Мы продолжаем публиковать историю жителя планеты Елзям, попавшего в жернова правосудия, созданную колумнистом White News адвокатом Раулем Магомедовым в непривычном жанре судебной фантастики. Остается лишь порадоваться, что у нас, на Земле, все совсем по-другому. Или нет? Судите сами…
Начало истории:
Часть первая. Про Рю
Часть вторая. Коварство Гля
Часть третья. Жизнь Гля
— А где же все это время были адвокаты? – спросит читатель.
Вопрос совершенно резонный.
Адвокаты у Рю, конечно, были. Целых три. И они, безусловно, приняли самое деятельное участие в судьбе Рю.
Перенесемся опять в прошлое, в тот злополучный вечер, с которого все началось.
Шел 3128 год, 34-день месяца Прекрасной Жабы. Стояла прекрасная погода: мокрая, холодная, промозглая*. Рю и Хлю вот уже третьи сутки отмечали наступающий День Вылупления Святейшего Хэка и строили планы на будущее. Вернее, их строила Хлю: купить шелковую ткань, пошить платье, сыграть такую свадьбу, чтобы подруги от зависти умерли, пусть завидуют, твари. О друзьях и родных Рю на свадьбе она не хотела и слышать, не хватало еще на ее торжестве провинциальных плебеев с экватора! А Рю не очень-то и настаивал, он только пил и пьяно улыбался, предвкушая блаженство, поскольку, близился момент, когда двака сделает свое дело, он потеряет связь с реальностью, и его сознание унесется в прекрасный мир грез**. В этот момент щебетание Хлю доставило бы ему удовольствие, даже если бы она обсуждала рецепт приготовления его манипул*** на гриле. Даже потерянная в ходе прошлой попойки задняя правая конечность не доставляла ему неудобств – зачем пьяному ноги? Только ходить мешают.
В это самое время под окна Хлю приковылял Дрю, ее давний воздыхатель, предварительно отвергнутый и назначенный запасным вариантом на случай, если Рю взбрыкнет и передумает жениться. Дрю был в своем привычном состоянии – нетрезвом, поскольку больше Хлю он любил только дваку и предаваться этой любви умел беззаветно и беспрерывно. Под окна к Хлю он ходил почти каждый вечер: либо попросить на выпивку, либо, если уже пьян, признаться в любви и укорить в неверности. Напиться до состояния нирваны Дрю уже давно не мог, двакоголизм, которым он страдал, предполагал только два состояния: больное и привычное. Грезы – это дар новичкам, наживка.
В этот вечер Дрю был храбр и решителен, он намеревался вновь завоевать сердце прекрасной Хлю.
Встав под окном, он хотел было крикнуть уже ставшее привычным «Я так и знал! Ты не ценишь искренних чувств честного хэка!» и прочие глупости, но тут его вестибулярный аппарат под воздействием паров дваки дал сбой, он качнулся в одну сторону, дернулся в другую, стремясь сохранить равновесие, и, размахивая манипулами и пальпами, запутавшись во всех четырех ногах, рухнул в кусты.
В кустах пахло какой-то тухлятиной. Дрю, пьяно хихикая, оперся обо что-то, пытаясь встать, и вдруг заорал!
Рю только что унесся в царство счастливых галлюциногенных снов и не услышал дикого вопля под окном. Хлю же от неожиданности подпрыгнула, испуганно заметалась, попробовала растолкать жениха, хотя знала, что вернуть его сейчас в сознание не смог бы и Святейший Хэк, потом схватила штопор, пустую бутылку и встала в оборонительную позицию в углу, моля Святейшего, чтобы неведомое чудовище начало с валяющегося без сознания Рю.
Вопль тем временем сменился визгом, который перешел в какие-то хрюкающие и икающие звуки, а потом – в тихий скулеж.
Хлю, видя, что ни ее, ни Рю никто не жрет, несколько осмелела, подошла и осторожно выглянула в окно.
— Хрок тебя раздери, сын грэба! – закричала она с облегчением и отбросила свое импровизированное вооружение. – Что ты там делаешь, Дрю? Подожди, вот проснется Рю…
— Бл.. Блю-ю… Блюю-ююююююю – завыл Дрю каким-то нехэкским голосом.
— Иди блевать в другое место, придурок!
— Здесь Блю-юю м-мертвый, – Дрю полез в кусты и за ногу вытащил не очень свежий труп. – Вот! Видишь? – Вдруг успокоился он.
Хлю постояла, похлопала глазами и мягко опустилась на пол без чувств.
Хлю была не ангел. И даже совсем наоборот, она была себялюбивой стервой. Она любила подарки, вкусно есть, хорошо одеваться, впрочем, как и все нормальные хэки. Все это обеспечивали ей Блю и еще несколько обеспеченных хэков, в числе которых был племянник директора местной грэбобойни Хрю и главный обвинитель местного суда Гля.
