Я шел по редкому лесу. Осень только-только «наклюнулась», ее можно было подглядеть лишь по самым незначительным переменам — по светлой, как бы нарочно подвешенной прядке в густой зелени березы, по розоватым верхушкам осин, по опенкам, которые веселыми ватагами осаждали высокие пеньки-гнилушки.
Тихо кругом. Нет ни мошек, ни комаров. Воздух чист и прозрачен. Иногда он взблескивает едва уловимыми светящимися нитями — это путешествуют на своих паутинках паучки. Уже не трезвонят безудержно и разноголосо птицы и нет той слепящей яркости в цветах. Старым птицам теперь не до песен — надо кормить да учить уму-разуму несмышленых птенцов, а цветы будто поистратили за лето лучшие краски и одеваются сейчас кто во что: в серое, бурое, желтое.
В лесу пахло подопревшим сеном, спелой малиной и грибами. Эти запахи настолько различны, что я пытаюсь представить их даже на цвет. И они кажутся мне то голубыми, то палевыми, то красными. Я привык к таким сравнениям и, когда иду по лесу, про себя отмечаю: «Вон там, в низине, «голубое» место, значит, грибное, а вон там — «красное», значит, ягодное.
Дышалось легко и свободно, и я шел без всякой цели, не снимая с плеча ружья, наслаждаясь запахами наступающей осени.
Когда я выходил на лесные еланки с подсохшей, звонко шуршащей травой, из-под ног трескуче сыпались кузнечики, с пней юрко шмыгали пригретые солнцем ящерки, над ромашками и шалфеем порхали мелкие пестрые бабочки-пяденицы.
«Опять запахло «красным», я вспомнил про брусничник на каменистой горке и направился к нему. Миновал знакомый бочаг, наглухо заросший по берегам цепкими кустами волчьей ягоды, редкий молодой березняк, недавно поднявшийся на место старой лесосеки, и вдруг заметил впереди за деревьями какое-то животное. Наполовину скрытое зеленью, оно неторопливо двигалось мне навстречу.
Кто это? Теленок — не теленок, собака — не собака. Вроде и теленка поменьше, и собаки побольше. Шерсть изжелта-рыжая, ножки тонюсенькие. Склонился пониже, убрал от глаз мешавшую ветку — и узнал: косуля! Не подозревая опасности, она шла прямо на меня.
«Вот бы подошла поближе, вот бы посмотреть получше». И косуля будто поняла, что от нее захотел человек, шла и шла вперед, все приближалась ко мне.
Вскоре я увидел не только ее всю, но и услышал осторожный хруст стебельков под копытцами. А затем и самые копытца разглядел, когда она. делая новый шаг, красиво поднимала и как бы задерживала на весу согнутую в суставе ногу. Копытца черные, блестящие, заостренные— ну, туфельки да и только! И ветвистые рожки на голове у косули черные, поблескивающие.
Плавно ступая, прислушиваясь к каждому своему шагу, косуля подходила все ближе и ближе. Теперь я видел не только копыта и рожки, но и различал, как поднимаются от вздохов ее подтянутые бока, как подергивается усатая мордочка и даже слышал вздохи — спокойно-глубокие, чуть-чуть сопящие.
Когда между нами осталось шагов пять, косуля остановилась. Вскинув шею и вытянув трепетно вздрагивающие тонкие губы, сорвала с макушки высокой саранки цветок, быстро двигая нижней челюстью вправо-влево, разжевала его и дважды глотнула. Я видел, как катились по горлу комочки этих глотков. А потом что-то случилось: косуля так замотала и затрясла головой, точно отбивалась от наседавшего овода. Опустила длинное ухо, сгорбилась вся и задним копытцем почесала за этим ухом. Что случилось? Ах, вон что! — репейник где-то подцепила.
Так стояли мы несколько минут. От напряжения у меня начало сводить судорогой ноги, и я — даже не заметил как — переступил. И этого оказалось достаточно, чтобы выдать себя. Косуля вздрогнула, враз устремила на меня, будто выстрелила, взор, слух, обоняние. Она стояла рядом, и два черных, широко раскрытых глаза пронизывали меня насквозь, влажные ноздри шумно втягивали воздух. Глаза были полны и ужаса, и растерянности. Она напряглась, готовая сорваться с места в любой момент подобно стреле, исчезнуть среди берез. Но я не шевелился, и косуля стояла. Она — «узнавала», пыталась понять, кто все-таки перед ней: пень или живое существо, а если живое существо, то враг оно или нет? Однако осторожность взяла свое, и я заметил, как косуля медленно подтягивает задние и передние ноги, как горбится при этом ее спинч и как торчмя поднимается на выгнутом хребте рыжая шерсть.
«Чего напыжилась? Иди, куда хочешь», — одними губами, мысленно сказал я косуле. Но теперь, кажется, и этот мой мысленный голос она услышала. Под ней словно что-то взорвалось— такая невероятная силища взметнула ее и отбросила далеко в сторону. И до чего же красива была она в прыжке-полете! Рога — на спине, шея — саблей, задние ноги прижаты к животу, а передние стремительно выброшены вперед. «Приземлилась» она за березками, уже скрытая от глаз, да еще и еще прыгнула! Только и слышно, как стучат копыта по земле: тук! тук! тук! В несколько секунд ускакала на безопасное расстояние и тогда начала гневно топать по камням да хрипло взлаивать — пугать меня вздумала.
— Не топай, не больно-то я тебя испугался,— сказал я и пошел своей дорогой.
Оригинал статьи размещен в мартовском номере журнала Уральский следопыт за 1968 год здесь http://www.uralstalker.com/uarch/us/1968/03/74/
Автор Леонид Фомин
фотографии из интернета
Подписывайтесь на материалы, подготовленные уральскими следопытами. Жмите "палец вверх" и делитесь ссылкой с друзьями в соцсетях.