Обозначенная нами проблема до сих пор не нашла достаточного освещения в белорусской и российской историографии, хотя этому военно-революционному периоду посвящено множество научных и публицистических работ. Автором предпринята попытка, с учетом объема публикации, охарактеризовать социально-экономическое положение населения белорусско-российского пограничья (БРП) в рассматриваемый период.
Модернизация экономики Российской империи с конца 19 в. и до 1914 г. в целом способствовала ее интенсивному развитию. Однако по валовому национальному продукту на душу населения, по социальному и культурно-образовательному уровню развития абсолютного его большинства Россия заметно уступала Великобритании, Германии, США, Франции и даже Австрии. Первая мировая война резко усугубила это отставание. Догоняющий уровень развития России не способствовал тому, чтобы выдержать войну с ведущими великими державами, поэтому российский тыл рухнул первым, отмечает Д. Левин [11, с. 51].
Война сильно повлияла на изменения демографического и национального состава населения России. Резко уменьшилось количество мужчин в крестьянских хозяйствах. Всего было мобилизовано около 16 млн. человек. Примерно половина всех трудоспособных мужчин были призваны в армию (из 1 000 человек — 474). Из каждых 100 хозяйств было оторвано 60 трудоспособных мужчин, из-за чего более половины хозяйств остались без кормильцев [15, с.4]. По белорусско-российскому пограничью эти показатели оказались следующими. Из Витебской губернии было мобилизовано в армию 52,2% всех трудоспособных мужчин или 70 человек на 100 хозяйств, Могилевской — 50,7% (80 на 100 хозяйств), Орловской — 47,4% или 70 человек и от 43,9% в Смоленской — 43,9% или 60 человек [15, с. 21. Как видим, мобилизация в армию больше повлияла на ухудшение ситуации в белорусских губерниях пограничья. В селах в своих этнических территориях БРП проживало 90-94% белорусов и до 98% русских. Их потери сказались на уменьшении численности восточнославянского этноса в регионе.
В тяжелейших социально-экономических условиях оказались беженцы, о чем имеется значительная историография. Автор уже обращал внимание на то, в какой мере беженство затронуло население белорусских губерний и, прежде всего, этнических белорусов. Точной статистики о беженцах нет. Это связано с тем, что организации помощи беженцам учитывали лишь тех беженцев и выселенцев, которые находились на их иждивении. Для получения данных о беженцах-белорусах нами проведем расчеты от 1,32 млн. до 1,8 млн. общего количества беженцев из белорусских губерний. Мы допускаем, что полученные данные от 133 тыс. до 390,6 тыс. (среднестатистический показатель — 262 000 чел.) белорусов-беженцев являются еще более приблизительными, но точных цифр пока еще никто не приводил. Если учесть, что из Минской, Витебской и Могилевской губерний беженцев было меньше в 4,23 раза, чем из Гродненской и Виленской губерний, которые дали абсолютное большинство польских, еврейских, русских, литовских, латвийских, украинских и немецких беженцев, а из Могилевской — всего около 2 тыс. человек, то полученные нами данные о беженцах-белорусах могут оказаться еще меньшими [17, 19]. Учитывая, что иногда велся двойной учет беженцев, что в неоккупированных частях Беларуси — Виленской, Минской, Витебской и Могилевской губерниях — среди всех беженцев православные белорусы и русские составляли 101 587 чел., а католики-белорусы и поляки — 106 198 человек [10, с. 294], то можно предполагать о еще меньшем количестве этнических белорусов-беженцев, оказавшихся за пределами своей этнической территории. Нет оснований завышать численность этнических белорусов, оказавшихся в сложных и экстремальных условиях беженства. Исследовательница из Санкт-Петербурга В.С. Утгоф установила, что среди беженцев из Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской и Витебской губерний значительной группой являлись белорусы [22, с. 17]. Абсолютным большинством среди беженцев из белорусских губерний этнические белорусы не были. Это подтверждается и данными по реэвакуации беженцев.
