© А. А. Филонов, 2019
Все персонажи и описываемые события являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми и событиями - случайны.
В тексте присутствует ненормативная лексика.
Все права защищены. Любое использование текста или любой части текста в любой форме без разрешения автора является нарушением авторских прав.
2019
Глава 1
Я отирался в коридоре, пытаясь открыть дверь, чтобы продолжить «кошмарить» Марковича. И ни одна моя попытка никак не увенчалась успехом. Как же быть-то? Словно услышав мои стенания, по коридору пробежала молоденькая медсестра и, распахнув дверь ординаторской, сунулась внутрь. Улучив долгожданный момент, я прошмыгнул за ней.
На диване лежал Семен Маркович с полотенцем на лбу. За столом сидел суровый дядька в каком-то синем костюме, состоящим из рубашки без пуговиц и карманов и таких же брюк. В кино в таких показывают практикующих хирургов. Медсестричка с ходу начала тараторить:
– Игорь Владимирович, там Семеницкая похоже все, умирает.
– Леночка, вы чего орете? Хотите, чтобы половина пациентов истерить начала? Надо говорить «Похоже, Семеницкая думает, что умирает».
– Игорь Владимирович, она уже минут пять, как точно уверена, что умерла. Там бригада ее реанимирует, вы бы подошли?
– Ладно. Пойдем, глянем. История на посту? Вот и чудно. Пошли. Видишь, Семен Маркович плохо себя чувствует. Нечего его волновать, а то он еще чего думать начнет. Хе-хе. Маркыч, ты давай, приходи в себя, я чуть позже вернусь. Если че, коньяк в шкафу.
И начав обсуждать какие-то последствия, какие может вызвать смерть пациентки, Леночка и Игорь Владимирович покинули ординаторскую.
Ну вот, мы и остались один на один. Чего это ты, козлик, от меня скакал архаром?
Семен Маркович резко сел на диване, убрал с головы полотенце и, достав из кармана телефон, набрал номер.
– Але, Игорек! Ты шевелись быстрее, тут еще один твой пациент назревает. Ты вообще где? Уже подъезжаешь? Шевелись, давай.
Я конкретно офигеваю. И потом вот этот… бегает и скулит, что у него зарплата грошовая?
Семен Маркович переключился на другой разговор:
– Але, Митрич! Готовь утреннего к вскрытию, потому что к нам скоро пополнение прибудет. А этого уже ритуальщики скоро заберут. Хотя, если честно, то не хочу я его вскрывать. Но ведь надо.
Надо, говоришь? Вот сейчас проверим. Тут, как по заказу, красная пелена начала заволакивать глаза, и внутри начало все закипать. Смахнув рукой какой-то блокнот на пол, я с удовольствием увидел мокрое от пота лицо Семена Марковича и его выпученные глаза. Главное, не переборщить. А то его так удар хватит.
– Але Мии-ми-три-чч! Не надо никого готовить. Я передумал. Его же до нас осмотрели, и диагноз правильный. Пусть Игорь его так забирает. Все путем. Готовься, к нам, может, какая дама заглянет. Мы ее внутренний мир изучим, – выдав эти указания, Семен Маркович резво подскочил к шкафу, достал початую бутылку коньку, и начал пить прямо из горла. Допив до конца, дошел до дивана, плюхнулся на него и положил на лоб полотенце. Со спокойной душой, оградив свое тело от тупого любопытства и посягательств мужика со скальпелем, я пошел к двери. Ха! А как открыть-то? Вспомнив, как я попал в первый раз в коридор, я задумался. А если с разбегу попробовать? Отойдя пару шагов назад, я закрыл глаза и с разбегу начал штурмовать дверь. Прикосновения я не почувствовал, сопротивления тоже не казалось ощутимым. Вылетев в коридор, я приземлился на «пятую точку». Все-таки есть плюсы в такой жизни. Сквозь двери ходишь, люди тебя не видят, еще и можешь издеваться над врагами и прочими тебе не понравившимися типами.
– О! Здорово землячок! Что с непривычки тоже двери с разбегу вышибаешь?
