– «Там, короче, мужик… Он это, буит коры мочить… Аха-ха… Уссытесь, грю вам…»
Рецензия Хрыча не давала нам со Светкой ни малейшего шанса отказаться от похода в кино.
– «Только в три дэ пойдём! Готовьте ляхи к кипятку! Аха-ха!»
Хрыч, он же Павел Гаврилыч, получил своё прозвище в далёком прошлом.
На пятнадцатый день рождения матушка с отцом подарили ему новенький велосипед. В тот же день, гордо разъезжая по двору, именинник принялся демонстрировать зевакам чудеса эквилибристики.
Однако, сила земного притяжения и соседский «Запорожец» были против циркового искусства, отправив Павла в непродолжительный полёт.
Результат: два выбитых передних зуба и сильный ушиб поясницы.
Велосипед надолго отправился в гараж, а утром в дверях школьного класса тридцать два человека увидели беззубого и шепелявого, сутулого хрыча.
Зал кинотеатра был, скорее, наполовину пуст, чем полон, но наши места располагались ровно за такой же троицей счастливцев, ляжки которых сегодня должны были подвергнуться серьезной термической обработке.
Перед Светкой сидел лысоватый дедуля лет восьмидесяти, мне суждено было наблюдать затылок, то ли низкорослого мужчины, то ли мальчика, с трудом пережившего явление мамы с родительского собрания, а Хрычу досталась женщина с пышной шевелюрой, напоминающей одуванчик.
Свет в зале погас, подготовив нас к двадцатиминутной рекламной паузе.
– «У меня глаза лопнули? Аха-ха!» – пошутил Хрыч. Одуванчик перед ним захихикал, подёргивая плечами.
Трейлер какого-то фильма гремел, впечатляя спецэффектами. Павел Гаврилыч принялся хрустеть попкорном, демонстративно шурша всякий раз, когда запускал руку в картонное ведро. Мы со Светкой находились в предвкушении юмористического шедевра западного кинематографа. Обшарпанные 3D-очки дарили объёмную картинку, вызывая лёгкое головокружение.
– «Да включайте уже! Э!» – возмутился Хрыч.
Судя по поднятому вверх большому пальцу, Одуванчик был согласен.
И ведь послушались – включили.
Не успел фильм начаться, как в моей голове зазвучал голос:
– «Ща, ща… зырь, ржака будет! Я в трейлере видел!» – Павел шептал мне в ухо, толкая в плечо и ожидая реакции на увиденное.
Огромный экран демонстрировал, как главный герой вышел на улицу и комично упал на ступеньках. Хрыч разразился громким смехом, оросив пережеванным попкорном ряд впереди, и засеяв в пышном одуванчиковом поле кукурузу.
Дама хохотала подстать Гаврилычу и, закидывая голову назад, будто пыталась разглядеть свою новую причёску.
Светка, до этого не проявляющая никаких эмоций, как настоящий ценитель современной комедии, мирно спала, надув губки. Пока в следующей сцене герой, убегая от собаки, не прыгнул через забор и не оставил на нём свои штаны, чем вызвал у активной аудитории зала приступ юмористической бесовщины.
Хрыч, смеясь, начал стучать по спинке переднего ряда и, вытирая слёзы, упал на моё плечо. В этот же момент мисс Одуванчик довела уровень своего смеха до ультразвука, а мне казалось, что вот-вот, и очки разлетятся, треснув в местах глубоких царапин.
– «Я ща уссусь!» – с трудом выдавливал из себя Павел.
А я, поняв, что Хрыч не врал про ляжки, стал за него всерьез переживать.
И не зря.
Герой получил очередную жизненную оплеуху.
Одуванчик уже не издавала ни звука. Она просто согнулась и напоминала кошку, пытающуюся откашлять комок шерсти. Попкорн, опадающий с её головы, нисколько женщину-кошку не смущал.
Хрыч сполз с кресла и умирал с обожженными ляжками. По крайней мере, я в это уже искренне верил.
Светка проснулась и вопросительно смотрела на меня.
Мы ждали титров.
– «Ну как вам? Грил же, ржака!» – поинтересовался у нас ещё красный Павел при выходе из зала.
– «Лучше не смотрели!» – не сговариваясь, хором ответили мы, тактично скрыв от друга частицу «бы».