– Николай Максимович, понятно, что дело Агриппины Вагановой в надежных руках, Академия стоит и слава богу, а вот что делать с подготовкой хореографов?
– Очень хорошо и правильно сказал когда-то Ролан Пети, что если вы в пять лет не ставите ничего, не начинаете ставить, в двадцать пять и в тридцать это начать невозможно. Либо у вас сознание человека, который креативит, двигает что-то или противостоит чему-то, либо…
Вот у нас был один мальчик, его звали Максим Севагин и он с малолетства проявлял интерес к постановкам. Я делал все, чтобы каждый год он ставил какую-то хореографию на наших учеников, и даже будучи учеником второго курса, он уже на сцене Мариинского театра сделал большой номер. Конечно, мы его корректировали, конечно, я сидел и правил какие-то вещи, но основную канву его я оставил. Он замахнулся, взял музыку Прокофьева – и так как это была все-таки честь Академии, я немножко руку прикладывал, потому что надо было в чем-то помочь парню. Когда я вижу, что у человека есть задатки, я сразу это подталкиваю.
Он сейчас работает в театре Станиславского, артистом балета и где-то что-то ставит. Но вы понимаете, очень важно, в какое русло вы попали.
Ведь дело в том, что сейчас, я не буду называть фамилии, некоторые так называемые хореографы делают свой балет и их балет никому не нужен. Он один раз проходит, ему обязательно дают «Золотую маску» с криками, что это новаторство, и тут же это снимается.
Но они стали якобы восстанавливать хореографию XIX века, то «Спящую красавицу», то «Жизель», потому что это приносит бабки, извините за такое слово, но они на горбу тех людей XIX века делают себе карьеру, потому что им за это платят.
Вот скоро будет один из таких примеров в моем родном Большом театре. Когда есть две версии «Жизели» – и вдруг делается третья, якобы расшифровывается.