Оглядевшись, я увидел, что ко мне обращается мужик, одетый в заношенные треники и тельняшку, поверх которой болталась видавшая виды рубашка в крупную клетку. И, как и положено средне статистическому россиянину, в меру небритый и патлатый.
– Сидеть на жопе долго собираешься? Давай вставай. Понимаю, непривычно, но ничего, попривыкнешь. Как зовут-то тебя?
– Андрей. А тебя? – на автомате спросил я.
– Зови Миколой! Я хоть и не хохол, но друзья зовут так. Давно «склеился»?
– Вчера, в дорожно-транспортном. А ты?
– Три дня назад.
– И как оно, так вот жить?
– Да так-то нормально, вот только непонятно, надолго ли.
– Почему? Рано или поздно мы же должны куда-нибудь попасть. Ну или в рай, или в ад. Или я неправильно думаю?
– Да фиг его знает. Нашел, кого спросить. Я ненамного раньше тебя сюда попал. Такой же, как и ты.
– А ты как… ну, типа, того, ну.. упокоился?
– Да че тут рассказывать? Взяли мы с Игорешей водки по акции, дешево и много. Но видать, когда пивом «шлифовались», зря закусили той консервой: не то лосось в собственном соку, не то спинки форели, а может и брюшки тайменя… Хотя, я когда банку открывал, она почти пустая была, наверное, это жопа кита была, ну самая серединная часть, самая дырочка. И вот. Отравились оба. Я умер, а Игореха вон там, в палате за жизнь борется. Пошли, глянем что ли.
Зайдя в палату, естественно сквозь двери, мы подошли к кровати, на которой лежал мужик весь в датчиках и с кучей мониторов рядом с койкой. На мониторах что-то пикало, мелькали какие-то цифры.
– Вот. Прикинь, Дюшик, я-то типа отмучился, а он, видать, пожить хочет. Кайфово ему будет, если очухается. Водку сможет пить, телок мацать, шашлыки жрать. А мне – хрен на воротник. Прикинь, я тут по-первости пытался банку со спиртом вытащить из шкафа. Хвать-хвать– а грабки сквозь банку проходят. Потом пошел в курилку местную, думал, хоть подышу куревом. А там дымина, как на заказ, хоть топор вешай. И ведь ничего не чувствую. Вот ты мне скажи, нахера такая жизнь, а? А вдруг это навсегда?
– Микола, ну ты нашел, кого спросить? Я тут сам в шоке.
– Ну, по тебе же видно, что ты умный. Вон, прикинут нехило. Но роже написано, что не бандос, мозгом все свое нажил.
– Ну, в книжках написано, в фантастических, что если человек умер, да еще и внезапно, а у души остались незаконченные дела на земле, то пока он дела эти не доделает, ему тут и мучиться. Но я особо-то в это не верю.
– Ну, есть у меня одно, пипец, какое важное, дело: нычка самагона у меня в гараже. А толку-то? Как ее выпить-то?
Скрипнула дверь, и в палату зашла уборщица с ведром, из которого торчала швабра. Мы с Миколой переглянулись. Уборщица была явно из ближнего зарубежья. Наша-то российская женщина сперва оценит фронт работ, потом посидит, это у нас национальное, перед работой посидеть, перед дальней дорогой, даже до туалета – тоже обязательно посидеть надо. Потом позвонит подругам. Потом перед зеркалом постонет, что, дескать, так этому Петрову и надо – привет от Петровой! И только потом начнет работать. Эта же деловито вытащила из ведра швабру и, отжав воду с тряпки, начала махать ей по полу, как Чапаев махал шашкой, когда гнал «белых» в сторону Урала. Домахав шваброй до кровати, она начала елозить ею под кроватью. Раздался щелчок, и со стороны мониторов раздалось протяжное «пиииииии» Не обратив никакого внимание на этот звук, уборщица сунула швабру в ведро и покинула палату. Микола побежал за ней, а я нырнул под кровать, и попытался воткнуть штекер в розетку. Естественно, это ни к чему не привело – руки проходили сквозь штекер.
