Саянский вальс 34
Олег ехал, всё так же прикрыв глаза.
Эти минуты, после удачно обслуженного сложного вызова, нравились ему больше всего, так же, как было «невыносимо» приятно возвращаться на подстанцию ранним утром, перед окончанием «хорошей», без всяких эксцессов, смены.
…Чувство выполненного долга? Да, конечно. Его готовили столько лет, в конце концов, именно к такому случаю. И он не подвёл – ни себя, ни своих учителей. Сделал всё, как надо, а ведь случиться могло многое – от слабости родовой деятельности и ребёнка, родившегося в асфиксии, то есть – не дышащим, до кровотечения и разрыва матки.
Схожие ощущения испытывают, наверное, и лётчики после «мягкой» посадки, и учителя после того, как их ученики сдали экзамены.… Да все, кто хоть «пальцем пошевелил», что бы что-то сделать и сделал это нормально.
Другой вопрос, что кто-то, не сумев сделать сегодня, может попытаться завершить работу завтра. Во многих профессиях это возможно, но не в медицине, по крайней мере, не на «скорой». Здесь вариантов у медика, приехавшего на вызов, не так уж и много – оставить больного дома и полностью взять ответственность за его здоровье и жизнь на себя; оставить дома, но подстраховаться, взяв под его личную подпись отказ от госпитализации; передать больного спецбригаде, конечно, если есть показания для этого или транспортировать больного в профильный стационар, опять же при наличии определённых показаний.
…Мягкий толчок заставил Олега открыть глаза.
Они переезжали через мост.
Пора было «отзываться».
- Поклажа, Поклажа!
- Слушает Поклажа, - отозвалась диспетчер.
- Сорок четыре свободен.
-Для сорок четвёртой бригады – Амурская …., шестьдесят один Володя.
- Понял.
По правилам, он должен был повторить адрес, чтобы диспетчер смогла проконтролировать правильность услышанного им, но повторять он не стал – этот адрес знала вся третья подстанция. Амурская …, женщина, двадцать девять лет. Диагноз – рак шейки матки 4 степени с метастазами.
…Олег поднялся на второй этаж по уже знакомой лестнице. Дверь, как всегда, была открыта. Он не стал ни звонить, ни стучать – «скорую» здесь ждали почти постоянно. И даже никто не встречал, чтобы проводить к больной – все медики, приезжавшие сюда, уже знали, куда идти.
Он прошёл по коридору.
Он знал, что сейчас справа будет кухня.
На табуретке за столом будет сидеть маленькая, иссохшая старушка – мать больной; она встанет и обязательно поздоровается. Потом ему надо будет пройти ещё метра два и повернуть налево, в комнату.
В ней – сумрак.
Возле зашторенного окна – стол.
На нём уже всё готово – стоит ампула с наркотиком, лежит шприц – двух или пятикубовый, зависит от того, какие были в аптеке. Рядом – начатая упаковка ваты, бутылёк со спиртом и маленькое блюдце для ампулы - мать больной всегда интересуется, не забрал ли доктор, конечно, просто автоматически, после сделанной инъекции ампулу с собой – ей, матери, эта ампула необходима для отчёта - сдав использованные ампулы, она сможет получить ещё необходимое количество наркотического препарата.
А также на краю стола лежит медицинская карта со всеми выписками, диагнозами на латыни и по-русски, анализами, которые уже, в принципе, никому не нужны.
Всё ясно и так.
Ясно самой женщине.
Ясно матери.
Ясно медикам, приезжающим делать обезболивающие уколы.
…На кровати - женщина – иссохшая, почерневшая почти в буквальном смысле, провалившимися чёрными глазами смотрит на Олега.
Он знает – она будет следить сейчас за каждым его движением. Наверное, его движения она, сама почти неподвижная, воспринимает, как свои.
Каково женщине в двадцать девять лет смотреть на другого, здорового человека и знать, что сама она НИКОГДА больше не встанет с этой кровати. Чьей-то волей или просто случаем, она исключёна из категории людей, которые имеют право сказать – КОГДА-НИБУДЬ Я СДЕЛАЮ ЭТО… .
Для неё теперь ключевое слово – НИКОГДА.
Никогда она не пройдёт своими ногами по коридору квартиры. НИКОГДА.
Никогда она не выйдет на лестницу. НИКОГДА.
