Глава 3
Все работы по буксировке и постановке лодки в док прошли успешно, хотя команда немного волновалась. Но когда все спустились с палубы лодки на палубу дока, всех поразила красивая громадина, выступившая из воды. Вода ещё сливалась с лёгкого корпуса лодки, а она стояла оголённая, как бы смущаясь своих пышных форм, сейчас открытых для посторонних глаз, и пыталась прикрыться этой редкой и прозрачной завесой. Офицеры, немного постояв и отдав ей честь, молча разошлись, испытывая волнение от только что увиденного. Задрав головы так, что слетали бескозырки, матросы тоже с удивлением и восхищением осматривали тело лодки. Вдруг один из «стариков» в раздумье медленно произнёс, обращаясь к «годкам»:
- Братва! А мы, ведь, это видим, наверно, в последний раз.
Он подошёл к днищу лодки и, ласково поглаживая его, громко сказал:
- Братишки! Это киль, который при нашей службе никогда не коснулся дна... И поэтому мы теперь живые возвратимся домой.
- Точно, братва, сказал Славка! - воскликнул старшина с роскошными усами, взмахнув рукой с нервно сжатой бескозыркой. - Ведь сейчас мы прощаемся с частичкой своей жизни, со своим домом, который, в каких бы морях мы ни бывали, всегда был нашей Родиной и который, вероятно, как сказал Славка, мы, уходящие домой, никогда больше не увидим…
Он на мгновение умолк, наверно, от волнения перехватило горло. Обычно скупого на слова, сейчас, при расставании с лодкой, его словно прорвало. И он продолжил:
- Но память… Память наша всегда будет хранить воспоминания о нём... Отдадим же почести нашему кораблю!
И старики, охваченные волнением, не сговариваясь, бросились к килю лодки и, сняв бескозырки и держа их в руках, стали целовать его. При этом на глазах у многих блеснули слёзы. И это ошеломило молодых матросов. Они увидели слёзы тех, кто не раз ходил в автономное плавание, где бывали ситуации, когда от правильных действий каждого зависела жизнь всей команды подводной лодки, и каждый из них с честью выполнил свой долг. Слёзы тех, кто, не видя ничего, кроме замкнутого пространства лодки и одних и тех же лиц, что в других обстоятельствах приводит к озлоблению и агрессии, сохраняли дух братства и единения. Это ещё предстояло испытать молодым морякам. И, повинуясь единому душевному порыву, они тоже устремились к кораблю и стали целовать солоноватый киль корабля, сейчас беспомощно стоящего на стапелях. Потрясенные, встав в строй и отдав честь кораблю, молча отправились моряки на базу. Для многих это был первый урок любви к своему кораблю, который в море - частица Родины.
На флоте «старики» - особая каста, даже офицеры относятся к ним с уважением, их не ставят в наряды по хозяйству, а также прощают мелкие проступки. Для «салаг» же они непререкаемые авторитеты. Не сразу и по-разному происходит вхождение новоиспеченных «стариков» в новое для них положение. Старшины повышают требовательность к подчиненным, которые ещё вчера были такими же, как они, «салагами» для ушедших «годков». Труднее бывает утвердиться в этом статусе матросам, которые не имеют авторитета и уважения среди своего года призыва. Вот такой «старик» и достался Матвею. Небольшого роста, невзрачный, но скрытно и болезненно жаждущий власти, он ни в чём не преуспел за годы службы, что угнетало его самолюбие. Теперь всё это выплеснулось на молодых матросов. Особенно доставалось флегматичному Матвею из-за его всегда добродушной улыбки, которая не сходила с лица, даже когда к нему придирался «годок». Сейчас он добродушно посматривал, как они резвились. На лодку пришло письмо от молодых девушек, которые желали познакомиться с моряками, служащими на корабле. «Годки» выхватывали его друг у друга, пока один из них не упал вместе с письмом, другие навалились на него, отчего образовалась куча, из-под которой еле вылез Рустам Рашимов, потирая помятую грудь.
-Эй, салага, ты чего улыбаешься? - обратился он раздражённо к Матвею, увидев, как тот добродушно улыбается. - Тебе чо, делать нечего? Ты чо, думаешь, в санаторий попал?