Раздался топот ног, и в палату вбежало несколько человек. Я вылез аккуратненько из-под кровати. Ну, мало ли, увидят, еще дело сошьют. И поеду я на зону «сизым» голубком. Но, как и в морге, в палате меня никто не заметил. Над кроватью столпилось куча народу. Раздавались команды. Слышался мат. Потом все остановились, врачи сняли свои шапочки, девчонка медсестра выскочила из палаты. Дальше мужчины деловито отсоединили аппаратуру, накрыли лицо Игоря простыней и тоже пошлепали к выходу, что-то бормоча друг другу в своих марлевых намордниках.
А вот и Игореха. Сквозь простыню поднялся мужик. А ведь он-то, по ходу дела, дома коньки притупил: ноги в матерчатых тапках, заношенные треники, взхломаченные волосы, только не тельняшка, а майка с олимпийским мишкой, застиранная до состояния, когда видно два глаза, правое ухо. И, чуть ниже, цифра восемьдесят.
– Здорово, терпигорец! Приветствую тебя по ту сторону жизни, – помахал я Игорю.
– Привет. А ты кто?
– Да такой же, как и ты – покойничек без тела. Короче, дух я.
– Как в армии, да? Дух бесплотный. И радость у духа одна – он рано или поздно станет «дембелем». Да?
– Нет. Постоянный дух. И «дедушка» у нас один, но я пока его не видел.
– А это как?
Тут в палату ворвался Микола.
– Не, ну ты прикинь, Андрюха? Эта маромойка-поломойка была в наушниках. Отключила мне кореша, «завалила» парня и пошурупилась воду менять. А человек-то умер.
– Микола, ты че тут гонишь? Это мы че так ужрались-то? Есть че курить? – раздался голос Игоря.
– Ох..у..еть. Игоряня. Здорово. Ну, вот и ты тут. Я тебя третий день жду. Ну, вот и свиделись.
– Слышь, балаболка, хорош трындеть! Объясни, че к чему. Че ты несешь? Этот еще мне тут про духов несет, – кивнув на меня головой, сказал Игорь.
– Ааааа. Это ты про Дюшу? Так он тоже вчера помер. А я тебя ждал. Слушай, Андрюха, сходи погуляй, я ему пока все объясню.
Я вышел, естественно сквозь дверь, и присел на стульчик возле палаты. Вытянув ноги, минут пятнадцать я забавлялся зрелищем того, как люди проходят сквозь них. Потом мне стало скучно, и я решил вернуться в палату. Пройдя сквозь дверь, я увидел, как два закадычных друга что-то обсуждают, сидя на кровати и нисколько не смущаясь тем, что рядом лежит бездыханное тело одного из них. Тут я обратил внимание, что оба кореша начинают медленно растворяться, и голоса их становятся все тише. Микола махал руками и что-то яростно доказывал другу. Игорь, видимо, устал ему внимать и решил прекратить дебаты, сунув кулаком Миколе в лицо. Раздался еле слышный хлопок., и оба товарища исчезли. Офигеть. Вознеслись, блин.
Глава 2
Ну, вот и все. Интересное приключение. Вроде все, что мог, увидел. Но я так понимаю, хорош по больнице бродить, надо уже до дома добираться. А то так могу и на собственные похороны опоздать. Вот хохма-то будет: меня проводили, много слов добрых сказали и даже закопали, а я прибуду к свежезакопаному холмику с деревянным крестом. И, вот чую я, фотка на кресте не самая лучшая будет.
Все мы помним, что выход – он там же, где вход. Но засада была в том, что я не знал, где вход, и спросить было некого. Сев на кушетку, я начал высматривать в толпе, лицо постороннее, одетое не в больничную одежду и, главное, в синих бахилах, что является самым верным признак посетителя. Местные-то обитатели, они обычно в домашних тапках или зашатанных сланцах китайского производства.
