Что за жизнь у меня, что за жизнь… Вчера провела вечер в переписке с мамой мальчика С на предмет того, что тот, манипулируя школьным директором, забрал у моего мальчика стеклянный щёголь (сантиметровую фигульку) в форме синей бабочки. Мы с мамой мальчика С проявили себя великими дипломатами: после душеспасительной беседы мальчик С согласился вернуть моему мальчику фигульку, хотя сквозь слёзы твердил, что это несправедливо, так как мой мальчика ранее забрал её у него силой. Мой мальчик это яростно отрицал, говорил, что выиграл фигульку в честном щёгольном бою у совсем другого мальчика М. Но поскольку мне было важно сделать соломонов жест, я поблагодарила маму мальчика С за содействие и намекнула, что, пока страсти не улягутся, запрещу своему мальчику носить в школу щёголи. На том и порешили.
На следующий день, встречая своего мальчика из школы, я первым делом осведомилась, вернул ли С ему бабочку. Выяснилось, что вернул, а мой сын, после ряда одержанных тем единственным щёголем побед (тут он похлопал себя по оттопыренным карманам пуховика), в порыве великодушия отдал бабочку мальчику С. Правда, в следующем же матче выиграл её обратно и теперь владеет ею полновесно, без всяких там пунктов мелким шрифтом под звёздочкой.
- Малыш, но так не делается! Ну то есть… с формальной точки зрения всё чисто, никакой юрист не придерётся, но… это как-то не по-человечески. Давай ты выберешь какой-нибудь из своих щёголей, не самый редкий, но и не фуфло совсем, и завтра подаришь Саше, как он тебе сегодня? Так никто не будет чувствовать себя принуждённым, и вы снова станете друзьями. Это будет красиво!
Мой мальчик, прямо скажем, нашёл это излишним и вообще не очень понимал, почему должен Саше, который вчера обманом завладел его собственностью, а потом лжесвидетельствовал против него, какие-то красивые жесты. Но я настаивала, упирала на гуманизм и инвестиции в позитивный имидж. На том и порешили.
Сегодня, встречая своего мальчика у школы, я первым делом осведомилась, успешно ли прошла операция по восстановлению дипотношений между нашими семьями.
- Угу, - кивнул он.
- Саше понравился щёголь, который ты для него выбрал?
- Угу.
- Он был рад?
- Угу.
Я внутренне выдохнула. Саша придёт домой и расскажет маме, что Рене дал ему щёголь. Просто так. По доброте душевной, в обход справедливости. И мы с его мамой снова сможем без напряга щебетать в парке.
- …но недолго. Я почти сразу выиграл его обратно. – И увидев мои наливающиеся разочарованием глаза, почти крикнул: - В честном бою!
Не успела я отчитать сына за проваленную миссию, как в вотсап упала новая дипломатическая нота. Мама мальчика Н сообщала, что последние дни её сын жалуется на неполиткорректный тезаурус моего мальчика. Якобы тот осваивает обсценную лексику из «кака», «пипи» и вариаций, а её мальчик служит мишенью для этой практики. И что это стало уже как-то слишком. «А сегодня, говорит, Рене сказал ему: «У твоей мамы большие сиськи» - заканчивалось сообщение.
Меня передёрнуло. Бюст у его мамы и правда выдающийся, но ведь так и до мата недалеко скатиться. Я обещала разобраться и наказать виновных.
В ходе разбирательств выяснилось, что речь шла вообще-то о моих сиськам (тут я приосанилась). Что мальчик Н сам пошлость сказал, а потом отзеркалил ситуацию, чтобы наказали Рене, потому что на мальчика Н и так учительница часто кричит за непослушание, а на Рене никогда. Зато у Рене суровая русская мама, ходит по району с russian face (тут я приосанилась ещё больше) – она покажет Рене кузькину мать и восстановит вселенскую справедливость. Логика моего мальчика представлялась убедительной, и я уже начала писать маме мальчика Н полное лирики письмо про то, что истина, конечно, где-то посередине, но мы-то, сёстры по размеру D, всегда договоримся… Параллельно я продолжала прессинговать сына и требовать клятв на моём здоровье, что он никогда-никогда не употреблял в отношении Н неприличных слов.
- Не-ет, - гнусавил Рене, - я только дома ругаюсь. А в школе ни-ни. В школе я послушный.
- Послушный-послушный, - подтверждала старшая сестра, не отрываясь от домашки. – Даже скромный.
- И ты не говорил при нём «putain»? – угрожающе вопрошала я, печатая параллельно «А насчёт наших сисек, дорогая, мальчики во многом правы, кто бы не произнёс это первым…»
- Не-ет!
- И не обзывал его «con»? – «В любом случае, будь уверена, я провела воспитательную беседу, и Рене понял, что употреблять плохие слова недопустимо…»
- Не-ет! Я всего-то сказал ему, что у него нос, как у поросёнка.
У меня одеревенели пальцы.
Дело в том, что мальчик Н – мусульманин.
- Господи, Рене, нет, только не поросёнка! Только не ему! Понимаешь, в некоторых культурах сравнение со свиньёй может прозвучать очень обидно…
Софи прыснула.
- Мам, ну у него правда нос как пятачок!
- Да, а та тётя в метро и правда была похожа на ведьму, но необязательно было орать об этом на весь вагон и показывать на неё пальцем! Ладно, малыш, ты, конечно, не мог этого знать, но… просто не говори больше Н, что он похож на поросёнка.
- Ок.
- И Люку не говори, что у него узкие глазки, - подлила масла сестра.
- Но у него же узкие глазки!
- Да хоть квадратные, не надо всё время сообщать людям очевидные вещи об их внешности!
- Но… Ок.
- И Джульете не говори, что у неё красивая попа.
- Это тоже обидно?
- Ну, в некоторых культурах за такое могут и в тюрьму посадить. И, кстати, не вздумай снова сказать мадам Эгуапаль, что она толстая.
- А мамам Бергуэн – что она старая! – радостно добавила Софи.
Эйджизм, сексизм, расизм, буллинг, газлайтинг, харассмент, рукоприкладство… И это только за два дня. Будь он на 12 лет постарше, за некоторое его могли бы и засудить. Тут я явственно осознала, что суть воспитания состоит в том, чтобы заставить ребёнка говорить поменьше правды и почаще поступать неискренне.