Никогда не спустится на первый этаж. НИКОГДА.
Никогда не попадёт на залитую солнцем улицу. НИКОГДА.
Она больше НИКОГДА не почувствует капель дождя на лице, а глаза её НИКОГДА не заслезятся от ветра.
Руки НИКОГДА не скатают снежок и НИКОГДА уже не замёрзнут от этого и НИКОГДА не растреплются волосы, потому что их почти не осталось после курса противоопухолевой терапии.
НИКОГДА её губ не коснутся другие губы, шепча слова любви.
НИКОГДА её детишки не прибегут, весёлые и возбуждённые, с прогулки и не будут рассказывать, что соседский мальчишка Сашка упал в лужу, а у соседской девочки Маши – новая кукла.
Главное слово её жизни и её смерти – НИКОГДА.
И возникает у неё только один вопрос – «почему именно я»?!
Из семи миллиардов человек – ну «почему именно Я»...?!
Олег потёр ваткой, смоченной спиртом, то место, которое раньше называлось ягодицей - сейчас молодая женщина являлась живым воплощением народного выражения – кожа да кости – это был скелет, обтянутый сухой, пожелтевшей кожей.
Собрав кожу в складку, он осторожно воткнул иголку по её длине, но всё равно случилось то, чего он очень не хотел, чтобы случилось – иголка достала до кости таза, ударилась в неё.
Ощущение, мягко говоря, не самое приятное.
Он сжал зубы, ввёл содержимое шприца, приложил ватку к месту инъекции.
Убедившись, что пустая ампула в блюдце, он уже взял сумку, как вдруг женщина тихо сказала:
-Вы знаете, доктор, я в туалет не ходила со вчерашнего утра. Живот уже болит.
Олег поставил сумку обратно на стол.
-В смысле – не мочились со вчерашнего утра? – уточнил он.
-Да, - кивнула она, пряча глаза:
-Сегодня утром вызывали скорую, но доктор не смог, ну, ничего сделать. Ну, в общем, ввести не смог, ТУДА, катетер…
Кожа, обтягивающая её череп, потемнела – так краснеют онкобольные с четвёртой степенью заболевания.
-Освободите низ живота, - попросил Олег.
Над выступающим лобком впалый живот был напряжён, болезнен при пальпации.
-Да, всё правильно, банка есть какая-нибудь?
Натянув перчатки, он вынул из стерильной упаковки резиновый трубку - катетер.
-Немного пошире бёдра сделайте, - попросил он женщину и, осторожно разведя указательным и большим пальцами левой руки большие половые губы, нашёл взглядом клитор в месте соединения малых половых губ и, немного ниже – в тёмно-розовой слизистой - наружное отверстие мочеиспускательного канала. Осторожно введя кончик захваченного пинцетом катетера, он проследил, чтобы второй конец катетера находился в банке.
Из курса анатомии известно, что мочеиспускательный канал у женщин – короткий, всего нескольких сантиметров и для выведения мочи достаточно ввести лишь эти несколько сантиметров катетера. Когда в банку начала поступать тёмно-жёлтая моча, и женщина, и Олег вздохнули с облегчением. Она – потому что ближайшие несколько часов можно будет не беспокоиться и не чувствовать мучительную тяжесть и ноющую боль в низу живота, а он – потому что всё прошло удачно, а в памяти был ещё свеж рассказ одного из довольно опытных знакомых докторов, который так и не смог ввести женщине катетер, то ли из-за спазма мочеиспускательного канала, то ли из-за какой-то аномалии развития мочеполовых органов, то ли ещё, кто знает, почему?
Попрощавшись с женщиной, которая даже несколько повеселела, Олег вышел из спальни. Мать больной проверила ампулу и пошла за ним – закрыть входную дверь. До завтра, до этого же часа, когда снова приедет «скорая» другой смены.
В машине он, пытаясь с некоторым успехом отогнать невесёлые ощущения, оставшиеся после общения с онкобольной, написал карточку, посидел минуту, приходя в себя.
-А ведь я только что разговаривал с живым мертвецом, - подумал он:
-Делают фильмы про зомби, а они среди нас.
Прервав развитие это тяжёлой темы – мало ли что ещё будет на вызовах, нельзя психологически сгорать после одного вызова! - он сказал диспетчеру, что свободен.