А вот и мой поводырь. Из какой-то двери вышла женщина преклонного возраста, этакая бабулетка лет семидесяти, и выдавали ее именно бахилы, по ходу дела стиранные в ручную и одетые на войлочные боты системы «прощай молодость». Бабушка, что-то бормоча себе под нос, посеменила по коридору. Ну, мы тоже люди не гордые: пристроившись на пару шагов позади, я пошел за ней на свободу. Немудреный путь привел меня в полуподвальное помещение, в котором находился гардероб для посетителей. О, тут-то ориентироваться проще: на стенках листочки альбомного формата со стрелками, нарисованными от руки разными по цвету фломастерами, и с заветной надписью «Выход». Следуя этим указателям, я побрел по полутемным коридорам к выходу. Интересная обстановка в таких коридорах. Вот каталочка, на которой громоздится несвежее белье, упакованное тюком в нестиранную простыню. А вот тележечка, на которой стоят кастрюли, пустые или с чем-то съестным. Ладно, пошлепали дальше. О! Еще каталочка, да еще и с телом, накрытым простыней. Но судя по тому, что офигевшего и плачущего хозяина данного тела рядом я не увидел, то он либо еще не понял, что он есть, либо он уже того, тю-тю – в лучшем мире.
Наконец в конце коридора меня встретила обшитая железными листами и многократно перекрашенная тяжелая дверь. Блин. Как выйти-то? Да еперный ты театр. Вот что я за олень, золотые рожки? Минимум три раза проходил через плотные предметы, а именно двери. Стою тут, туплю.
Взяв небольшой разбег и зажмурив глаза, я кинулся на дверь, как тореадор навстречу быку. Открыв глаз, я увидел лампу под козырьком подъезда и скамейку, на которой сидели две женщины. Все-таки есть свои плюсы, ой, есть: меня бы в банк или бар, или в публичный дом.
Присев на скамейку, я прислушался к разговору дам.
– Мама, ну как так-то? Ну почему так?
– Доча, ну тут чего, Бог дал, он и взял. Ну, догулялся твой кобелина. Застукал его мужик на жене своей, да и выкинул со второго этажа. Ну, кто виноват, что он от страха помер? Ладно бы на телке своей от инфаркта, так хоть сказали бы, мужиком помер, надорвался. . А теперь скажут, обос…. В общем, упал неудачно, два раза и на голову.
Мда. А теща то оптимистка, каких поискать.
Оглядев здание, я увидел над дверями табличку, на которой красовалась змеюка с бокалом для мартини и информирующей надписью, что это заведение называется «ОКБ №3 города Глазукова» Что-то не припомню я мегаполис с таким названием. Скорее всего, село селом, колхоз колхозом. Оставив дам причитать, я отправился по аллейке, освещенной фонарями в шахматном порядке, на выход с больничной территории. Единственное мое желание было попасть домой, чтобы не пропустить второе, после рождения, самое важное событие моей жизни.
Впереди, под единственным рабочим фонарем, я увидел остановку общественного транспорта, сляпанную в советском стиле: домиком из листов профилированного железа. Осталось дождаться какого-нибудь транспорта. Судя по тому, что потемнело основательно, сейчас примерно часов семь-восемь вечера. Так что с транспортом могут возникнуть проблемы.
Дойдя до остановки, я увидел интересную картину. Какой-то «ботаник» с оттопыренными ушами и в очках – явный признак интеллигентности, сидел рядом с девчушкой лет семнадцати, одетой скромно, но явно празднично. Свидание что ли у них тут проходило? Парочка сидела на остановке, но удовольствия от общения явно не получала, так как на них наседали два отморозка. Классические такие хлопцы, каких принято изображать в скечкомах: кепочки-«таблетки», растопыренные пальцы и бульварная феня, на которой они изъяснялись.
– Кароч, ушастый! Щаз берешь ходули в лапы, и рисуй отседа картину, – говорил небольшого росточка пацанчик в красной олимпийке с надписью вроде на английском, но с ошибкой по-китайски «BOCS».
– Винти отсюда, доцен, а лярву свою здеся оставишь. Усек?
– Дак это, я прошу прощения. А как же она потом со мною…
– Не, ну ты реально не всасываешь. Вали отседа.
– Мальчики, а можно я сама решу, что мне делать? – пикнула девчонка.
– А ты, коболда, рот закрой, твой день – восьмое марта, – просипел второй,более толстый отморозок, одетый в черный костюм с надписью «ADIBAS» и аж пятью белыми полосками по бокам.
– Да я... Папе скажу. Он охранником работает, – пропищала девчушка.