Очнулась Хлю в незнакомом помещении, хорошо освещенном, от пола до потолка выложенном сверкающей керамической плиткой. У нее затекли манипулы, но попытка ими пошевелить причинила резкую боль – они были закованы в «строгие» кандалы с острыми шипами на внутренней поверхности.
За спиной раздался скрипучий, как старая табуретка, голос:
— А это чтобы оттирать было легче. Иной раз кровищи бывает, что ты! А на кафель водичкой побрызгал и чистенько!
— Я н-не… — залепетала Хлю посинев от ужаса, а кожистые наросты на загривке стали предательски желтеть. Впрочем, она и не думала скрывать своего страха.
— Да-да, ты не спрашивала. Никто не спрашивает про важное. Все хотят болтать о какой-то ерунде, а о важном – нет. Но ты же хочешь поговорить о важном, да?
Кресло, к которому была прикована Хлю, медленно повернулось, и перед ней предстали хозяин скрипучего голоса и ранее невидимая часть этого загадочного кафельного заведения. Впрочем, загадка быстро разрешилась: развешанные и разложенные инструменты колюще-режуще-дробительного и Хрок его знает какого еще действия недвусмысленно указывали на назначение этого помещения, и Хлю это новое знание облегчения не принесло. Она тоненько заскулила, в точности как Дрю накануне под ее окнами. Это было самое страшное место на Елзяме – Имперский дом пыток.
Стоявший перед Хлю хэк был невелик ростом, худ как сам Хрок, руки-щупальца покрыты мелкими шрамами. Речевые жвалы его непрерывно влажно двигались, даже когда он молчал, под проницательными, необычайно живыми глазами набухли огромные лиловые мешки. Казалось, если ткнуть, они лопнут, и из них потечет что-то зловонное. Одет он был в некогда белый халат, поверх которого накинут клеенчатый фартук.
— Вот, тоже чтобы не забрызгать! – опять ответил он на незаданный вопрос, поглаживая замызганный фартук. У этих складских крыс не допросишься, а мне жена пошила из…
Хлю решила упасть в обморок, чтобы потом очнуться, и всего этого кошмара не было.
— Но-но-но-но-но! Погоди пока, успеешь! – стал он тормошить ее, обеспокоенно заглядывая в лицо. – Рано.
Обморок, к большому сожалению Хлю, не случился. В это время раздался приглушенный стеной душераздирающий вопль. Хлю открыла было рот, чтобы заорать, как вызнаватель, а это был он, изобразил кончиком манипулы фигуру, которая недвусмысленно показывала: «цыц!».
— И вопить тоже рано, – сообщил он охотно.
Он взял со стола какой-то инструмент, напоминающий огромный штопор с кожаным куполом, как-то игриво примерил его к своего голове и чуть-чуть провернул механизм. Штопор пришел в движение и, видимо, коснулся острием макушки. Палач поежился, захихикал, осторожно снял страшное приспособление с головы и сказал:
– Меня зовут Уйб, я – вызнаватель второго класса. Скоро на пенсию… – добавил он, и жвалы его изобразили подобие улыбки. – Давай условимся: ты говоришь, я записываю, ты подписываешь и идешь домой. Договорились?
— Д-да… Д-договорились…
— Итак, для протокола: готова ли ты говорить, презренная?
— Я… Добрый господин, я скажу всю правду!
— Я спросил, готова ли ты говорить?
— Да! Я расскажу все, что знаю! Я…
— Ни хрока не понимает… Ты помолчи пока! Я расскажу тебе, что сейчас будет…
И он стал рассказывать…
Он говорил час, два, три. Хлю показалось, что он говорил целый день. К концу его монолога она знала о боли все. И была готова на все, лишь бы не перейти к практике.
— Я поняла… Я скажу все, что ты хочешь, господин… – просипела она чужим голосом, когда он закончил и вопросительно уставился на нее.
— Ну вот и славно! – хихикнул Уйб. – Я на самом деле не люблю, когда пачкают мой кабинет. Эта кровь, блевотина… Брр! Да и сентиментальный стал с возрастом. У меня дочка такая же как ты. Была! – Он разразился скрипучим каркающим смехом и закашлялся.
Вдруг он посерьезнел:
— Вот что ты должна сказать…
После дачи «правильных» показаний, подписания бесчисленных протоколов, объяснений, ходатайств и заявлений, о содержании которых она даже не задумывалась, Хлю, шатаясь, пошла домой.
