* * *
Следующий день преподнес нам весьма неожиданный сюрприз. Вертолета, чтобы вернуть нас в лагерь, нам не дали. Что-то там приключилось довольно серьезное – летающую машинку пообещали прислать лишь на следующий день. И Вильям снова потащил нас к морю. Заняться, в принципе, было нечем, и мы с Сосновским согласились съездить с ним. Живцов остался в номере гостиницы охранять свое драгоценное оборудование – я догадывалась, что он вообще не очень-то рвался куда-либо, а ценная аппаратура была его железным алиби. Отпускать немца одного было нельзя – все-таки один человек в незнакомом месте. Да еще и языком не владеет, его познания в русском пока ограничивались весьма скудным словарным запасом. С его корявыми «карашо», «рюсски», «дьелать», далеко не уедешь. Вот и пришлось «Льене» тащиться с двумя мужиками к холодному Белому морю. На наше счастье погода снова была солнечная и почти безветренная. И, надо же, Вильяму опять повезло. Когда он нащелкал новых снимков, вдалеке на воде показалась какая-то точка. Вскоре она приблизилась к нам, и мы увидели, что это катер. После недолгих уговоров и вручения хрустящей бумажки в совковообразную ладонь владельца катера, мы очутились на его борту. И с ветерком помчались в голубую даль.
Вечером в номере я копалась в своей сумке и нашла в записной книжке листок с перечнем желаний. Перечитала. Еще раз вспомнила Аллочку. Улыбнулась. И зачеркнула второй пункт. А что – я ведь поплавала в море. Может и не совсем так, как предполагалось моей подругой, но морская гладь все-таки была вокруг меня. И совсем не важно, что я не плескалась в студеной воде. Впереди у меня еще встреча с настоящим теплым морем.
Телефонный звонок раздался совершенно неожиданно. Там, на нашей базе, мобильник не ловил, связь осуществлялась по рации и через спутниковый телефон. Поэтому, когда мы приехали в Архангельск, я сразу же отзвонилась всем, кому надо. Этот же звонок был «внеплановый», к тому же и номер высветился чужой.
- Лен, привет. Это Шахотов, помнишь такого?
Ну как же мне не помнить? Женька Шахотов – мой бывший одноклассник и первая любовь! На последней встрече выпускников мы с ним приняли «на грудь» немало, и чуть было не очутились в одной постели. Спасла нас тогда Женькина жена – ее «контрольный» звонок несколько охладил наш пыл и спас от грехопадения. Интересно - с чего бы ему пришло в голову вдруг мне позвонить?
- Удивлена?
- Не скрою.
- Слушай, какие у тебя отношения со свекровью?
- А что?
- Она поступила к нам в тяжелом состоянии. Больше сообщить о ней некому, сын на звонки не отвечает. Твой номер я сам взял из ее телефона.
Шахотов был заведующим терапевтическим отделением в больнице городка, откуда родом я и Ушаков, и где до сих пор проживала его мама. Некоторое время я обдумывала его сообщение. Конечно, она мне всего лишь свекровь, да к тому же почти бывшая…
- Что с ней?
- Инсульт.
- Все так серьезно?
- А как думаешь – стал бы я тебе просто так звонить?
Ну да, действительно…
- Понимаешь, я сейчас очень далеко.
- Ясно. Я просто тебя предупредил. – Голос Женьки прозвучал как-то зловеще.
- Хорошо, я постараюсь приехать. Но не очень быстро. Это не от меня зависит.
Шахотов попрощался и отключился.
Видимо что-то отразилось на моем лице – Живцов и Сосновский дружно уставились на меня. Мы вчетвером стояли возле вертолета, куда несколько минут назад начали грузить наше оборудование.
- Что-то случилось?
Я объяснила ситуацию. Сосновский нахмурился. Вильям тоже вопросительно поднял брови. Пришлось и ему рассказать о случившемся. Он-то и решил исход дела: тут же замахал руками:
- Надо ехать! Это же мать твоего мужа! Это серьезная ситуация!