– Ребята, давайте разойдемся миром? – промямлил ботан.
– Слыышь, але, я тя щаз размажу, дятел, – прошипел мелкий гопник.
Ботаник что-то пикнул и, испортив воздух, деланно потерял сознание, как бы невзначай убрав очки во внутренний карман пиджака.
– Киирююшаа…– пропищала девчонка. Отморозки только мерзко захихикали, очень напоминая гиен из мультика «Король лев». По сути, они такими и были.
Да, выбрала ты, девонька, себе кавалера– трусливого да ссыкливого. Вон, как старательно обморок-то изображает. А вот, допустим, шикарная бутылочка стоит: стеклянная и толстостенная. Настоящим «Холстеном» кто-то злоупотреблял. Этой бы бутылочкой да по голове гиенам, и потом «розочкой» да по едальнику. Но прынц с ушами, как у Чубурашки, предпочитал играть кому. Возможно, ему мама внушила, что если в подворотне «на тебя, сыночка, нападут хулиганы, то надо бежать, ибо девушек красивых много, а ты у мамы один». Ладно. Ладно. Коли я застрял в таком интересном состоянии, да и попутного транспорта пока нет, помогу девчушке. Глядишь, там, наверху мне и зачтется, и не станут они там особо лютовать по поводу ссылки в чистилище.
Подойдя сзади к более мелкому хулигану, «опустив» красноватую пелену на глаза, одной рукой я взял его за воротник олимпийки, а второй – за пояс спортивных брюк и со всей силы дернул, резко присев. Мелкий, приземлившись попой на асфальт, начал барахтаться и попискивать, но как-то невнятно. Наверное, подумал, что сзади его прихватил какой-нибудь накаченный мужик. Ну, накаченный не накаченный, а форму я старался поддерживать, по возможности, конечно.
– Ты че, млять, падаешь? – спросил толстый.
– Да ты понимаешь, кто-то держит сзади…
– Какой, нах, держит? Нет никого! Давай этих оформим, по-бырому. С очкастого брать нечего, а чиксу оприходуем, и валим. Хрена ли ты падаешь?
– Дак я че? Я ниче. Щаз, Кабан, встану.
– Давай рогоче!
Ну уж фигушки. Мелкий попытался встать, но я его придушил воротником олимпийки. Он тихо хрипел и пучил глаза. Кабан, видя такую картину, начал думать, что напарник придуривается– ну не ожидал он, что на их пути призрак встанет. Я бы и сам офигел на их месте.
Мелкий уже сидел тихо и ровно. Страх – великая вещь, особенно непонятный и неведомо откуда идущий. Подойдя к Кабану, я дернул кепочку за козырек, натянув ему ее на глаза. Но Кабан, как и все дегенераты, соображал плохо и потому начал поправлять ее. Обойдя сзади, я отвесил ему прямо-таки царского пендаля под пятую точку. Будь я в составе нашей сборной по футболу, я бы им всем бегал и навешивал. Они бы у меня чемпионами Галактики стали. А что?! Идея! Вот если застряну тут, то так и сделаю. Я им подниму российский спорт до небывалых высот, причем работать буду не за деньги, а за совесть и престиж. Держитесь, парни. Вы у меня все кубки возьмете.
Вот уж чего не ожидал, того не ожидал: девчушка, хоть и была на грани потери сознания, с криком «Помогитеее, нааасилуют!», накинулась на Кабана, яростно молотя его кулачками по всему телу. Тот тоже не ожидал от хрупкой девчонки такой прыти, поэтому стал бестолково отбиваться от нее. А она наседала, как разъяренная кошка, лупила и лупила. Улучив момент, я со всей силы врезал кулаком в нижнюю часть груди, где заканчиваются ребра и начинается печень. Кабан хрюкнул и, согнувшись пополам, начал улепетывать в темноту кустов. Мелкий, бормоча под нос что-то, может быть, извинения, на корточках и довольно-таки шустро двинул следом за своим товарищем.
И вскоре шум, который они производили, утих. Девчонка подошла к ботанику и начала хлопать его по щекам. Ботаник стоически терпел пощечины.
– Кирик, а, Кирик. Ну, очнись ты уже. Ну, Кирилл.
