Очерк
Всем хорошо известно понятие "хрестоматийный образ".
В нем есть что-то притягательное, что-то, роднящее нас с детством.
Но увы, хрестоматийный глянец часто, что греха таить, прикрывает и хрестоматийную ветхость.
Бывает, слава и признание приходят к людям в возрасте патриархов, и эта патриархальность и каноничность мешает потомкам разглядеть живую, бьющуюся в поисках смысла и правды душу поэта, писателя, художника.
Как писал когда-то Евгений Богат, "нам кажутся некрасивыми изваянные с мелочной точностью римлянки того времени — мы не чувствуем в них души. А Катулл одну из них безумно любил и посвятил ей бессмертные стихи о любви. И стоит им ожить в нашей памяти перед изваянием римлянки, даже самой «бездушной», как видишь в мертвом камне живую душу, несовершенное становится совершенным. Но чудо не только в этом, чудо в том, что если к полотну Модильяни римлянин эпохи Катулла подошел с его стихами, женщина на полотне не показалась бы ему некрасивой." (https://public.wikireading.ru/24461)
Мы знаем Ахматову по великолепным портретам, и она - Муза Плача. Вдохновенная трагедией своего века, да. Но она - и та нежная и гордая красавица, которая в 23 года написала: "я бежала за ним, задыхаясь, я бежала до самых ворот..."
Мы редко представляем позднюю Ахматову.
С ее хрестоматийных портретов, с рисунка Модильяни, глядит на нас молодая прекрасная женщина, богиня-вдохновительница поэзии.
Крестьянским поэтам повезло меньше.
У них большие натруженные руки, у них изборождены морщинами лица, их мудрые и усталые глаза, взирающие на нас с редких портретов ранних эпох, глаза людей труда и трудной судьбы.
Вот портрет Матрены Тимофеевны, работы Серова, такой увидел крестьянку, народную заступницу современник. А ведь Матрена Тимофеевна в поэме Некрасова писана с Ирины Андреевны Федосовой! Известно, что Некрасов использовал мотивы Федосовой в главе "Демушка".
Н. А. Некрасов высоко ценил творчество И. А. Федосовой. Главы"Демушка" и "Трудный год" были написаны не только на плачах Ирины, но и на ее биографии. Даже муж Матрены, как и Яков, муж Ирины, отъезжает на заработки, и несладко же приходится жене в мужнем доме! Грусть, одиночество, обиды и насмешки родни мужа, все это перекликается с жизнью Ирины в семье мужа во время его отъездов на Соловки и в Петрозаводск.
Глава "Демушка" почти полностью, Чистов пишет-целиком - заимствована из народной поэзии, из плачей Ирины Андреевны, Некрасов лишь отточил эту высокую поэзию до совершенства.
*******
— Зажгло грозою дерево,
А было соловьиное
На дереве гнездо.
Горит и стонет дерево,
Горят и стонут птенчики:
«Ой, матушка! где ты?
А ты бы нас похолила,
Пока не оперились мы:
Как крылья отрастим,
В долины, в рощи тихие
Мы сами улетим!»
Дотла сгорело дерево,
Дотла сгорели птенчики,
Тут прилетела мать.
Ни дерева.» ни гнездышка...
Ни птенчиков!.. Поет-зовет...
Поет, рыдает, кружится,
Так быстро, быстро кружится,
Что крылышки свистят!..
Настала ночь, весь мир затих,
Одна рыдала пташечка,
Да мертвых не докликалась
До белого утра!..
*
Носила я Демидушку
По поженкам... лелеяла...
Да взъелася свекровь,
Как зыкнула, как рыкнула:
«Оставь его у дедушки,
Не много с ним нажнешь!»
Запугана, заругана,
Перечить не посмела я,
Оставила дитя.
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася
Мы землю не ленясь
Удобрили, ухолили, —
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!..