Я насупилась. Как-то отошла на второй план мысль о том, что мы всю жизнь не очень-то и ладили с Софьей Михайловной, и что в скором времени вообще будем совершенно чужими людьми. А вот тревога за пожилую и почти одинокую женщину тоненьким червячком поселилась в моем сердце. Ушаков, даже если он и где-то там, поблизости – все равно не помощник. Он в последнее время вообще почти «не просыхал», и вряд ли очухается и теперь. Да и разве стал бы Женька звонить мне, будь мой благоверный рядом с матерью? Но что мне делать? Во-первых – дорога отсюда до моего городка ох как не близка! А во-вторых – как быть с Вильямом? Ну, день он, может, как-нибудь и продержится. Но одним днем тут и не пахнет. Я растерянно глянула на Сосновского. Он все-таки как ни как мой непосредственный начальник.
- Поедете? – Он даже не спросил, а как будто бы подтвердил мои дальнейшие действия.
- А как быть с Вильямом? Это очень далеко. Даже если, дай Бог, все обойдется, я все равно быстро не вернусь.
- И куда вам надо ехать?
Я назвала город. Название ему ничего не говорило. Я пояснила, в какой это области. Сосновский усмехнулся. Ну да, не близко… Он задумался.
- Я поеду с вами.
Я изумленно раскрыла глаза.
- Посмотрим, как там дела у вашей свекрови. Если вам придется остаться, то я буду искать другого переводчика.
- А найдете? – с сомнением произнесла я.
- Посмотрим.
Спустя полчаса «наш» вертолет поднялся в воздух. А мы с Сосновским отправились на остановку, чтобы оттуда начать свое путешествие.
Когда мы, спустя сутки, добрались, наконец, до больницы, мне уже начало казаться, что весь мир перевернулся с ног на голову. Я, наверное, за всю жизнь столько не путешествовала, сколько за последние дни. В моих мыслях был сплошной сумбур, я неважно соображала, а от неимоверной усталости просто готова была свалиться с ног.
Шахотова на месте не оказалось. Искать его по отделению не имело смысла. Дежурная медсестра предложила подождать возле его кабинета. Мы с Валерием Борисовичем уселись на стулья. Едва моя пятая точка коснулась прохладного сиденья, как глаза мои начали слипаться. Я сама не заметила, как задремала. Очнулась от того, что откуда-то сверху до меня донеслось легкое покашливание.
Я открыла глаза и не сразу сообразила – где нахожусь. Мало того, что обстановка перед моими глазами была совершенно мне незнакома, так еще и виделось мне все в каком-то странном наклоненном виде. Бог мой! Я резко выпрямилась. Это ж надо, а? Оказывается, я задремала, склонив голову к плечу Сосновского. А перед нами стоит ни кто иной как сам Шахотов собственной персоной. И его глаза со странным любопытством нас рассматривают.
- Извините. – Пробормотала я свои извинения непонятно для кого. Не то для Сосновского- за без спроса пристроенную на его плечо голову, не то для Женьки, за то, что сплю возле его кабинета.
- Здравствуйте. – Первым поздоровался мой бывший одноклассник и одними глазами понимающе усмехнулся. Ну, да, конечно, а что еще можно подумать, глядя на меня, прильнувшую к незнакомому мужику.
Мы почти в один голос ему ответили. Женька пригласил нас в свой кабинет. Там он поведал, что свекровь моя в тяжелом состоянии, находится в реанимации. Но на самом деле прогнозы не так уж и плохи, могло быть хуже. Если ночь пройдет нормально, то завтра ее могут перевести в общую палату. К ней меня, естественно, не пустили. «Жди утра» - твердо заявил мой медик.
Потом мы с Валерием Борисовичем в раздумьях стояли на больничном крыльце. Дело было к вечеру, надо было искать ночлег. Куда идти, куда податься… Были, конечно, у меня адреса, где я могла бы остановиться, но вот идти туда с чужим мужчиной… Придется снова снимать гостиницу. В моем кармане запел мобильный. Шахотов.
- Как, думаешь, я к тебе отношусь? – Со смешком в голосе поинтересовался он.
- Даже не представляю. – Хмыкнула я с таким же смешком.
- У вас есть где остановиться на ночь?
- Думаю над этим.
- У меня есть ключи от одной квартирки… Если гарантируешь целую мебель, то могу дать попользоваться.
- А почему только мебель? – Искренне удивилась я, глянув на Сосновского, и на всякий случай отвернулась.
- А больше уничтожать нечего – съестного там ничего нет.
- Ясно… Твоя фазенда?
- Не любопытничай.
- Не буду.
- Тогда поднимайся ко мне за ключиками.