- Нет, товарищ… - Матвей замялся, не зная, как обратиться к такому же матросу, как и он. - Никак нет. Я в экипаже лодки капитана третьего ранга…- он смутился, так как забыл вдруг фамилию командира, отчего его улыбка стала ещё шире.
И это привело Рустама в бешенство.
- Убрал улыбка. Зубы выбю! Ты чо, салага, вздумай надо мной издевать! - заорал он, забывая и коверкая окончания слов от нахлынувшей злости, и, сжав кулаки, двинулся к Матвею.
Матвей ещё больше растерялся и, не зная, что ответить, пожал плечами. Но Рустаму показалось, что этим Матвей как бы издевательски сказал ему: «думай, как хочешь».
- Убю! - кинулся он на него с кулаками, злобно сверкая азиатскими глазами.
Но тут подбежали Алексей с Витьком и загородили собой друга. Подошли и «годки», увидевшие эту сцену. Надо подчеркнуть, что рукоприкладство на лодке считалось «гнусным делом», которое осуждали даже сами «годки». Они увели разъярённого поведением Матвея Рашимова, что-то ему втолковывая.
Так начались неприятности для Матвея. Однажды на лодке мстительный Рустам подозвал его к себе. Когда тот, не спеша, подошёл к нему, приказал: «Надрай палубу в торпедном отсеке…- и добавил голосом, который не допускал возражения: - и чтоб она блестела, как у кота яйца». Матвей хотел было спросить, как они у него блестят, но не стал и лишь кивнул головой. Радуясь тому, что не даёт покоя этому салаге, Рустам ушёл. Палуба была небольшая, изготовленная из рифленого листового металла, покрашенного в чёрный цвет. Краска потускнела от шорканья матросских ботинок, и как Матвей ни старался придать ей блеск, протирая мокрой шваброй, после высыхания она не желала блестеть. Изрядно намучившись, он взял скребок и начал соскребать краску, под ней заблестел металл. За этой работой его и застал старпом.
- Матрос, ты что делаешь?- строго спросил он, увидев, во что превратилась недавно крашенная палуба.
- Товарищ капитан-лейтенант! Мне матрос Рашимов приказал, чтобы палуба блестела, как у кота яйца, - доложил Матвей, встав по стойке «смирно».
- Рашимов? - удивлённо переспросил старпом, и его брови, густые и лохматые, приподнялись. - Вахтенный! - рявкнул он по переговорному устройству, - старшину седьмого отсека и матроса Рашимова ко мне! Якорь им в задницу.
Через три минуты они уже стояли перед ним. Надо сказать, что старпома на лодке побаивались больше командира, потому что он отвечал за порядок на лодке и был строг, да и вид его сурового лица с нависшими бровями вызывал чувство боязни, особенно у нарушителей дисциплины. Если он был кем-то доволен, то, обращаясь к нему, добавлял: «мать твоя капуста!», но в гневе выражение менялось на «якорь тебе в задницу!». С детства приученный к военной службе (старпом окончил Нахимовское училище, а затем и высшее военно-морское), он терпеть не мог беспорядка и нарушений корабельного устава, а тем более неуставных отношений.
- Что у тебя здесь в отсеке творится, кто тут командир? Рашимов, что ли? - обратился он к старшине, нахмурив брови. - И не давая возможности ему ответить, продолжил, обращаясь к Рашимову: - ты, кажется, знаешь, как блестят у кота яйца? Якорь тебе в задницу! Может, покажешь?
Тот стоял, понурив голову, искоса недобро поглядывая на Матвея.
- Ну, что молчишь? Отвечай! - приказал старпом, перехватив взгляд Рашимова, при этом его лицо стало ещё более грозным. Его приглаженные усы стали топорщиться.
- Тт-овва-рищ... - начал было, заикаясь от страха, Рашимов, но старпом, брезгливо скривив губы, отвернулся.
- Привести всё в порядок и доложить! - приказал он и вышел ворча. - Совсем распустились эти годки.
Старшина со злостью посмотрел на Рашимова.