Документы по реэвакуации беженцев на родину дают основание считать, что этнических белорусов возвращалось меньше, чем представителей других национальностей. Так, за период с 12 по 31 июля 1918 г. через Оршу было отправлено в Царство Польское 10 367 человек, в Литву — 12 181 и в Белоруссию (сохранено название того времени) — 2 037 человек. За август через этот же пункт в Царство Польское отправили 9 846 беженцев-одиночек (осталось 266), в Литву — 10 899 (379), в Белоруссию — 3 381 (131), в Украину – 3 892 (1 021). В сентябре отправка этой категории беженцев количественно уменьшилась. С 1 по 16 сентября через Оршу в Царство Польское отправили 2 096 беженцев-одиночек (осталось 920), в Литву — 926 (1 803), в Белоруссию — 1 121 (481), в Украину — 2 409 (87). Зарегистрированных в Оршанской коллегии беженцев-одиночек в сентябре отправили на родину уже с указанием губерний. В 9 губерний Царства Польского отправили 2 490 человек (осталось 253), Виленскую, Гродненскую, Ковенскую и Сувалковскую Литвы — 4 008 (740), в Белоруссию (Минскую — 1 815 (374), Могилевскую — 495 (4), в Украину (губернии не указаны) — 3 132 (414) [12, лл. 58, 60-об, 61, 62]. Как видим, в Белоруссию отправлялось меньше беженцев, чем в другие регионы.
Не все могли или хотели возвращаться на родину. Только в Орше в августе-сентябре осталось 5 786 беженцев, из которых 990 должны были быть направлены в Белоруссию. Причины были разными. Немцы при пропуске беженцев отдавали преимущество колонистам, зажиточным, материально обеспеченным беженцам, которые могли купить подводы у германских агентов, пытались завербовать трудоспособных и чинили препятствия для реэвакуации стариков и других нетрудоспособных элементов. Они руководствовались исключительно национальными принципами, пропускают коренных поляков, литовцев. Например, через Оршу прошло к ноябрю 1918 г. 90 000 беженцев. Здесь немцы снимали отпечатки с пальцев и отправляли копии в полицейское бюро в Варшаву. В Орше присутствовали представители «новообразованных государств» Украины, Литвы, Латвии. Украинский представитель отдавал предпочтения для пропуска богатым, чем беднякам. Кто-то передумал возвращаться на родину и решил обосновываться в России, т.к. одиночки были более мобильными. Как видим, белорусы здесь не указаны среди беженцев. Не было в пунктах отправки и представителей от Белоруссии.
На первой конференции представителей коллегий о пленных и беженцах Западной области в начале августа 1918 г. было указано, что конференция констатировала, что общего плана реэвакуации нет. Цифра в 2 500 000 беженцев, которых надо эвакуировать, касается оккупированных территорий и в значительной мере преувеличена. Часть уехала неорганизованно, часть беженцев пожелает остаться России. Многие изъявили желание уехать из Советской России из-за гражданской войны реквизиций, конфискаций, национализаций и других социальных опытов. Их не надо считать беженцами, а причислять к буржуазии, которая не хочет мириться с советскими порядками. Реэвакуация не может продолжаться 1,5 года [14, лл. 13, 14-об, 15, 16, 16-об, 17 — 17-об.-18-18-об].
Хотя состояние источников не дает возможность выразить в цифрах точные размеры беженства, но в этих процессах белорусам, в абсолютном большинстве крестьянскому населению, была присуща своя специфика. Их было меньше в общем количестве беженцев из Белоруссии и размещались они в основном в уездах, а не в городах как евреи, поляки, литовцы и др.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзене и будете в курсе новых публикаций и исследований!
Компаративистский анализ проблемы позволил впервые в белорусской историографии путем логически аргументированных расчетов получить достаточно адекватные абсолютные показатели о количестве белорусов-беженцев от общего числа беженцев из Белоруссии. В годы Первой мировой войны беженство и депортации оказали влияние на естественный и механический прирост населения, но они не привели в целом к значительному уменьшению абсолютной численности белорусов в местах их этнических территорий.
Самодержавный строй не смог разрешить непримиримые внутренние противоречия, которые до крайности обострились в годы войны. Социально-экономическое положение населения и в неоккупированных белорусских губерниях, и в соседних российских губерниях резко ухудшалось с одинаковыми последствиями.
Даже такая достаточно высококвалифицированная и имеющая более высокие заработки часть рабочего класса России как рабочие железнодорожных мастерских, военных заводов оказались в эпицентре революционных событий. Это хорошо видно на примере рабочих Гомеля и Брянска.