Дедушка, на которого возложили присмотр за ребенком, недоглядел... свиньи затоптали ребенка...
Расследовать дело о гибели младенца приезжают городские чиновники, они пьяны, но злопямятливы, не кланялась им Матрена Тимофеевна Корчагина, взяток не давала... Врач при обезумевшей от горя матери - препарирует маленькое тельце, ведя расследование: не сама ли мать лишила дитя жизни, не отравила ли мышьяком?.
*
Я в ноги поклонилася:
— Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести.
На шее — нет креста!
Из тонкой из пелечочки
Повыкатали Демушку
И стали тело белое
Терзать и пластовать.
Тут свету я невзвидела, —
Металась и кричала я:
— Злодеи! палачи!..
Падите мои слезоньки
Не на землю, не на воду,
Не на господень храм!
Падите прямо на́ сердце
Злодею моему!
Ты дай же, боже господи!
Чтоб тлен пришел на платьице,
Безумье на головушку
Злодея моего!
Жену ему неумную
Пошли, детей-юродивых!
Прими, услыши, господи,
Молитвы, слезы матери,
Злодея накажи!..
*Присела я на лавочку.
Ослабла, вся дрожу.
Дрожу, гляжу на лекаря:
Рукавчики засучены,
Грудь фартуком завешана,
В одной руке — широкий нож.
В другой ручник — и кровь на нем,
А на носу очки!
Так тихо стало в горнице...
Начальничек помалчивал,
Поскрипывал пером,
Поп трубочкой попыхивал,
Не шелохнувшись, хмурые
Стояли мужики.
— Ножом в сердцах читаете, —
Сказал священник лекарю,
Когда злодей у Демушки
Сердечко распластал...
На следующий день Матрена Тимофеевна примиряется с горько кающимся стариком.
*
Окаменел я, внученька,
Лютее зверя был.
Сто лет зима бессменная
Стояла. Растопил ее
Твой Дема-богатырь!
Однажды я качал его,
Вдруг улыбнулся Демушка...
И я ему в ответ!
Со мною чудо сталося:
Третьеводни прицелился
Я в белку: на суку
Качалась белка... лапочкой,
Как кошка, умывалася...
Не выпалил: живи!
Брожу по рощам, по лугу,
Любуюсь каждым цветиком.
Иду домой, опять
Смеюсь, играю с Демушкой...
Бог видит, как я милого
Младенца полюбил!
И я же, по грехам моим,
Сгубил дитя невинное...
Кори, казни меня!
А с богом спорить нечего..."
Так начинается история Матрены Тимофеевны - народной заступницы. Пройдя через великое материнское горе, она понимает беду другого человека, горе закаляет ее характер.
Двоих своих детей оплакала и Ирина Андреевна, ее приемным сыном стал Иванушка - сынок мужнина брата, которого она воспитывала с детских лет.
История Федосовой превращается под пером Некрасова в произведение величайшей художественной силы.
"Ножом в сердцах читаете...", бросает в лицо представителям власти, изрезавшим в поисках "крамолы" трупик умершего дитя на глазах обезумевшей от горя матери, 'Матрена Тимофеевна...
Из произведений Федосовой делал выписки Ленин. Для него творчество ее не было ли еще одним зеркалом будущей русской революции?
А каков же "хрестоматийный" облик Ирины Андреевны Федосовой?
Была ли она такой, какой ее помнят и любят фольклористы?
Да, несомненно.
Но вспомните, и какой ее увидел Е. Барсов, - женщиной в полном расцете телесных и душевных сил.
Да. Она невзрачна, хрома и "бела".
Но это женщина в полном расцвете сил! С мировоззрением и ценностями, с осознанием сути любви, смерти, добра и зла!
Ей около сорока лет по приезду в город.
Ее голос звонок, ее душа болит за народ.
Она и с Барсовым не благообразная старушка, не сидит без дела: хлопочет об артельщиках, продовольствует их, ходит причитывать к казармам...
