Есть в родной культуре темы, подходить к которым следует аккуратно. Одна из таких - Великая Отечественная Война. С одной стороны, необходимо избегать соблазна впасть в т. н. «победобесие», превращая подвиг советского народа в гремящие как пустая жестянка чадные слоганы, служащие глупому пафосу напыщенной гордости за то, к чему ты не имеешь отношения и слабо представляешь, как оно было на самом деле. С другой, та Победа действительно представляет собой некий мировоззренческий пласт, к которому принято апеллировать, когда речь идет о такой эфемерной материи как «национальная идея», о том «кто мы есть» и с этой идеологемой приходится считаться, помня о том, что за этим грандиозным событием — десятки миллионов жизней.
Поэтому, когда необходимо передать изображение эпохи, в которой случались как великие свершения, так и сокрушительные катастрофы, в заведомо выигрышной позиции оказывается искусство. Именно на холсте, на бумаге, на сцене, вне идеологических манипуляций можно попробовать расшифровать преломленный через авторское сознание образ времени без излишнего ригоризма, без крайностей, в полноте замысла. Многообразие трактовок только обогатит смысловую палитру произведения, и оно заиграет новыми красками. Создать настоящую волшебную сказку с рождественскими мотивами «под красными звездами» страны победившего социализма великолепно удалось А. П. Гайдару в рассказе «Чук и Гек». Явить мифологизированное представление о советской эпохе, ее детях, войнах и героях-богатырях мастерски удалось тезоименитому Театру кукол 7 декабря в спектакле «Чук и Гек».
То что история про двух мальчиков-братьев и их маму, едущих «за тридевять земель» к Синим горам в гости к своему отцу-геологу по заснеженной тайге перед самым Новым годом получит совсем не детский уровень обобщения стало понятно с первых минут спектакля. Тогда же обратил на себя внимание сложный технический характер реализации постановки. Экран, находящийся на небольшой театральной сцене, сначала выглядит белым листом, на котором надписан лишь автор рассказа - А. Гайдар. Это настраивает восприятие на литературный лад, на то, что повествование будет вестись «с чистого листа», писаться прямо на глазах зрителя. Под грянувший «Марш энтузиастов» со стороны, противоположной сцене, в зрительный зал бодро «вмаршировывают» неожиданные условные комсомольцы, в косынках и строгих одеждах, с серпасто-молоткастыми красными флагами и стилизованными портретами главных политических деятелей левого фланга (Маркс, Ленин, Сталин), среди которых есть и портрет Гайдара, оказывающегося таким образом среди идеологов социалистической системы. Насколько оправдано включение писателя в такой ряд, не берусь судить, возможно для времени, когда перо приравняли к штыку, вполне. На экране в этот момент транслируются кадры кинохроники, парады с теми же самыми флагами и т.д. Исторический контекст при таком способе инсценировки рассказа становится самодовлеющим, задаются эпохальные масштабы. Но пока гремят гимны и массы сливаются в едином порыве – творится сказка. На экране проекция писателя за работой. Огромная страна и – частная жизнь. Бурлящий океан и тихая работа за столом. Страна Советов рождает свою миф, писатель пишет свою выдумку.
В спектакле проделана непростая работа с сценическим пространством. То оно делится на двухмерное (экран) и трехмерное. То оно масштабируется от декораций кукольного объема до полноразмерных фигур, когда персонажи показаны по контрасту исполинскими силуэтами в человеческий рост (мама при входе в квартиру, сияющий силуэт отца-богатыря). Чередуются планы. Куклы Чука и Гека размером с ладонь вдруг вырастают раз в двадцать, это происходит после антракта, когда Чук и Гек уже приехали в тайгу к папе и следует «укрупнение» их характеров, они становятся более понятными для зрителя, раскрываются. Соответственно, меняется план выражения.
Свет и тень, а также дым активно задействованы в работе. Кажется, это специфика именно кукольного театра, когда живые характеры уплощаются до кукольных образов, а те, в свою очередь, до своеобразного театра теней, представляя, например, силуэт кукольного лыжника в пятне света в сценке возвращения геологической группы. Абстрактная форма отнюдь не упрощает содержание, она делает его более зримым, острым, цепляющим. Световые и видеоэффекты спаивают сценическое пространство воедино, придавая постановке визуальную глубину. Когда идет снег, то транслируемые снежинки словно накрывают собой всю сцену. Пламя во втором сне Гека про войну проецируется на боковые декорации во всю высоту оных, подчеркивая значение катастрофы.