В ушах ее стояли вопли допрашиваемого в соседнем кабинете бедолаги, скрипучее карканье вызнавателя, в глазах – нелепый штопор на голове у кривляющегося престарелого урода в фартуке. В мозгу крутились странные мысли о том, что она осталась без жениха, что Дрю, в принципе, не так уж и плох, если вымыть и хотя бы пару дней не давать пить. Эти мысли сменялись болезненным осознанием предательства в отношении ни в чем неповинного Рю, но тут же приходило оправдание: старикашка рассказывал такое… Эти пытки она бы не выдержала в любом случае. Неужели Рю было бы легче, если бы ей вкрутили в голову кривую железяку или засыпали в глотку раскаленную соль? Очевидно, нет. Потому надо просто выбросить из головы все глупости, поверить в новую реальность и жить как раньше. Только теперь без Рю.
Ковыляя домой, Хлю и помыслить не могла, что леденящие оба сердца дикие вопли издавал Дрю, которого пытали в точно таком же кабинете, почти такие же вызнаватели точно в таких же халатах с фартуками (Уйб соврал, что фартук ему пошила жена, со снабжением в ИДП все обстояло как нельзя лучше). После пятичасовой обработки болью насквозь пропитанный двакой мозг Дрю не выдержал, и он стал болтать что попало, упоминая такие имена, что пришлось собрать специальную комиссию. В итоге Дрю был признан ограниченно годным свидетелем с врожденными умственными недостатками. Протокол допроса комиссия постановила отредактировать, а Дрю – отправить на Остров Забвения, удалив речевые жвалы: такая болтовня опасна даже на острове.
Тем временем, поскольку дело не обещало быть трудным, Рю, в соответствии с действующими установлениями, был подвешен под куполом камеры судебной тюрьмы, ему был предоставлен казенный адвокат.
Когда адвокат Псу прибыл в камеру к Рю, тот находился еще во власти сладостных сновидений. Этот факт не мог остановить Псу, он готов был исполнить свой долг даже под артиллерийским обстрелом.
Сев за стол в углу, он стал писать: «Главному обвинителю Гля от адвоката Псу. Заявление. Я, адвокат Псу, ознакомившись с личностью предварительно подвешенного Рю, заявляю о его виновности и раскаянии. С материалами дела прошу считать ознакомленным. Прошу выплатить жалование за три дня работы. С уважением, Псу». Затем, кряхтя поднявшись, он с жалостью взглянул на Рю, покачал головой, что означало «что же ты наделал, дурачок?», и пошел в кабинет к главному обвинителю.
Гля принял Псу как старого приятеля, только не слишком уважаемого:
– Ну? Написал? Давай сюда. Хочешь выпить? Да не из этого стакана, он чистый! Адвокатское рыло!
На все вопросы и окрики Псу только улыбался и кивал. А на «адвокатское рыло» загыгыкал, давясь двакой, будто не слышал ничего смешнее в жизни.
— Ну все, – обронил Гля, потеряв интерес к старику, – иди в кассу, сегодня больше не понадобишься.
Когда дверь за Псу закрылась, Гля довольно откинулся в кресле, держа перед глазами заявление:
— Заявляю о виновности и раскаянии. Вот и славненько!
Он встал и легкой походкой, игриво прыгая с двух правых на две левые ноги, вышел из кабинета и спустился в камеру, чтобы лично предъявить обвинение, поскольку, по всем признакам, Рю должен скоро очнуться.
Каково было его удивление, когда он увидел двух хэков, стоящих по обе стороны висящего без сознания Рю и что-то бубнящих ему в уши. Удивление сменилось яростью, когда он узнал в них адвокатов. Главный обвинитель с воплем «стража, ко мне!» кинулся к ним. Хэки не реагировали, они продолжали что-то торопливо наговаривать в уши спящего Рю: «… не виновен… эксперты… Суд Тринадцати… Тринадцать…».
Это действительно были негосударственные адвокаты – самый ненавистный любому честному хэку народ – за деньги они готовы защищать кого угодно, хоть самого Хрока.
Впрочем, недавнее установление «О совершенствовании защиты презренных преступников и создании корпуса казенных адвокатов», основанное на Планетарном Законе «О неукоснительном соблюдении прав обвиняемых при неизбежном применении предварительных пыток в качестве средства установления объективной истины» практически лишило независимых адвокатов работы. Теперь их слова не имели веса, действия – смысла, они не имели возможности выступать в суде, участвовать в следствии. Наверно, так им и надо.
Но откуда они взялись в камере Рю? Как и зачем проникли туда? И что значило их странное поведение?
*На Елзяме запрещено ругать погоду в месяц Прекрасной Жабы. Равно как и нельзя ее хвалить в месяц Мерзкой Каракатицы.
** Как и все приятное, счастливые галлюциногенные сны, даруемые двакой, имели оборотную сторону – пробуждение было довольно неприятным процессом. Но Рю считал, что оно того стоило.
*** У хэков нет рук в привычном нам смысле. Их заменяют два щупальца, похожие на осьминожьи, сами хэки называют их манипулами. Выше манипул, почти из шеи, растут щупальца поменьше, которые называются пальпами. Пальпы предназначены исключительно для еды и умывания.