- Ещё раз меня подставишь, будешь в наряды на хозработы ходить! - пригрозил он ему. - Иди, ищи краску, а Матвей выкрасит… Матвей, очнись!
- Ты смотри, Матвей, как бы этот злыдень Рашимов тебе после этого какую-нибудь пакость не подстроил, - предупредил его Алексей. - Ты уж не улыбайся при нём.
- Будь с ним осторожней… - предостерёг Витёк. - Он как вошь - мала, но кусает.
- Да ничего, земляки, всё перетрётся, мука будет, - успокоил их Матвей. - Пока мы вместе, мне не страшен сам чёрт.
Друзья хотели помочь Матвею, но не знали, как. Алешка даже хотел рассказать замполиту о притеснениях Рашимова. Но, по флотским традициям, доносительство приравнивалось к предательству. К тому же, ему и Витьку тоже доставалось от придирчивости «годков». И не раз отрабатывали они наряды вне очереди за свою строптивость. «Но Матвей же не был строптивым, наоборот, он был простодушен и покладист», - рассуждали они, поэтому им казались придирки к их другу ещё более несправедливыми.
На место демобилизовавшегося старшины команды гидроакустиков пришёл старшина второй статьи с другой лодки. Он был высокого роста, но щуплый, оттого казался мальчиком - подростком. Весёлого нрава, он быстро влился в коллектив новых «годков». Но его отношения с Алексеем установились противоречивые. Когда они были вдвоем, у них были почти дружеские отношения, но как только подходил кто-либо из «годков», чтобы не уронить себя в их глазах, он начинал обращаться к Алексею излишне требовательным тоном. Такая двуликость очень не нравилась Алексею. Поэтому со временем у них установились отношения начальника и подчинённого, что было противоестественно для них обоих.
В доке на лодке ремонтные работы шли полным ходом. Утром моряки приходили на корабль, прокручивали вручную механизмы оборудования, а затем помогали рабочим в очистке и покраске внутренней части балластных цистерн и других частей корабля. Опасней всего была работа трюмных машинистов при покраске цистерн. Работали они обычно со страховкой, в противогазах. Один, обвязавшись канатом, спускался с краской в цистерну через небольшой люк и красил, а другой страховал его наверху. Через определённое время они менялись. От испарения краски, несмотря на принудительную вентиляцию и противогазы, которые, кстати, не всегда подходили по размеру, матросы вылезали на поверхность опьяневшие и возбуждённые, неестественно хохоча. Алёша был свидетелем случая, когда, надышавшемуся парами краски одному из них показалось, что отверстие в люке цистерны начало уменьшаться, и тогда из неё раздался такой душераздирающий крик, что все, кто услышал, вздрогнули, примчались к люку и сообща вытащили беднягу, который судорожно сжимал противогаз в руке.
- Ты зачем противогаз-то стащил с головы? - спросил его старшина трюмных машинистов, обрадованный, что матрос остался жив.
- Дак, вам не слышно бы было, как я кричу, - ответил тот, нюхая нашатырный спирт и дрожа всем телом.
Оказалось, у страхующего остановились часы, а он не обратил на это внимания, что едва не привело к гибели матроса. После этого случая страхующих матросов ставили по двое. Так впервые молодые матросы поняли, что служба на подводной лодке опасна не только в море, но и на суше, если не будет ответственности и взаимовыручки.