На мое счастье в кабинете Шахотова были две медсестры. Он просто метнул в меня весьма красноречивый взгляд, но связку ключей протянул без комментариев.
Когда я уже шла по вестибюлю, навстречу попался Ушаков. Свернуть мне было некуда. Оставалось уповать на то, что он хотя бы не пьян. Мечтам сбыться не удалось. Единственное – он выпил не много. Как и следовало ожидать, Ушаков прицепился ко мне.
Разговаривать с ним я не имела ни малейшего желания, но все же сдержалась и попыталась ответить на его вопросы нормальным тоном. Хотя отвечать, в принципе, было нечего. Завтра, все завтра. Тогда Ушаков сменил тактику. Прищурившись, он весьма ехидно поинтересовался, куда я вообще пропала. Его мать, понимаешь ли, попала в больницу, а я… Что будет дальше - нетрудно было себе представить. Развивать перепалку мне не хотелось. Мне вообще не хотелось видеть Ушакова. Бросив ему решительное «Все, пока. Мне некогда» - я попробовала быстренько удалиться. Но не тут-то было. Видимо поняв, что меня просто так не удержать, мой благоверный вцепился в меня уже по-настоящему. Захватив мое предплечье своими пальцами, он приблизился ко мне вплотную, и, дыхнув свежим перегаром, прошипел:
- Думаешь, я совсем дурак? Не знаю, чем ты там за моей спиной занимаешься?
- Отпусти меня! – Таким же шипением отозвалась я.
- И не подумаю. Что, стесняешься с собственным мужем разговаривать?
У меня на языке уже вертелось ехидное: какой ты мне муж, алкаш несчастный! Но я сочла нецелесообразным затевать разборки в больнице. Надо было как-то договариваться по-хорошему. Тащить Ушакова на улицу мне тоже не хотелось – там был Сосновский, и мне было стыдно «демонстрировать» ему свою несчастную «половинку».
- Тише ты! – Уже спокойнее попыталась я урезонить его. – Здесь же больница!
Ушаков хмыкнул и покосился по сторонам.
- И че? Мы, что, не люди, что ли, поговорить не можем?
- О чем нам говорить? – Обреченно спросила я, чувствуя, что конца-края не будет нашей беседе.
- О нас.
Я сделала попытку продолжить свое движение. Ушаков, отпустив, наконец, мою руку, пошел следом. А куда мне идти? Остаться здесь, в вестибюле – значит терпеть общество супруга еще неизвестно сколько времени. Да и ни к чему мы с ним не придем со всеми этими разговорами. Минутой раньше, минутой позже – все равно неминуемо вспыхнет скандал. Позориться в больнице мне не хотелось.
- Слушай, Ром. Давай уже по-хорошему договоримся. У тебя своя жизнь, у меня своя. Матери твоей я помогу, чем смогу. А вот ты на меня больше не рассчитывай.
- Я?! Я рассчитываю на тебя?! Ишь ты, как запела!
Начинается. Лучше уж выйти на улицу – люди и так уже стали посматривать в нашу сторону.
Но не тут-то было. Ушаков дошел за мной до выхода, но уже в дверях ухитрился и снова завладел моей рукой. Ясно, настроен на долгую беседу, и уйти «по быстрому» мне не удастся.
- Отстань, Ром. Мне некогда.
- Это я уже понял. – Ехидно заявил супруг. – Зато я никуда не спешу.
Когда мы вышли на крыльцо, Сосновский стоял довольно далеко, да еще и спиной к нам. Я снова сделала попытку освободиться от Ушакова. Не вышло. Тут уже и Валерий Борисович заметил нас. Мне хотелось, чтобы все закончилось мирно, и, заметив его вопросительный взгляд, я покачала головой, намекая на то, чтобы он не подходил.
- Отпусти меня. – Как можно спокойнее попросила я.
- Чего ты надумала? – Продолжая держать мою руку в своей, поинтересовался Роман.
- Ничего сверхъестественного.
- Ничего? Куда же ты тогда запропастилась? И появилась вдруг возле моей умирающей матери, как чертик из табакерки?
Мои брови поползли вверх. Насколько я помню – Шахотов не пугал меня летальным исходом. Даже наоборот, предполагал завтра перевести свекровь из реанимации в общую палату. И откуда, интересно, любимый сынок вообще все знает, если шел в больницу в первый раз за все время, что там лежала его маменька? И даже встретила-то я его на лестнице на самом входе, то есть пообщаться с медиками он еще и не успел…
- А не рано ли ты ее хоронишь? – Съехидничала я.
