Неоднозначный для многих роман о 2-й мировой войне, написанный от лица офицера СД. Далеко не все я могу в этой книге принять, в частности – попытку представить зверства фашистов, как ошибку – ну, так получилось, все мы грешны, просвещенные и продвинутые немецкие офицеры не хотели уничтожать евреев, но вынуждены были выполнять приказ, и даже в чем-то, как могли, сопротивлялись. В книге в избытке описание разных извращений – сексуальных и просто психологических. Это тоже вызывает отторжение.
Несмотря на неоднозначность, в книге подняты многие вопросы, о которых не часто говорится в контексте войны. Например, как лично я бы поступил в предложенных обстоятельствах? Смог бы противостоять системе? Кроме того, интересен взгляд на войну и всё происходящее в то время со стороны протагониста. Поэтому, считаю, читать стоит.
Максимилиан Ауэ получил отличное образование в Германии. Он доктор права, увлекался литературой и философией. Весной 1939 он защитил диссертацию по праву и вступил в СД. В 1941 году товарищ уговаривает его отправиться в действующую армию:
«…специальные операции. Работа СП и СД, безопасность армии в тылу, сбор информации, осведомление и все в таком роде. Держать под прицелом солдат вермахта. Взгляды их немного устарели, в Польше возникали кое-какие сложности, никто не хочет, чтобы подобное повторялось. Не желаешь поразмыслить?» …Кто бы в здравом уме вообразил, что юристов вербуют для убийства людей без суда и следствия? …Вот так, и никак не иначе, дьявол ловит в свои сети.»
Участие в боевых действиях для Максимилиана началось с Украины. СД – служба безопасности, в их обязанности входило определение принадлежности населения к той или иной категории, контроль психологического состояния в войсках, а СС непосредственно уничтожало евреев, цыган, коммунистов. С самого начала возникают трения – как организовать расстрел, куда стрелять, сколько оружия нужно и так далее. Не все исполнители расстрелов могли жить с этим – случались самоубийства, отказы, невыполнение приказов. Некоторые старались перевестись, потому что не так представляли себе войну.
«Очень скоро с подобным дилетантством было покончено. Проносились недели, офицеры набирались опыта, солдаты привыкали к операциям; в то же время было очевидно, что все размышляли о происходящем, о своем месте во всем этом, — каждый в меру собственных возможностей. За ужином по вечерам люди обсуждали операции, рассказывали анекдоты, делились опытом, одни — с горечью, другие — весело. А третьи молчали, вот за ними-то и надо было следить. У нас уже двое покончили самоубийством; а как-то ночью еще один спросонья разрядил в потолок винтовку, его силой связали, унтер-офицер чуть не погиб. Некоторые совершали дикие, порой прямо-таки садистские выходки…»
«День ото дня обстановка в подразделении ухудшалась; офицеры нервничали, по малейшему поводу срывались на крик. Кальсен и другие отбыли к себе в тайлькоманды; они не высказывали своего мнения, но чувствовалось, насколько их угнетают новые задачи. Кериг уехал очень быстро, даже толком и не попрощавшись. Люббе болел теперь чаще, чем раньше. Командующие присылали крайне негативные рапорты о настроениях во вверенных им тайлькомандах: речь шла о нервных расстройствах, солдаты плакали, Шперат докладывал, что многие страдали импотенцией.»
Казнь в Бабьем Яру превзошла свои масштабом все ожидания даже для гитлеровцев.
«С начала истории человечества войну воспринимали как наибольшее зло. Но в сравнении с тем, что изобрели мы, война представлялась честной и ясной, многие уже стремились вырваться отсюда, чтобы укрыться за простой правдой фронта и сражений. Даже безумные мясорубки Мировой войны, через которые прошли наши отцы и офицеры постарше, казались почти справедливыми и чистыми рядом с тем, что мы явили миру.»
Блицкриг не удался. Холодная зима внесла свои коррективы.
«В чем, по-вашему, причина?» — «В нравственном упадке, я полагаю. Солдаты измождены, давно не мылись, страдают от паразитов, им даже не выдают чистого нижнего белья, да к тому же зима на носу, и они чувствуют, что худшее впереди…»
Максимилиан тоже на пределе. В Харькове в результате диверсии погибает его ординарец, и доктор отправляет Максимилиана в уже занятый нацистами Крым – поправить здоровье и нервы.
«Гауптштурмфюрер, я — врач. И я умею распознавать симптомы. Вы, выражаясь по-простому, спеклись. И не вы один: почти все офицеры команды на пределе. Так или иначе, вынужденное зимнее бездействие дает нам возможность на пару месяцев сократить штат. Часть офицеров будет уволена в запас или отправлена в длительный отпуск на лечение. Семейные вернутся в Германию. Остальные, в том числе и вы, поедут в Крым в санатории вермахта. Там, говорят, очень красиво. Через несколько недель уже можно будет плавать.»
Во время отдыха Максимилиан соглашается на перевод. Теперь он не занимается «спецоперациями», а готовит аналитические справки. Его новый начальник – Олендорф – считает политику уничтожения евреев вынужденной. По его мнению, верным решением проблемы было бы вынужденное переселение евреев, но внутренние политические противоречия в рейхе не дали событиям развиваться в этом направлении.
Служба Максимилиана далее проходит на Кавказе, где идут боевые действия. Много времени он проводит в Пятигорске, разбирается с вопросом, к какой категории отнести горских евреев, на этой почве не ладит с начальством. Затем его переводят в Сталинград, где немцы уже в котле окружения.
