На следующий день народ собрался в кильдиме массовки на день рождения и «прочистку» Василия. В прошлом году намеченная, было, Василием его собственная прочистка сорвалась из-за того, что он приболел, а когда через неделю пришел и предложил – уже было не до этого. Так что это была первая по-настоящему «серьезная» прочистка Василия, еще в ходе подготовке к которой тот просил не делать ему никаких скидок на болезнь или еще какие-нибудь другие «сопутствующие обстоятельства». Под ними он имел в виду дружеские или даже любовные отношения – его все в принципе правильно поняли.
Поняла его и Полина. В последнее время в их отношениях снова стало накапливаться напряжение. Дело в том, что Полина все настойчивее стала требовать «продолжения». Она стала уставать от «платонической любви» и ей хотелось «большего». Когда однажды Василий зашел к ней «на чашку чая» и после продолжительного поцелуя, она стала расстегивать ему рубашку, он хоть и не очень твердо, но отстранил ее руку, несмотря на то, что у самого голова кружилась и плыла от физического возбуждения.
С этого момента Василий старался не подвергать себя «искушению» и избегал оставаться с Полиной наедине. Ту «бесило» его «религиозное ханжество», хотя она и старалась сдерживать себя, понимая, что для Василия это «больное место». Василий же в свою очередь все более убеждался в «религиозной непробиваемости» Полины. В иные моменты он даже хотел «порвать», но не мог пересилить свое влечение к ней. В такие моменты он не раз перечитывал и даже непроизвольно выучил наизусть слова из послания апостола Павла к Римлянам:
«Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием;
Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих.
Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?»
«Бедный я человек!..» - иногда повторял он, не поясняя, что имеет в виду, в присутствии Полины. И действительно с внутренним страхом понимал – что даже, если он и попробует объяснить ей, что он имеет в виду – она не поймет…
«Прочистка» началась с заявления Ниловны:
- Вася, скажу тебе одно только слово - кто ты, одно только слово!.. Слово из трех букв…. Первая буква «хэ»… - она потянула паузу, видимо наслаждаясь нетерпением Василия и всех присутствующих. – Ты – хам!.. Вот все, что я хочу тебе сказать…. Но извините, сектанты, нужно бежать!.. Я женщина вся занятая, несмотря, что по мысли некоторых, старая и больная – вся в делах!.. Ладно – всех целую!.. Поделамыч, тебя отдельно в башку твою пробитую!.. Пока-пока!..
Она шумно распрощалась со всеми, действительно поцеловав Василия в темя, причем, курьезно пытаясь наклонить ему «башку», чтобы достать до макушки. И, еще раз остановившись у двери и отпустив всем воздушный поцелуй, скрылась.
После ухода Ниловны в кильдиме остались кроме Василия - Петрович, Испанец, Котик, Евгения, Галка, Юленька, Полина и Дариванна. Последнюю Василий специально пригласил из центра «Здоровье». Пока Котик была в отпуске, и Дариванна ее замещала, они почти два года вместе довольно плотно работали.
- Ну что - кто продолжит?.. Начало положено. Я – хам… - стал подбадривать Василий.
- А стоит ли? – усомнилась Дариванна, блестя голубыми глазами. – Ты все равно не изменишься.
- Друзья и пацаны, - неожиданно мягко заговорил Василий, - ну не программируйте меня. Дайте мне возможность самому определить, меняться или не меняться. Вы мне выдайте то, что называется в психологии обратной связью…. А я уж потом буду решать сам…. Вы же согласны, что, бывает так, что даже если и захочешь – не изменишься или не сразу изменишься…. Не все в наших силах…. Вы просто сделайте то, что от вас зависит. Как сказано в Евангелии – «обличайте друг друга»…. Вот – обличите меня…
- Тогда давай я начну, - предложил Петрович, поглаживая бока пузатой чайной чашки. Он был в каком-то умиротворенном состоянии духа и даже выглядел как-то светло. Его седеющие серые волосы гармонировали с бледной синевой просторной байковой рубашки, одетой навыпуск. Он предпочитал такие «просторные» одежды, чтобы скрыть формирующийся небольшой животик, которого втайне от других стеснялся.
- Вася, знаешь, что меня больше всего беспокоит в тебе?.. Ты, мне кажется, не очень любишь людей…. Я вижу, как ты иногда на людей смотришь, как на…. не знаю - на подопытных кроликов что ли…. Понятно, что ты пытаешься их, людей то есть, изучить, чтобы лучше понимать и затем лучше оказывать помощь…. Но иногда ты все-таки недопустимо груб с ними, даже жесток порою. Порой твои благие побуждения и даже желание помочь вступают в конфликт с нравственными повелениями и даже заповедями. Прежде всего, заповедью о любви…. Понимаешь, после твоих…. воздействий на людей, контактов с ними, у многих остаются как бы шрамы и рубцы на душе. И эти рубцы порой долго не заживают и кровоточат….