Алёша и Виталий (таково было имя Витька, но он предпочитал, чтобы его звали Витьком) служили в радиотехнической службе. Виталий занимался, в основном, чисткой и покраской своего радиометрического оборудования, расположенного на верхней палубе. Алёшке же пришлось спуститься в балластную цистерну, ещё не очищенную трюмными машинистами, расположенную в передней части лодки, где размещалась главная гидроакустическая станция, для её осмотра и чистки. Станция была в самой нижней точке корабля, и чтобы добраться до неё, нужно было спуститься вниз по узким вертикальным, покрытым слизью лестницам. В первый раз ему было страшно сходить в эту всё поглощающую темноту, из которой, чем ниже он спускался по, казалось, нескончаемым металлическим прутьям-ступеням, тем резче доносился затхлый запах водорослей. Лампочка переноски тускло мерцала в темноте, не освещая даже стенок цистерны. Всесильный мрак поглощал свет, и от этого становилось жутковато. «Как будто спускаюсь в преисподнюю, где ждут меня бесы и могут схватить за ноги... Разница лишь в том, что она не дышит жаром, а источает сырость и неприятную прохладу», - думал он, спускаясь всё ниже и ниже. Его даже залихорадило от этих мыслей. Всё-таки, преодолев страх, он добрался до днища и, освещая переноской и фонарём станцию, приступил к работе. Воздух был влажный и прохладный, слой слизи покрывал всё вокруг и неприятно чавкал под ногами. К запаху водорослей, исходившему от ила, Алеша незаметно для себя привык. К нему возвратились бодрость и уверенность. Он так увлёкся работой, что стал даже мурлыкать песенку об отважном капитане. Страховочный канат, обвязанный вокруг талии, мешал работе, но снимать его было нельзя, так как он был также и сигнальным. Время от времени страхующий дёргал за него один раз и ждал от него ответа - одно подёргивание означало «всё нормально». Алёша уже привык к обстановке, которая его окружала, когда к нему спустился Виталий.
- Что, черти тут водятся? - спросил он, дрожа от прохлады, а может, от нервного возбуждения. - Ну и жуткое же место! Ты как, нормально? - бросил он, оглядываясь и пытаясь разглядеть что-то сквозь окружавшую мглу.
Алёша, уже привыкший к этой необычной обстановке, отметив про себя то же ощущение у друга - присутствие чертей, шутливо ответил:
- Нормально, даже уже подружился со всеми, только один чертяка всё дергает да дёргает, спокойно работать не даёт.
- Ну, ты и врать, - протяжно нараспев сказал Витёк, оглядываясь.
- Сам убедишься!
В это время страхующий наверху дёрнул сигнальный канат Витька, тот от неожиданности вздрогнул. Они расхохотались. Вдвоём, с разговорами, работа пошла быстрее и веселей. Неожиданно Алексей спросил:
- У тебя на гражданке девчонка осталась?
Витёк удивлённо взглянул на Алексея.
- Да, оставалась, только не надолго, через полгода перестала писать, а потом друг сообщил, что скурвилась, - вздохнув, нехотя ответил Витёк. - Знаешь, я её даже не осуждаю. Столько лет ждать со службы не у всех терпения хватит. Да и дружили-то мы с ней всего три месяца. Обидно, что врала!.. Со слезами на глазах обещала ждать хоть всю жизнь.
- Красивая она?- с любопытством спросил Алёша.
- Красивая, да только неверная, - с усмешкой заметил Витёк. - Друг написал, что и месяца не прошло как я уехал служить, а она уже с ним кокетничала... Бабам верить нельзя! - заключил он.
- Не все же они такие, - возразил Алёша, вспомнив свою Марию.
- Может, и не все, да только надёжнее друга по службе и родителей никого нет, правда, Алёша!?
- Правда, Витёк, - сказал Алёшка и добавил торжественно, протягивая растопыренные пальцы: - держи краба, друг!
После этого они обнялись, перемазав при этом друг друга мокрой и грязной протирочной ветошью. Закончив работу, они вылезли на палубу радостно улыбающиеся от того, что наконец покинули жуткое место. Лица были перемазаны грязью так, что сверкали лишь белки глаз, ослепших на некоторое время от яркого солнечного света. Страхующие, увидев их, чуть не упали за ограждение палубы от смеха и кричали:
- Ты смотри! Черти вылезли! А улыбки... улыбки-то глупые, как у макак в зоопарке.
- Нет, ты глянь. Ну и хвостищи же за ними тянутся! - продолжали они издеваться, указывая на страхующие канаты, висящие сзади.
Витёк сначала не понял, в чём причина такого смеха, и покрутил пальцем у виска, показывая, что «у них не все дома». Лишь привыкнув к свету и увидев друг друга, друзья тоже расхохотались, указывая друг на друга пальцем.
- Алёшка, тебе рожек только не хватает!
- А тебе копыт! - парировал тот.
Продолжение следует.....
Глава 2