В последние десять-пятнадцать лет усиленно пропагандируется американский стиль жизни. Этот процесс идет одновременно во всем мире и внушает основную тревогу. Американизация состоит в том, что население земного шара хочет, чтобы в каждом городе были «Макдональдс» и такая «культура», как в Америке. Мы заимствуем принципы, слова и взгляды. Раньше знакомый поинтересовался бы: «У тебя трудности?». Сейчас от штампованной фразы «Есть проблемы?» уже не уйти. Русский возглас удивления «ого!» сменился на заграничный «вау!». Грубость и хамство в американском кино содержатся в таком количестве, что уже перестают удивлять. Слово, обозначающее причинное место, за один фильм повторяется десятки раз. Мы не знаем американцев, какие они в жизни, мы видим то, что нам показывают – общество потребителей. Старшему поколению кажется, что мы становимся похожими на наших штатовских собратьев, особенно молодежь. Но вот Василий Аксенов, полжизни проживший в США, почти четверть века года преподававший в университете, считает иначе. Своими наблюдениями о людях и нашем обществе он поделился, выступая на семинаре клуба региональной журналистики «Из первых уст».
– В Америке, как я уже писал в каком-то романе, существует не более трехсот человеческих типов. В это число русские не входят. Они мало похожи на американцев, если говорить об этнических или социальных группах. Средний американский Запад, люди физического труда, на которых стоит страна, очень сильно отличаются от наших рабочих. На вид они хамы, ковбои, кажется, сейчас будут челюсти дробить всем окружающим. Но на самом деле они безумно вежливые. Эти люди говорят: «Доброе утро, сэр. Спасибо, сэр. Заходите к нам, пожалуйста».
А если брать московскую тусовку, то она походит на нью-йоркскую. Или, скажем, джазисты, это просто совершенно одно и то же. Академическая среда – и русская, и американская – очень похожа. Люди международного характера одинаковы везде: и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Москве. С другой стороны, клерки, белые воротнички, которые здесь в банках сидят, они такие же, как и на Манхэттене. Российские студенты, как ни странно, мало похожи на своих собратьев в Америке и Европе. Они отличаются даже внешне и, появляясь в тех вузах, чем-то выделяются. Некоторая малоподвижность в этой среде имеет место.
– Хотелось бы услышать ваше мнение об университетском образовании в США. Насколько интересно вам было работать с американскими студентами?
– На торжественной церемонии по поводу моих проводов на пенсию я произнес речь под названием «Парфенон не лжет». Под Парфеноном имел в виду университет вообще. За все 24 года он меня ни разу не подвел, не обманул. Зато дал мне очень много в смысле собственного развития, уже не говоря о том, что я был несказанно рад общению со студентами. Это благодарный труд. Я вел два класса. Один – совсем молодые ребята, из разных дисциплин: биологи, компьютерщики, инженеры, экономисты. В Америке реализовано понятие «университет»: студент сам записывается в разные классы, выбирает дисциплины, но каждый обязательно должен изучать гуманитарные предметы. Другой класс состоял из продвинутых студентов-гуманитариев, но это уже совсем другое. Речь о первом. Народе, абсолютно ничего не знающем ни о русской литературе, ни о нашей культуре вообще, не имеющем ни малейшего понятия о ренессансе «Серебряного века». Иногда кто-то в классе знал Ахматову, но о Гумилеве уже никто не слышал. И мне было интересно смотреть, как ребята меняются за отведенные 12 занятий семестра. Это происходило на глазах. И я очень жалел, когда кончался семестр и класс расходился (там нет понятия «группа», чтобы она существовала от начала до конца обучения). Каждый семестр ребята собираются заново и встречаются в классе, не зная друг друга. Когда я начинал преподавать, не понимал, почему студенты такие скованные и застенчивые. Оказывается, они просто первый раз видят друг друга. Впоследствии сразу пытался их перезнакомить, и тогда возникала более живая обстановка. Я начинал с того, что говорил им: «Знаю, вы не станете гуманитариями, но вы должны быть интеллигентами. Поступая в университет, вы присоединяетесь к меньшинству. На вас накладывается очень важная ответственность. Потому что развитые нации и страны не могут существовать без университетского меньшинства. Поэтому вам надо быть не только специалистами по вашей профессии, надо ощущать себя интеллектуалами…». Кстати, есть совершенно фантастические переводы сэра Джонсона «Евгения Онегина». Каждая строфа сохранила все, что есть у Пушкина, включая ритм, рифмовку, все содержание с нюансами. Или потрясающие переводы Зощенко. Я обычно начинал с его рассказа «Аристократка». И смотрел: если будут визжать от смеха, значит, можно продолжать, если нет – быстро заканчивать. Иногда бывало, что класс, как ватный, ничего не воспринимал, но в основном начиналось абсолютно дикое ликование. В продвинутых классах я говорил такое, что они раскрывали рты, потому что нигде в американских университетах такого не слышали. Я чувствовал, что ребята получают что-то значительное. Некоторые даже пытались изменить образ жизни. Наш университет располагался под Вашингтоном, в месте, которое называется «хайтек коридор», то есть «коридор высокой технологии». Студентов с третьего курса уже начинали вербовать различные могущественные компании и предлагать очень высокие заработки. И сразу – «жизнь в шоколаде». Помню, был один нищий мальчик. Ходил всегда в одной и той же фланелевой кофте, правда, стирал ее в машине почти каждый день. В перерывах ел что-то непотребное из пластмассовой коробочки. И жутко завелся он от всех этих кубофутуристов и эгофутуристов, а был компьютерщик. «Вы знаете, – говорит, – я не стану заниматься своей специальностью. Да, мне уже предлагают первоначальную зарплату – 90 тысяч в год. Но я решил плюнуть на все и поехать бродить по Европе, читать стихи». Отвечаю ему: «Алекс, не торопись. Ты ведь даже ничего хорошего никогда не ел, подумай о своем будущем». А он: «Я уже все продумал. Не буду жить такой жизнью ни за что». И исчез куда-то. Вот так получилось – совершенно испортил парня.
