* * *
Повесился он на ремне
В свои на роду девятнадцать:
На тоненькой юной сосне,
Едва в рост успевшей подняться.
**
На первом засохшем сучке
От первой погибшей ветки,
Оставив на грязном клочке
«Простите!..» - каракули-метки.
**
И тяжестью мертвенных жал
Склонились сосновые иглы,
Но он даже ноги поджал,
Что в жутком изгибе затихли.
**
Как страшен безжизненный рот
И рук волочащихся плети…
Никто, веселясь без забот,
Уход его в лес не заметил.
**
Он сам странно весел был всласть
На дружеской нашей пирушке, -
Когда же решился упасть,
Повиснув от ног до макушки?
**
Бессмыслен отчаянный жим
На грудь с синевою мертвящей…
Что станет в посмертии с ним? –
Ничто!.. Вот ответ леденящий…
Дуб
У самого дальнего леса
Стоял вширь разросшийся дуб,
Огромных размеров и веса,
Приняв тяжесть кроны на круп.
И желуди в пору обильно
Под ним устилали постель
Но поросли не было видно –
Съедал их к корню дикий зверь.
**
Дуб – старый, ему так хотелось
Наследника ввысь прорастить,
Чтоб старость любовью согрелась,
Чтоб так одиноко не сгнить.
Но стонам не внемлет природа,
Хрустя желудей скорлупой:
Как ветер летят год за годом,
Под дубом свистя пустотой.
**
И вдруг долгожданно под камнем
Затерянный желудь пророс.
Весенним днем, светлым и ранним,
Он к солнцу листочки понес.
Пронзила дуб жгучая радость,
Листвой он сомкнулся над ним,
Храня его свежесть и младость –
Отцом он так сильно любим.
**
«Кровинка моя, мой листочек!
Ты только расти и расти!
Тебя я от солнца и строчек
Дождя постараюсь спасти!..»
Но высох побег, чуть рожденный,
В отчаянье кряжистых жил:
Засох горем дуб изможденный –
Он тенью его заглушил…