Пока еще не улеглась легкая суматоха вокруг стола, Джордж Гротон пододвинул мне записку, написанную китайскими иероглифами:
«Гарри Яффа, ЦРУ,— человек сильный. Трения между ним и Малом Адамсом, первым секретарем. Остальные настроены по-разному».
Я скомкал записку и сунул ее в карман.
Мэлвилл Адамс сидел справа от меня — человек лет под пятьдесят, худой, с невеселым лицом и внешностью ученого. На дипломатической службе он был давно; его уважали за строгую объективность и мужественную стойкость убеждений. Были и такие, кто считал, что для ответственных назначений он слишком черств по натуре» но я видел его за работой в Хельсинки и Аргентине и всегда относился к нему с уважением.
Примерно у середины стола сидел Гарри Яффа, похожий скорее на модного хирурга, чем на начальника центральной разведывательной организации в Южном Вьетнаме, Лаосе и Камбодже. Маленький, пухлый, энергичный, он сиял благодушием. Руки у него были выхоленные, с отличным маникюром. Шелковая рубашка с монограммой, вышитой голубыми нитками на левой стороне груди, была прекрасного покроя. Голос у него был мягкий, манеры вкрадчиво-обаятельные. О нем говорили, как о человеке хитром, безжалостном, лишенном какой бы то ни было щепетильности. Если мне предстоит контролировать его деятельность, надо бы узнать его получше, но я подозревал, что более близкое знакомство не доставит мне никакой радости.
Я оглядел остальных моих сотрудников. Все они прилежно изучали лежавшие перед ними листки сводок, отпечатанные на машинке. Настало время сделать мой первый ход.
— ...Я хотел бы обойтись без формальностей, джентльмены... Вы уже давно управляете этим хозяйством, и я полностью рассчитываю на вашу информированность, советы и помощь. Очень надеюсь, что вы будете со мной откровенны, и я тоже намерен быть совершенно откровенным с вами.
Глаза их были опущены, лица непроницаемы. Все это закаленные профессионалы. Вступительная часть их не интересовала, они не верили ни одному ее слову. Они хотели услышать подлинный текст инструкций, полученных мною в Вашингтоне, и терпеливо ждали. Я изложил их коротко и прямо.
За столом вдруг пробежал шорох оживления.
А если Кунг не послушается,— резко спросил генерал Толливер, — будут эти санкции применены?
Можете положиться на мое слово, генерал, будут. Через несколько дней вы получите из Пентагона подробные инструкции относительно эвакуации ваших солдат.
Толливер поблагодарил и больше не раскрывал рта. Старый, хитрый служака, он не желал ввязываться в политическую игру наравне с профессионалами. Он уже сыграл свою партию в этом оркестре. С остальным можно подождать, пока я не пойму, как мне необходимы вооруженные люди. Следующий вопрос задал Мэл Адамс:
— Будут ли опубликованы эти условия, сэр?
— Это зависит от результатов моей беседы с Фунг Ван Кунгом, которая состоится завтра утром.
— А до тех пор какую информацию вы предполагаете дать прессе?
— Никакой, пока я не вручу верительные грамоты президенту. Я вижу, вы назначили сегодня на пять часов пресс-конференцию. Я хотел бы ее отменить.
— Нужно ли объяснять им почему?
— Да. Объясните, что я обязан соблюдать дипломатический этикет. Скажите, что я буду к их услугам завтра, в два часа дня... Кстати, о прессе, джентльмены: я полагаю, что прежде всего меня попросят высказаться по поводу сегодняшнего происшествия с буддийским монахом. Сейчас я еще не знаю, что мне сказать для печати. Однако вам я хочу сделать заявление, джентльмены, которое должно остаться между нами. По-моему, этот случай доказывает плачевное состояние нашей службы безопасности. Я хотел бы знать, кто отвечает за это.
Наступила короткая, напряженная пауза. Затем Гарри Яффа масленым голосом ответил:
— Я уже расследовал этот инцидент, сэр. Мнение мое таково, что вся ответственность ложится на плечи вьетнамцев. Мы знали, что может произойти нечто подобное. Последние две недели город был полон слухов. Мы детально обсуждали меры безопасности с дворцом. Мы договорились, что они поставят четырех часовых у ворот пагоды. Два моих агента дежурили на другой стороне улицы... За пять минут до появления вашей машины часовых сняли. Один из моих агентов тут же пошел за начальником караула. Пока он с ним препирался, вывели монаха... Тут уж ничего нельзя было поделать, все произошло слишком быстро.
— А второй ваш агент, мистер Яффа?
— Это секретный работник без всяких полицейских или военных полномочий. Если бы он попытался вмешаться, могли быть неприятности похуже...
— Стало быть, послу плюнули в лицо в день его приезда, а дворец еще раз доказал, что ему нет дела до буддистов. Так это нужно понимать?
Яффа чуть заметно усмехнулся моей наивности.
— Все немного сложнее, сэр. Буддисты засчитали очко в свою пользу.— Он порылся в лежавших перед ним бумагах и вытащил листок с напечатанным на машинке текстом. Пройдя по рукам, листок этот наконец дошел до меня.— Это перевод письма, написанного нашим мучеником перед произошедшим. Оно уже циркулирует по пагодам и среди буддистов-мирян.
Письмо я прочел про себя; остальные молча ждали. Это был во всех отношениях замечательный документ — последняя заповедь человека накануне добровольного ухода из жизни. Перед моими глазами снова встал образ старого аскета, неподвижного, безмолвно улыбавшегося, даже когда все происходило. Помимо воли я был тронут простотой и страстностью его последних слов...
«Прежде чем я закрою глаза, чтобы предстать перед Буддой., я имею честь обратить свои последние слова к президенту Кунгу. Я прошу его быть добрым и терпимым к своему народу, даровать ему истинное равенство религии...»
Я положил листок на стол и снова повернулся к Яффе.
— Это документ нереальной силы, мистер Яффа.
— Согласен, сэр. — Тон его был подчеркнуто официален, но я уловил в нем скрытую иронию.— И в связи с этим возникает вопрос, который рано или поздно должен быть задан на нашем совещании. Предусмотрел ли Вашингтон все последствия вашего ультиматума президенту?
Вот оно. Вопрос был брошен, как острый нож, вонзившийся передо мной в стол: это — вызов, и я должен его принять. Любопытно, неужели этот пухленький, круглый человечек оказался самым смелым — или самым расчетливым? А может быть, мои коллеги сговорились, чтобы он выступил от имени всех? Или он бросил вызов и остальным, с позиций какой-то тайной силы?
Я чувствовал себя так, словно меня выманили с твердой почвы и завели в трясину с болотными огнями.