– Может, в нем проснулась загадочная русская душа?
– Любая душа загадочна, не только русская. Например, японская – еще больше.
– Сейчас говорят о коммерциализации общества, и умение себя продавать является важной характеристикой успешной личности. Это один полюс. Другой – художник должен быть голодным. К какому из полюсов вы склоняетесь?
– Я бы сказал, что мое поколение – последнее в смысле «самовыраженческого», «байронического» романа, где автор был не только выразителем, но и главным лирическим героем. На нас очень большое влияние оказали Хемингуэй, Ремарк, Андрей Белый и другие. А потом общество вступило в фазу гигантской коммерции, доступной всем. Возникновение среднего класса с большими финансовыми возможностями побудило искать что-то такое среднее, развлекательное. Развитие телевидения и всего прочего вынудило литературу прибегать к более упрощенным видам жанра. Поэтому вид романа как самовыражения – эстетического, философского и глубоко психологического – вообще отходит. В моде роман – пересказ каких-то вымышленных или реальных историй. Возможность заработать большие деньги для автора – это либо участие в кинопроекте, либо сочинение таких вещей, которые будут предлагаться всюду. Как сейчас, между прочим, мои. Парадоксально. Говорят, в супермаркетах продаются «Московская сага» и «Вольтерьянцы». Видимо, из-за короткого момента какой-то странной популярности. Я не отказываюсь от успеха, но никогда не преследую его. Наоборот, в своей работе стараюсь сузить круг читателей. Понимаю, роман, каким его вижу, уже не имеет спроса, но кто-то все-таки останется верным этому жанру... Однако если произведение вдруг прорвется на рынок – возражений нет.
– Свежи в памяти украинские события. Но когда, не касаясь политики, россиян спрашивают, хотят ли они жить по европейской модели, примерно половина их отвечает утвердительно. Это, в основном, образованные граждане и молодежь.
– На самом деле, большинство все-таки имеет в виду зарплату.
– Не только. Подразумеваются простейшие человеческие свободы, в том числе передвижения…
– Да, существует очень много людей, которые хотят быть частью Западного мира. Когда я где-нибудь выступаю, всегда говорю то же самое: единственная для нас альтернатива выжить – стать его частью, пусть не сейчас, но через сто лет. Иначе мы будем раздроблены и уничтожены нашими южными соседями: Китаем и мусульманским миром. Признайтесь, мы из той этнической группы, которая находится под угрозой вымирания. И безоговорочное слияние поможет не только нам, но и Западу. Америка, которая кажется незыблемой, может в любой момент поплыть из-за своей невероятной этнической пестроты. Им нужен союз с Россией просто потому, что нас не так много в мире. А чтобы строить человеческое общество на планете, нужно быть адекватно организованной силой. В смысле развития плюрализма и либеральных идей никто не пошел дальше, чем европейская или иудео-христианская цивилизация. Китайцам все до лампочки, индусы, хоть и являются старейшей демократией, тем не менее, к ней не очень склонны. Арабский, мусульманский мир вообще выдвинул какую-то деструктивную идею, гипотезу несовместимости и еще бог знает что. Поэтому мы должны держаться вместе.
– То, что сейчас происходит в обществе, это новое старое состояние, дежавю, насколько оно?
– Трудно предсказывать, как все будет развиваться, но если иметь в виду Украину, которая всегда казалась отсталой в смысле демократического развития и вдруг показала такое сопротивление… Ее пример, безусловно, получит резонанс на других территориях СНГ. И у нас не исключено подобное явление, надеюсь, не кровопролитного характера. Просто мирно сесть за стол, поговорить… Нечего таскать людей в браслетах, сажать их за решетку. В Америке происходили скандалы с обманом какой-то компании. Страшно богатую женщину обвиняли в мошенничестве. Каждый день она приезжала с адвокатами на своей машине к зданию суда. Над ней несли зонты. Подсудимая входила, ее снимали, она улыбалась, вела себя, как кинозвезда. Сравните, как все происходит у нас. Из воронков вытаскивают не очень здоровых людей, тащат в клетку. Это отзвуки какого-то чудовищного варварства. Судите, пожалуйста, доказывайте вину, но почему таким способом? На фоне выстраивания вертикали, грандиозного уважения к рыцарям невидимого фронта первый канал показывает один за другим сериалы о безобразных преступлениях НКВД, ужасах сталинизма. И миллионы, миллионы людей сидят и смотрят. Тоже странно. Почему подобное не пресекается, а, наоборот, как будто бы поощряется? Какие у людей настроения? Неоднозначные. Мне кажется, надо надеяться на эту неоднозначность. Чем больше тех из нас, кто говорит что думает (совсем не обязательно одно и то же), тем больше будет накапливаться духовной силы.
– Василий Павлович, вы победитель премии «Букер – Открытая Россия 2004». Как вы и ваши близкие восприняли это событие?
– Большинство говорит: «Наконец ты получил хоть одну какую-то премию, а то уж думали, так и свалишься». Это очень трудно: писать и писать без всяких премий. В принципе, я иронически отношусь к награждениям, потому что они в большей степени случайны. Но очень вдохновляют: все-таки приятно, когда получил признание. Это очень мило со стороны общества и собратьев-писателей.
Светлана ПОЛИНОВСКАЯ.