Толпы людей, подстрекаемые разного рода авантюристами, уничтожат все, что попадет под руку и не будет согласовываться с их мнением. А когда вакханалия из-за урчания в животе поутихнет – общество выберет себе нового «гвоздя». Так было во все времена, чему свидетель история.
– Именно так и я считаю. В этом наше понимание спирали развития общества тождественно. – Феликс сдавливал свои руки, и по их движению было отчетливо видно, что внутренне он сильно возбужден.
– То, что в обществе равенства не было, нет и быть не может, известно всем. Но именно на этом спекулируют все рвущиеся к власти, обещая иллюзию – равенство. Тем самым грубо нарушают главную заповедь: не введи в искушение. Все, чего нам необходимо достичь, – это сделать общество справедливым. И это человеку под силу. – Теркель прикрыл глаза и вновь потер виски, как бы разогревая сознание.
– Иннокентий, а какие мысли на этот счет ?– увлеченный силой собеседника, Феликс подталкивал его к главной цели разговора.
– Надо в данный исторический момент сделать отношения в обществе более справедливыми за счет ограничения сосредоточения капитала в одних руках.
– Вы хотите сказать, что это изменит ситуацию?
– Однозначно! Рассмотрим, например, государство с бюджетом в триста миллиардов. В нем есть человек, сосредоточивший в своих руках пятую часть финансов этой страны. Следовательно, закон будет не на стороне последней и даже не средней жемчужины. Заказывать музыку будет «гвоздь». Посему, я уверен, что нельзя допускать сосредоточение капитала в одних руках более одного процента.
– Интересно. А как быть, если человек имеет бизнес в нескольких государствах?
– На здоровье. Пусть развивает его по всему миру. Да, он будет богат и даже очень богат, но не сможет существенно влиять на экономику или политику страны, в которой имеет бизнес.
– Тут я с вами соглашусь. Меня окружали и окружают люди, чей капитал настолько велик, что напрямую управляют Россией и, к сожалению, моей Родиной – Украиной, – с грустью сказал Феликс.
– Да, мы с вами земляки! – воскликнул Теркель. – Я из Белой Церкви, а вы из Луганска. Но в дни нашей молодости нас не делили на запад и восток, мы вообще были одним государством в рамках Союза.
– Да, именно так и было. Но это было давно. Выросло целое поколение… Кстати, раз уж мы заговорили о нашей родине. Не считаете ли вы, что историческое название – Киевская Русь – проигрывает перед внедренным некогда поляками и существующим поныне названием – Украина?
– Да, проигрывает. Но ничего плохого не произойдет, если бы вернулось историческое название Киевская Русь.
– Ну, вот. В одном у нас уже есть полное взаимопонимание. Так понемногу дойдем и до главного, – потер руки Саенко и спросил у Теркеля:
– А вы мне хоть немного доверяете, только честно?
Теркель встал из-за стола и, как обычно, ответил вопросом:
– Вы не будете возражать, если я предложу продолжить нашу беседу за обеденным столом?
– Согласен. Сказать по правде, есть хочется.
Мужчины перешли в кабинет, и первое, на что обратил свой взгляд Феликс, было шикарное бюро.
– Это один из самых дорогих предметов мебели – бюро «Бадминтон» – было изготовлено в 1726 году по заказу третьего герцога Бофорского – Генри Сомресета. Тридцать мастеров трудились над ним в течение шести лет, – заметив восторг во взгляде Феликса, пояснил Иннокентий. – Я приобрел его на аукционе «Кристи». Князь Лихтенштейна долго тянул цену вверх и дотянул до 37 миллионов баксов, а когда мой агент поднял руку и предложил сумму в 50 миллионов, герцог сдался.
Когда Феликс увидел на стене кабинета картину Сезана «Игроки в карты», по коже у него прошел озноб. Пресса сообщала, что картина ушла с торгов аукциона за четверть миллиарда долларов, но имени покупателя она не озвучивала.
«Замечательно то, что во взгляде этого человека нет зависти», – отметил Теркель с радостью и пригласил его к столу.
– О, мы будем обедать за столом английского краснодеревщика Джона Годдарда!
– Да, Феликс. Стол родился в 1760 году, но вряд ли прежние его владельцы сидели за ним. Не подумайте, что я обедаю за ним каждый день. Исключительно в честь нашей встречи я, как и вы, буду трапезничать за ним впервые. Надо же это сделать хоть раз за двести пятьдесят лет.
И справедливость в мире ТОЖЕ.