В Сталинграде оборона немцев на грани провала. Ауэ инспектирует войска, бывает на передовой. Кругом смерть и голод.
Для меня значимым стал эпизод с допросом пленного русского комиссара полка. Контуженному комиссару нечего терять, он знает, что умрет. Максимилиан хочет разобраться в происходящем. Завязывается откровенный разговор о сходстве и различиях двух режимов.
«Он усмехнулся: «В итоге разница между нашими системами не слишком велика. По крайней мере в том, что касается основных принципов». — «Странное для коммуниста заявление». — «Не слишком, если вдуматься. Действительно, чем отличается национал-социализм от социализма в отдельно взятой стране?» — «Тогда почему мы вовлечены в борьбу не на жизнь, а на смерть?» — «Вы ее затеяли, а не мы» <…> «Конечно. В конце концов, вы у нас все позаимствовали, в том числе в искаженных, карикатурных формах. Я говорю не о символах, о красном знамени и Первом мая. Я имею в виду основные понятия вашего Weltanschauung». — «В каком же смысле?» Он начал считать по пальцам, по русскому обычаю загибая их с мизинца один за другим: «Там, где коммунизм провозглашает бесклассовое общество, вы проповедуете расовое единство, Volksgemeinschaft, — по сути, абсолютно то же устройство, только в пределах ваших границ. Если Маркс видел носителя правды в пролетариате, вы решили приписать эту роль так называемой арийской расе, пролетарской расе, воплощению Добра и нравственности, впоследствии вы подменили классовую борьбу войной немецкого пролетариата против капиталистических государств. И в экономике ваши идеи есть не что иное, как уродливое копирование наших ценностей.»
Ауэ тяжело заболевает в Сталинграде, получает ранение в голову. Очнулся он в госпитале в Германии. Подлечившись, продолжает службу в Берлине. Обстановка изменилась – уже не все верят в победу. Война, болезнь, ранение окончательно изломала и так нездоровую психику Максимилиана. Его новое назначение связано с концлагерями.
«Начатое год назад преобразование концентрационных лагерей из структур, выполняющих карательную функцию, в поставляющие рабочую силу осуществляется не беспрепятственно». Проблема затрагивала одновременно отношения между СС и внешними службами и внутренние конфликты в недрах самой СС. Рейхсфюрер хотел бы иметь более четкое представление о причинах возникающих трений, чтобы по возможности устранить их и таким образом максимально использовать продуктивность столь значительных источников рабочей силы.»
Ауэ становится участником противостояния двух групп влияния в рейхе – Эйхмана, выступающего за «окончательное решение» еврейского вопроса, и лидера промышленного блока Шпеера. Но все усилия тщетны – маховик уничтожения людей в концлагерях закрутился, персонал и руководство фабрик смерти давно потеряли человеческий облик. Вся система настроена на уничтожение. Людей не могут живыми довезти до производства, а те, кого довезли – не в состоянии работать.
В финале в разрушенном Берлине Ауэ убивает своего друга Томаса, и по его документам сбегает во Францию, где и живет после войны.
«Я остался <…> один на один со временем, печалью, горькими воспоминаниями, жестокостью своего существования и грядущей смерти. Мой след взяли Благоволительницы».
Благоволительницы – это богини мести в древнегреческой мифологии.
Я поймал себя на том, что пытаюсь оценивать героя, как реального персонажа, а это не так. То, как написана книга – лишь форма, выбранная автором. Хотя документального в романе тоже много, использованы мемуары Гесса, например. Ауэ, с одной стороны, не оправдывает своих поступков, с другой стороны, говорит о том, что на его месте другие бы поступили также. И в чем-то он прав, но нельзя говорит от имени всех и за всех. За себя надо отвечать, прежде всего. Что ты сделал и чего не сделал в данных конкретных обстоятельствах. Да, массовые расстрелы не приносили большинству радости, «прогрессивные» фашисты выступали за замену смертной казни всем «неправильным» нациям массовым переселением или работой на предприятиях рейха – ну просто благодетели.
«Еще раз подчеркну: я не стараюсь доказать свою невиновность. Я виноват, вы нет, тем лучше для вас. Но вы должны признать, что на моем месте делали бы то же, что и я. Возможно, вы проявляли бы меньше рвения, но, возможно, и отчаяния испытывали бы меньше. Современная история, я думаю, со всей очевидностью засвидетельствовала, что все — или почти все — в подобных обстоятельствах подчиняются приказу. И, уж извините, весьма маловероятно, что вы, как, собственно, и я, стали бы исключением. Если вы родились в стране или в эпоху, когда никто не только не убивает вашу жену и детей, но и не требует от вас убивать чужих жен и детей, благословите Бога и ступайте с миром. Но уясните себе раз и навсегда: вам, вероятно, повезло больше, чем мне, но вы ничем не лучше. Крайне опасно мнить себя лучшим.»
«… Я тоже надеялся прожить достойную и полезную жизнь, ощущать себя человеком, равным среди равных, и еще стремился внести вклад, лепту в общее дело. Но я обманулся, моей доверчивостью воспользовались, чтобы совершать дела непотребные, грязные, я перешел через темные берега, и все это зло вошло в мою жизнь, и ничего уже не поправить, никогда. В словах толку нет, они исчезают, словно вода в песке, а песок заполняет мне рот. Я живу, делаю, что могу, как все вокруг, я — человек, как и вы. Уж поверьте мне: я такой же, как и вы!»