнее неравнодушия?