Ушаков опешил сначала, но ненадолго.
- Я своей матери зла не желаю. А вот ты! – Он не договорил и как следует тряхнул мою руку.
От неожиданности я дернулась всем телом.
- Ром, прекрати. Иди проспись, а завтра приходи сюда. Может быть, нас даже пустят к Софье Михалне.
- «К Софье Михалне» … - Скривил лицо Ушаков. – Ты даже по-другому ее никак и не называла!
- Слушай, ты! Единственное чадо! Если уж ты так любишь мать, так хоть не хорони ее раньше времени.
- Да, я люблю свою мать. Люблю. – Он пьяненько мотнул головой. – А вот ты ей даже конфетинки не принесла!
- А ты принес?
- Принесу. Я еще не раз к ней приду. И принесу.
На его лице буквально на миг появилось какое-то просящее выражение. А есть ли у него вообще деньги – мелькнуло вдруг в моем мозгу. Ушакову нужен был скандал. Видимо он выпил, но маловато, организм требовал дозаправки, а ее не было. И сейчас в нем боролись два чувства – желание поклянчить у меня на добавку, и злость, вызванная этим самым, что в народе зовется метким словом «недОпил». А может дать ему денег, и пусть себе катится, куда глаза глядят? У меня уже назревало желание слазать в сумку за кошельком, но здравый смысл вернул меня к реальности. Дам один раз, он придет и второй. Хватит с меня и одного пропитого кольца.
- Вот и неси! – Почувствовав, что его хватка немного ослабла, я рывком освободилась от Ромкиных пальцев.
От неожиданности Ушаков откачнулся, и мне удалось быстрым шагом отойти от него. Я кивнула Сосновскому:
- Пойдемте.
Тот послушно зашагал рядом.
В голове моего супруга картинка сложилась довольно быстро – он догнал нас почти сразу же.
- Что, уже и хахаля себе завела?
Сосновский глянул на меня.
- Думаешь - от моей матери избавишься, а потом и за меня возьмешься? – Я с каменным лицом шла вперед. - Захотелось новизны, по чужим койкам поваляться?! А ты, мужик, поосторожнее с ней, это она только с виду такая мяконькая, а внутри змеища, каких поискать!
Сосновский остановился. Как-то странно посмотрел на меня. Развернулся к Ушакову. Ромка был выше его на полголовы. Видимо это добавило ему смелости. Смерив моего спутника насмешливым взглядом, он продолжил истекать ядом.
- Че, не веришь? Я-то уж знаю, сколько лет с ней прожил. И тебе не советую. А ты даже не мечтай потом ко мне вернуться! – Он ткнул в меня пальцем. – После всех твоих кобелей…
- Мужик, ты бы замолчал, а?
- Чего-о?
- Того. Молчание, говорят, золото. Не слыхал такого?
- А чего это ты мне рот затыкаешь? Думаешь – счастье нашел? Как же, держи карман шире! Накувыркается с тобой, к другому пойдет. Сучка – она и есть сучка. Ей все равно с кем…
Договорить он не успел. Сосновский ударил сразу. Крупное тело моего мужа кулем свалилось на тропинку. Валерий Борисович наклонился к нему.
- Больше не попадайся мне, мужик, улавливаешь?
Обалдевший Ушаков осторожно трогал зашибленную скулу. Заметив, что противник еще не ушел, он на всякий случай поморгал глазами, давая понять, что все понял.
- То-то же.
Сосновский выпрямился.
- Пойдемте.
Я послушно пошла за ним. Разговаривать мне лично не хотелось. Даже более того – мне было ужасно неприятно и стыдно. Стыдно за мужа. За то, что он облил меня грязью, причем совершенно незаслуженно, да еще и перед чужим человеком. И еще мне было очень горько. Столько лет я жила с этим человеком, делила с ним постель… Сколько впустую прожитых лет! А ведь их не вернешь уже…
Ушаков тоже молчал. Лишь потер ушибленную руку.
- Это, я так понимаю, муж? – Сухо спросил через какое-то время.
- Да.
И все. В полном молчании мы дошли до остановки. Троллейбус подошел почти сразу. Волею судьбы я снова оказалась у окна, а Сосновский встал рядом. Дежа вю. Я невольно улыбнулась.