Запись причитаний идет под стук веселых столярных молоточков.
Так разве только фольклору принадлежать ее песни-плачи, - нет.
Она - подлинная муза плача русской поэзии. Она - философия крестьянского образа жизни.
"Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим..."
Нет. Даже не так.
Федосова - это огромный народный протест против бесправия человека и всесилия власти, любой власти.
Власти государства, власти предрассудков, власти собственных пороков людских.
Представим на минутку себя в Заонежье (из Петрозаводска Ирина Андреевна временами наезжала в Заонежье, там был создан "Плач о старосте").
..Вот мировой посредник шагает в земскую избу. Вот Ирина Андреевна видит рядом с ним мальчишку, у которого тот выпытывает вкрадчиво:
- Отец-то богато живет? От государевой казны не прячет чего от государевой казны?
Вот, войдя в избу не помолившись и не перекрестившись, городской чиновник сквозь зубы как срыгивает, как плюет в лицо крестьянам: - Неподсудны вы здесь, что ли, властям?
Вот староста объясняет крестьянам смысл сбора новой подати: то ли казна государева с наших грехов обеднела, то ли у мирового посредничка костюмчик поизносился, сапоги поистоптались...
Вот посредник, стучит кулаком о дубовый стол, кричит:
- Молчать! Сгною в тюрьме! Я - мировой посредник, а значит, суд мой! Как хотите, а чтобы налоги были выплачены!
И с каким достоинством отвечает ему староста:
- Что же ты чином-то похваляешься, как будто Бог не едиными всех сотворил, как будто не выбирали тебя? Не наскакивай ты на крестьян с кулаками, пальцев-то не ломай - вон, кольца-то всё золотые... Смотри, уходишься еще от рвения, умаешься... Ты ночи дождись - может, к ночи-то крестьяне кой-какую казну тебе наживут...
Вот бледный от гнева посредник угрожает старосте:
- Ну-ну... Смотрю, хорошо жить вам тут, в деревне вашей. Ишь какого Георгия-защитника себе выискали... Разумного...
Охо-хо, кряхтят старики, вот подождите, увидите, как бусурманы эти нехристи и церкви святые разорят, тогда скажете, де, предсказывали нам старики-то это...
...А сам староста, воротясь к жене, долго думает, что делать.
- Придется ехать в Повенец, - наконец решается он. Детей мал-мала-меньше, заплатишь налоги - как прокормишь?
- Ну, езжай, может, заработаешь что...
Но добраться до Повенца ему не удалось: прямо с поля, с луговой пожни, в самую страду он был увезен из деревни и посажен в тюрьму - за невыплату налога - а может и за непокорство... Металась жена, испуганно плакали дети - а что было поделать: ехать в Петрозаводск - искать правды? На что?
Мы знаем, вернется он только через неделю. И что там случилось, неизвестно - но ровно через неделю после того, как забрали его в тюрьму - не сумев от боли даже дойти до дома, народный заступник - кузарандский староста встретит на дороге злую свою смерть... *** В 1967 году в Кузаранду был назначен новый мировой посредник П. Дротаевский, который жестоко выколачивал подати с крестьян. В начале 60-х годов бедствия подкосили крестьянские хозяйства: сибирская язва и чума рогатого скота, расплодились волки, пишет в книге "Народная жизнь на Севере" С. А. Приклонский. В 1967-1968 году губернию охватил голод. В "Повенецком городе", куда собирался ехать староста, в этот год, по словам Приклонского, отчаявшиеся крестьяне просили милостыню у сборщиков налогов. Торговцы взвинчивали цены (в Национальном архиве хранится жалоба на Сывороткиных, спекулирующих хлебом - их дома до сих пор украшают площадь Кирова). Исследователь жизни и творчества Федосовой К. В. Чистов называет год то "страшным" для крестьян, помимо множества обычных, введена была дополнительная подать... В Заонежье, которое славилось прекрасными урожаями, крестьяне начали роптать. Заступившийся за народ староста умер, возвращаясь в деревню из тюрьмы. В 1868 году Дротаевскому, так высокомерно, пренебрежительно подло отнесшемуся к нуждам народа, рьяному чиновнику из вновь назначенных, была объявлена благодарность начальника губернии за сбор налогов - эту благодарность напечали в губернской газете (в газете "Олонецкие Губернские Ведомости")...