В городах этого большого пограничного прифронтового района численность населения значительно выросла за счет военнослужащих, мобилизованных и вольнонаемных рабочим, беженцев. Она составила в Витебске 130 тыс., Минске — 200 тыс., Могилеве — 86 тыс., Гомеле — 150 тыс., на Брянском заводе (так в документе, а не г. Брянск) — 80 тыс., Смоленск — 86 тыс. [5, с. 1-3]. Численность же бывших постоянных жителей уменьшилась. Так, по данным переписи 1917 г. численность населения г. Гомеля составила 64 756 чел. [4, с. 4, 5, 17, 19].
Социально-экономическое положение в городах пограничья постоянно ухудшалось. С лета 1915 г. начало расти забастовочное движение рабочих, экономические и политические требования которых становились все более решительными. Этим воспользовались большевики и усилили свое влияние на рабочий класс.
Гомельские железнодорожные мастерские (ГЖМ) были одним из самых крупных предприятий Белорусского района. В 1914 г. в них работало 1 500 человек. Мастерские и в целом железнодорожный узел как градообразующий фактор ускорили развитие г. Гомеля. Социально-культурный облик железнодорожников, рабочих депо и мастерских требовал постоянного повышения, что обуславливалось профессиональной деятельностью. К 1913 г. среди рабочих мастерских и депо Белоруссии было 87,6% грамотных. С конца XIX в. на ст. Гомель действовала больница (хирургическое, терапевтическое и венерическое отделении). Однако только 8 врачей, 1 помощник врача и 30 фельдшеров обслуживали эту больницу и 7 врачебных участков всей Либаво-Роменской железной дороги. Это не могло удовлетворять потребности, как железнодорожников, так и пассажиров. Заработная плата рабочих и служащих мастерских и депо Белоруссии за 1900-1913 гг. увеличивалась на 18,4%. В среднем она составляла 30 руб. 56 коп. в месяц и была на 42,6% выше, чем у рабочих промышленности. Но этого не хватало для нормального пропитания семьи. [7, с. 175-177. 192, 195].
Тяжелые условия труда и быта, 13-14 часовой рабочий день, не всегда качественные продукты питания (и по завышенным ценам), которые рабочие приобретали в магазине мастерских по «заборным картам» с последующим вычетом зарплаты, болезни, травматизм вызывали постоянное недовольство среди рабочих. Социальноэкономическое положение резко ухудшила начавшаяся война. В 1915 г. в Гомель эвакуировали Либавские мастерские с людьми и оборудованием. В двух построенных зданиях барачного типа разместили оборудование. Для семей эвакуированных рабочих был построен «Либавский городок» из 14 бараков [13].
В 1916 г. в Гомеле скопилось большое количество воинских частей, автомобильный, воздухоплавотельный, артиллерийский парки, воинские склады и базы. Действовал пересыльный пункт. Были развернуты госпитали. Насчитывалось большое количество военных. Около 10 000-14 000 тыс. мобилизованных мастеровых и рабочих из Москвы, Петрограда, Урала, Сибири и других регионов России [20, с. 85].
Культурно-образовательный уровень рабочих и служащих мастерских, железнодорожников, их уровень материального благосостоянии, хотя и был выше, по сравнению с другими категориями населения, но большая часть рабочих и железнодорожников оказались во главе и гуще революционных событий 1917 г. ГЖМ становятся центром борьбы рабочих Гомеля за свои права. В мастерских была создана социал-демократическая группа Полесского комитета РСДРП (б). Экономические требования все чаще стали дополняться и политическими. Рабочие мастерских избрали своих представителей в состав милиции, активно готовили и участвовали в первомайской демонстрации, в июльских выступлениях рабочих, в борьбе с корниловщиной. После получения известия о переходе в Петрограде власти в руки Советов рабочие-железнодорожники на многотысячном митинге выступили против передачи власти в Гомеле «Украинской раде». Они поддержали большевиков: представителя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов А.И. Жилина и фронтовик Берзина. Рабочие в составе красногвардейских отрядов включились в конце 1917 г. в нормализацию жизни на транспорте и в городе [13; 21, с. 248].