Кирилл не подавал признаков жизни. Девчушка побежала по аллейке к больнице. И тут наш коматозник открыл глаза, напялил очечки и, довольно-таки бодренько, припустил в другую сторону, подальше и от хулиганов, и от девчонки. Воот же, сучара. Может и хорошо, что так все случилось. Найдет себе девчушка нормального парня. С этим только проблем огребать.
Эх. Ну как мне до дому-то добраться? Ни автобусов, ни маршруток. Видать, эта больничка на отшибе находится. Вдали показался свет фар. А смысл-то в них? Живые меня не видят, а про призрачный автобус я не слышал. В мою сторону не спеша приближался грузовик с «длинномордой» кабиной, вроде их «американцами» называют. Грузовик проехал мимо, обдавав меня брызгами воды из луж. Длинный прицеп приветливо моргнул мне стоп-сигналами и начал удаляться. Эх. На таком бы и до дому. Знать бы еще, в какой стороне мой дом.
Вдруг раздалось резкое прерывистое шипение, и прицеп начал рывками останавливаться. Заморгала «аварийка».Опансон. Прикольно-то как. Счас я по-тихому заскочу в кабину и тихонечко доеду хоть куда-нибудь. По-любому всяко лучше, чем стоять. Дойдя до кабины, я увидел, как крепыш в тельняшке задрал капот и, подсвечивая телефоном, что-то дергал внутри подкапотного пространства. Я начал примериваться, как попасть в кабину. Как вдруг, сквозь дверь выскочил мужик средних лет, около пятидесяти-пятидесяти пяти. В джинсах, в сандалиях, в рубашке и в кожаной жилетке. Приветливо улыбнулся мне:
– Хрена ли стоим, родимый? Это не автобус, он ждать не будет. Прыгай и погнали, епта хали-гали.
Через некоторое время я сидел, развалившись, на кровати, по-другому это лежбище нельзя было назвать, потому что в задней части кабины грузовика именно полутораспальная кровать и располагалась. Моего собеседника звали дядей Мишей, а за рулем сидел его пасынок Андрей, мой тезка.
– Ну че, Андрей, давно помер-то?
– Да нет, с позавчера на вчера! Вот, решил до дому добраться, глядишь, и успею на свои похороны.
– Да нафига тебе это надо? Мрачное и пафосное мероприятие. Вот как вспомню свои, так нажраться хочется. Но блин, не могу.
– Дядя Миша, это как? Ну, неужели все так плохо?
– А то. Так же, как и ты, очнулся я, а кругом фуева туча народу. Федор на спущенных скатах стоит, прицеп пустой, да и я немного не живой. Менты, скорая, семейка курортников с мелкими, которые воют… Это такой стресс для меня был.
– Федор?
– Ну да. Фредлайнер! Ну, тягач, на котором мы едем! Мой Фредлайнер Центури. Согласись, классный агрегат. Я его любя Федором зову.
– Реально классный Федор.