А Ирина Андреевна Федосова была приглашена оплакать смерть кузарандского старосты, это ее оценку событий слышим мы в плаче.
Приходили слушать ее целыми деревнями не только из-за причети - крестьяне могли видеть в ней народную заступницу, не перед властью, так перед Богом...
А теперь перенесемся в казармы "злодийного" Петрозаводска.
"… И быдто белочки солдатики поглядают, и быв упалы серы заюшки посматривают» через решетки казармы, избиты спины, подбиты «очушки», «исколочена голова», вода для питья – «со ржавушкой». Свирепые ротные кричат по-звериному. "Комендеры" нерусские. Вот имена командиров, например, Олонецкого 14 пехотного полка с 1869 по 1895 год: Шильдер-Шундер, Черемзин, Миркович, Москалиц, Мек, Айгустов, Пакллен, Мау. Новобранцы выстроены в «шариночки», в лицо им дуют ветры на палящем крещенском морозе. Соседка часами ходит у «казарм казенных», задаривая «караульщиков». Из пожарных труб, из бочек с ключевой водой караульщики окачивают причитывающих женщин – «надрыгаясь» над ними. Можно, конечно, и понять этих "шутников" - вот с какими словами обращается к ним в плаче героиня Ирины Федосовой: "Когда бреют лоб, мать вопит:
Будьте прокляты, злодеи супостатные!
Вергай скрозь землю, некресть ты поганая!..
И кабы мне да эта бритва навостеная,
И не дала бы я злодийной этой некрести
И над моим ноньку рожденьем надрыгатися!
И распорола бы я груди этой некрести,
И уж вынула бы я сердце тут с печенью,
И распластала бы я сердце на мелки куски,
И я нарыла бы корыто свиньям в месиво,
А и печень я свиньям на уеданьице!"
Пожарные трубы, применяемые против причитальщиц, вызывают ассоциацию с разгоном демонстрации. Во второй половине 60 годов набор в армию резко увеличился. Солдаты давали клятву об отречении от родных, за укрывательство рекрута следовало зверское наказание. После повсеместных народных протестов условия службы были смягчены.
А плач "Об упьянсливой головушке"? Какое обличение власти, спаивающей народ в проклятых "царевых кабаках", звучит в нем! Какое осуждение пьянства как общественного явления, какая народная мудрость в возложении ответственности за свою жизнь на самого пьющего, и какая жалость, не к нему, горемычному, - к детям его...
А боль матери, побоявшейся из-за общественных предрассудков вовремя позвать врача к беременной -"безмужней" дочери?..
Разве это - только фольклор?
Об этом непонимании, обывательском взгляде на дело всей его жиззи сокрушался и сам Барсов...
Не был и не будет образ Федосовой удобным, идиллическим, благообразным, не надо видеть ее только глазами Клима Самгина... и к мудрости хрестоматийных портретов вела ее страстную, жаждавшую правды и справедливости натуру совсем не созерцательная тропа стороннего наблюдателя...
Она и сейчас протестнее всех . Как писал Е. Евтушенко:
" Я вовсе не из маловеров,
Но если пылает Чечня,
У взорванных БТРров
Ну, хоть бы одна плачея..."
Намеченное создание памятника в Петрозаводске, это ведь не только увековечение.
Это попытка обратить внимание общественности на те духовные ценности, которые пыталась донести до нас великая народная поэтесса.
Монография Чистова К. В. об Ирине Федосовой:
http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/iri..