Максим Петрович как-то очень нежно, по-отечески посмотрел на внимательно слушающего его Василия. Казалось, даже в самой глубине его серых, слегка прищуренных глаз светились искорки заботы и нежности.
- Вася, помни: благими намерениями вымощена дорога в ад. Даже когда ты задумал, какое-то благое дело, скажем, по исправлению какого-то человека – это еще не индульгенция для твоих последующих действий…
Василий, казалось, глубоко задумался, слегка подергивая себя за рыжеватый ус, но все-таки отреагировал:
- Как будем?.. Я сразу буду отвечать или лучше потом?..
Решили, что «потом». И в этом решении на самом деле сквозило нетерпение каждого высказать Василию все «наболевшее».
Следующим неожиданно напросился Испанец.
Вообще-то их с Василием связывали какие-то немного странные отношения. Василий не то чтобы не любил Испанца, а как-то сторонился его. Не то чтобы «ревновал» его к Петровичу, но как-то не мог понять, что связывает таких, на его взгляд, абсолютно разных людей. Верующего, «нравственного», чуждого всяких политических пристрастий Петровича и «атеиствующего, ловеласного коммунофоба», как однажды охарактеризовал его Василий. Разумеется, к слову и за глаза. Ни на какие собственные прочистки Испанец не соглашался ни под каким видом.
В свою очередь и Испанец предпочитал держаться в стороне от Василия. Василий пугал его своей непредсказуемостью и «неадекватностью». К тому же пару раз Василий позволил себе вступить в спор на политические темы с защитой коммунистов, приводя доводы о том, что нельзя в коммунистическом времени все красить «черной краской», что были и достижения – космос, бесплатное образование и медицина, статус сверхдержавы…. Однако сомнения в обоснованности своей политической позиции Испанец воспринимал чуть не как личное оскорбление. Поэтому Василий быстро перешел в его глазах в разряд опасных «политических еретиков», с которыми «лучше не общаться».
- Я что хочу сказать Василию…Ивановичу, - начал Испанец, бегая маленькими черными глазками по сторонам. – Мне кажется, и это на первый взгляд, кажется, что это не такая уж и важная проблема. Хотя на самом деле – это очень важно….
Василий с интересом посмотрел в его сторону и едва заметно ухмыльнулся.
- Это только кажется, что это несерьезно – на самом деле все это достаточно серьезно…. И это может принести вред….
- Да о чем вы? – наконец, не вытерпел Василий.
- Я хочу сказать, что вера – это личное дело каждого человека, и нельзя никого осуждать за то, что он атеист…. Или верующий, там…. Это личное дело каждого. И это очень важно, чтобы каждый это понимал…. И понимал, что это на самом деле важная проблема, хотя она кажется и такой маленькой и незначительной. Хотя все на самом деле важно….
Испанец всегда путался и повторялся, когда волновался. Это все знали, но не все принимали и «прощали». Вот и Василий сейчас стал слегка подрагивать от внутреннего смеха, добродушного, впрочем….
Но это не укрылось от глаз Испанца. Он опустил глаза, потом, кажется ни с того ни с сего, обратился к сидящей напротив него Евгении:
- А ведь он так и не понял, как это важно. А ведь это важно на самом деле – правда?..
Женька как-то неопределенно покачала головой, и было непонятно, то ли она поддерживает Испанца, то ли не согласна с ним. На самом деле она уже мучительно собиралась с мыслями о том, что скажет Василию, и плохо следила за словами Испанца и его полемикой с Василием.
- Мне кажется, что Василий Иванович…. Что главный недостаток Василия Ивановича, - начала она, - это безответственность. Он просто удивительно безответственен. Кажется, что он совершенно не отвечает за свои слова и поступки…. Слова в основном. Он так легко бросается своими словами, которые для него ничего не значат, и не подозревает, что часто в восприятии других людей – это камни и булыжники, которые их глубоко ранят и даже калечат…
Василий пытался настроиться на каждого, кто ему высказывал свое мнение. И это ему до Женьки в принципе удавалось. Ниловну и Испанца он воспринимал в несколько ироничном ключе, Петровича - в близком и родственном, а вот к Евгении ему как-то не удалось подстроиться. Она говорила, а он чувствовал, что не находил в своей душе соответствующей ниши для ее слов…
- А вслед за безответственностью, как бы вытекает из нее – это неспособность замечать страдания других людей и помогать им в этих страданиях. Он или совсем не видит, как другие люди страдают или не считает их страдания за страдания…. Удивительная бесчувственность!.. И даже, когда он все-таки замечает что-то не то и вроде как пытается помочь – помочь уже не может. Потому что помочь можно, только реально сопереживая, а он не сопереживает…
Василия особенно «напрягла» эта Женькина манера говорить о нем в третьем лице. Как будто она рассуждает о ком-то «отсутствующем». Он хотел сказать ей об этом, но удержался. Понял, что говорить по-другому о нем она или не может, или не хочет…
(продолжение следует...)
начало главы - здесь
начало романа - здесь