Не лучшим положение было и на предприятиях Брянщины. Весной 1914 г. бастовали 8 тыс. рабочих Брянского завода в Бежицах, который выпускал военную и сельскохозяйственную продукцию. Рабочие Дятьковского хрустального завода требовали 8-часового рабочего дня и отмены выдачи зарплаты «харчами». Участвовали в забастовках работники Мальцевской железной дороги [8, с. 56].
В Брянск война пришла вместе с мобилизационными повестками и эшелонами раненых. В городе и уезде действовало 22 госпиталя. Проблему усугубляли десятки тысяч беженцев, которые в 1915 г. добавились к 30 тыс. населению Брянска. Ситуация осложнилась весной 1916 г., когда города остались без хлеба и начались перебои в снабжении солью и керосином. Нарастало забастовочное движение, которое развернулось на многих предприятиях. Эпицентром стал Брянский завод, где с 23 марта до начала мая 1916 г. произошла самая крупная забастовка в России. На работу не вышли все 16 тыс. человек. Был создан Совет рабочих уполномоченных, в который вошло 38 представителей от цехов. Рабочие выдвинули не только социально-экономические требования, но политические — прекращение войны. В ходе следствия было установлено, что требования рабочих по зарплате были справедливыми, т. к. зарплата «была действительно очень низка». Требования частично удовлетворили, но начались репрессии. На фронт отправили 2 тыс. военнообязанных, а 7 тыс. человек уволили. Обстановка на Брянском заводе оставалась напряженной. Власть не могла дать ни хлеба, ни мира и начала воевать против собственного народа [8, с. 71,73, 75-76].
Многотысячные демонстрации 1 мая 1917 г. прошли в Брянске и Бежице. После июльских событий в Петрограде и разгрома корниловского мятежа большевики стали получать поддержку не только у рабочих, но и у солдат различных воинских частей, дислоцированных на Брянщине. Это подтвердила и Орловская губернская конференция большевиков, которая состоялась именно в Брянске 22-25 сентября 1917 г. Экономическое положение на Брянщине продолжало ухудшаться. Острая нехватка продовольствия привела к резкому росту спекуляции, с которой местная власть уже не могла справиться. К началу октября большевики заняли ключевые позиции в Советах Брянска и Бежицы. На солдатских собраниях принимались решения о передаче власти Советам. Опасаясь дальнейшей большевизации армии, Главнокомандующий Западным фронтом генерал П.С. Балуев 14 октября отдал приказ о расформировании воинских частей Брянского гарнизона. Исполком Брянского Совета принял решение не исполнять этот приказ. После событий в Петрограде переход власти к большевикам в Брянске произошел раньше, чем в других городах России [8, с. 85-88].
Общеизвестно, и это не надо забывать, что женщины Петрограда начали 22-23 февраля бунт и потребовали «Хлеба!». Затем на сторону рабочих перешли солдаты, которые отказались стрелять в женщин. Продовольственная проблема оказалась самой острой именно в городах. По данным Всероссийского союза городов, в 60 городах России, в т.ч. Минске, Витебске, Могилеве, Гомеле в январе 1917 г. назревал голод, т. к. не было «ни хлеба, ни мяса, ни топлива». Николай II в рескрипте от 6 января 1917 г. обязывал правительство обеспечить армию продовольствием и снизить продовольственные трудности в тылу, надеясь, что Госсовет и Дума помогут правительству [9, с.111]. Но этого не произошло. Ц. Хасегава отмечает, что власти не способны были «согласовать интересы конкурентов в продовольственном снабжении» и считает, что Г.М. Катков «доказывал, что власти демонстрировали чудовищную неумелость, недальновидность, слабонервность, бестолковость и отсутствие руководства. Эта некомпетентность никоим образом не случайна, но укоренена в структурной слабости самого режима» [23, с. 61, 63].
Не решило продовольственную проблему и Временное правительство. Осенью 1917 г. в России, в т.ч. и Белоруссии (название общепринятое в то время) сложилось катастрофическое положение в экономике, вновь назревал голод. В начале августа Минский городской продкомитет констатировал, что на складах нет запасов муки и нет надежд на ее получение. В октябре в городе выдавали по 3 фунта хлеба на 2 недели на человека. Ни введенная в 1916 г. царским правительством продразверстка, ни введенная Временным правительством государственная монополия на хлеб не решали продовольственного кризиса [9, с. 117].