Композиция спектакля демонстрирует набор эпизодов (квартира, поезд, сани, избушка, Гек потерялся и т.д.), чередующихся иногда даже и не в фабульной последовательности. Подобный «монтажный» подход, а также бесшовная «мозаика» разных сценических повествовательно-выразительных планировок пространства организует особую кинематографичность спектакля, иногда на сцене появляется «живой» актер с раритетной кинокамерой в руках, словно снимая действие на пленку. По сути, зритель видит те самые «motion pictures», «движущиеся картинки», что особенно наглядно, когда Чук и Гек едут в санях сквозь тайгу в лагерь геологов на фоне плоской, двигаемой актером-кукольником туда-сюда декорации, представляющей собой волнистую линию сплошных сугробов. Благодаря мощному обобщению, направленному на передачу одной из граней художественного образа эпохи, я могу сравнить постановку с гениальным мультфильмом Ю. Норштейна «Сказка сказок», но эта тема отдельного анализа.
Кукловоды работают слаженно, избитое сравнение, но куклы в их руках оживают и кажется, начинают диктовать свою волю мастерам, а их техническое устройство становится особым выразительным средством. Когда надо передать свою радость, марионетки Чук и Гек летают на собственных нитях как на качелях. Летает поезд, на котором едут в тайгу Чук и Гек, весь в дыму, и дети-зрители тянут к нему свои руки. Посреди обычного быта, рутины, представленной в сцене с путешествием на поезде протяжным выкриком проводника, предлагающего кипяток, затейники-ребята живут игрой и фантазией. Хочу заметить интересный момент, характеризующий персонажей рассказа: Чук, чьими атрибутами являются сделанный перед поездкой кинжал и коробочка, где он хранит свои сокровища, - он вещист, его карманы постоянно полны всяким необходимым мальчишке хламом. При этом Чук старше Гека на год, сметлив и рассуждает как взрослый. Гек – противоположность, этакий Дон Кихот, он делает не кинжал, а пику. Гек – разиня, творческий человек, он поет песни так, что заслушаешься. Не жаден до вещей, созерцательная натура с художественным восприятием. Он цепко подмечает цвета, его воображение бурно работает, он впечатлителен.
Именно в снах Гека происходит мифологизация советского война-защитника, легендарного красного кентавра, чьи фигуры несколько раз появляются на сцене. Конечно, фигурка эта — кавалерист Красной Армии, однако пластически решенный так, что человеческая и конная части представляют собой неделимое целое. Сны Гека занимают внушительную часть сценического времени и являются, как я думаю, тем самым смысловым стержнем, на который нанизаны эпизоды спектакля. Во втором сне Гека, где Гайдар пророчески угадывает грядущую войну, на боковых декорациях спектакля «горит» пожар фашистской угрозы и появляется зловещий абрис орла, герба Третьего рейха. С этим чудовищем предстоит вступить в бой красному кентавру и ценой сверхчеловеческих усилий остановить коричневую чуму. Рождественская сказка Гайдара обретает в постановке отчетливую патетику народа-победителя. Поэтому самым слабым эпизодом, на грани фола, оказывается та сцена, где советские войны танцуют то ли вальс, то ли танго с березками. Помилуйте, редуцировать патриотизм и любовь к родине до пошленькой клюквы, когда уже заявлены идеалы, введена тема ВОВ. Из минусов добавлю скомканный эпизод с приездом отца-богатыря, который силуэтно представлен как сияющий богатырь и только. Это развязка, можно было добавить сцену радостной встречи. Финал спектакля вообще вызывает некоторое недоумение. Начавшись под «Марш энтузиастов», он заканчивается змеей новогодней гирлянды, словно вползающей в каждый дом под звон курантов. Очень уж это на лагерную колючку похоже, тревожная такая концовочка. Понятно, что ребенок 7 лет не прочитает подобный смысл. Возникает заметный диссонанс между общим содержанием спектакля и аудиторией, к которой он обращен. В конце концов на сцене остается какой-то причудливый зиккурат, венчаемый пятилучевой звездой на манер новогодней елки.
Гайдаровской морали «честно жить, много трудиться и крепко любить, и беречь эту огромную счастливую землю» нет. Есть умело сделанная попытка воспроизвести на сцене предание о Победе советского народа во второй мировой, выбитое на скрижалях отечественного коллективного бессознательного.