– Ну вот. Очнулся я. Встал и к ментенышу. Ну, думаю, щаз я дам ему показание. Расскажу, как те гопники на девяносто девятой меня хлопнуть решили. Они по наводке работали, ну по-любому. До этого картошку-морковку возил, и нафиг ни кому не впарился. А тут бытовую пластмассу повез, триста верст отъехал и помер… ну не от радости же. Я, как олень сибирский, ору менту– Гражданин начальник, номер такой-то, было трое, уехали туда-то. А он не слышит. Ну, думаю, может тугой на ухо, да и карапузы воют, не хуже сирены, ломанулся к врачилам. Они тоже ручки умыли и сидят, пишут диагнозы. А когда сквозь меня, меня пронесли, тогда я вконец офигел. Прикинь, какой я шок испытал. Ну. Приехал я домой. Ладно, Леха-Балахон, мимо ехал, так как наши машины рядом стоят, я точно знал, что домой пиздюхает. Пока он моего Федора рассматривал, пока моим звонил, я в кабину-то его «Мана» и залез. Приехал я до дому. Ну, вот не поверишь, тяжело на пассажирском-то сиденье ехать. Леха едет, в рацию орет– с мужиками делиться новостями. А я вроде как и тут, и готов поговорить, и рассказать, а вот фигушки. Доехали до дому, встали на стоянку. Ну, Леха-то сразу к моим. А я за ним. Поднимаемся на площадку. Он в звонок позвонил. Дверь открывается, а там – моя. Он заходит. Андрюхи дома не было, он тогда в гараже слесарил, все хотел дальнобойщиком стать. Ну, значится, стоим мы на пороге квартиры. Моя как открыла, так и сразу к нему на грудь упала. Вот, думаю, какая впечатлительная. Видать в шоке девка-то. Все-таки кормильца потеряла. А она Леху в квартиру затащила, и как давай радостно верещать, дескать, наконец-то завалили моего, сейчас начнем, Лешик, жить, и, главное, этот козлина нам не помешает. Я тут в конец охренел. А Балахон ее к себе прижимает, по голове гладит, взасос целует. Я стою и тихо хуею от всего. Ну, тут Балахон и выдал: «Ты тише будь. Похороним, полгода отведем, потом год. И начнем жить вместе. Главное, сейчас свой долян за груз получить. Давай-ка пока поскромнее, я всех наших предупрежу, денег на похороны соберу». Пососались они еще, и Балахон свалил, а моя на трубу телефонную упала и давай из себя вдову лепить, падла. Остальное рутина, конечно. Я же сирота – ни Родины, ни флага. После детдома в ПТУ, потом в армию, там в спецназе в Афгане. Ну, всякое в жизни было. А последние лет пятнадцать, как дальнобой засосал. А че? Сам себе хозяин. Сам видишь, не машина, а дом на колесах. Вот, женился. Девку взял с ребетенком. Парень нормальный, но туповатый и ленивый. Но это лечиться, я пока с ним.
– Ясно. А что дальше-то было?
– Да все, как обычно. Похороны. Мужики пришли, все такие траурные, моя с размазанной косметикой, Дюха печальный. Короче, проводили, как и положено. Балахон суетился, как тамада на свадьбе. Парни каждый по конвертику дали. Все под Богом ходим, а хлеб дальнобойщика – он то горек, а то с толстым слом икры. Но и от бандосов никто не застрахован. Короче, закопали, крест воткнули. Потом в кафе пошли, помянули, и развалились.
– А этот Балахон? Он так с твоей женой и живет?
– Ооо. Там прикольно так получилось. Я ему на хвост упал, и везде за ним. Не зря, видимо, говорят, что жадность – это большой порок: забил он стрелку с теми, кто меня прихлопнул. Приехал весь такой деловой. Ну и я с ним. Те вышли. Стояли они, как в боевике-вестерне, одно, что музыки ковбойской не было, и перекати-поле между ними не перекатывались.
– И?
– И грохнули Балахона. Стал он в дырочку, как простынка бомжовская. Один из этих подошел к нему, закрыл глазки его голубые, положил на лоб наш обычный российский рубль и сказал: «Узнаешь себе цену, верни мне сдачу». Паконулись они в тачку и свалили.
– И все?
– Тебе че, мало? Сериал рассказать? И все!
– А как же душа его?
– Ну, тут парень не ко мне! Может, не было у него души.
– А ты-то как теперь?
– Да нормально я теперь. По дорогам колесю: всю жизнь этим занимался, вот и после смерти этим же занимаюсь. Дюха– парень, хоть и мямля, но когда в права наследства маманя его вступала, – вырвал себе Федора и прицеп. Че скопил на ремонтах– в него вложил, категорию докупил. И вот шоферим. Я его иногда подпинываю да подзатыльники выписываю. Он еще молодой, с девками накувыркается, а потом в рейс. А сам, сука, не выспится и кааак давай за рулем втыкать. Так я ему кааак всеку, он чуть зенки на лобовуху не выкидывает.
Вдруг снизу с шипением метнулась рыжая молния. Я аж отскочил.
– Тихо. Это Йё-йё.
– Кто?
– Кошка наша.
– А чего она шипит-то?
Так она нас с тобой видит. Она обычно на пассажирском сидении спит. Там вечно обдувает: зимой печкой, летом кондиционером. А ты че не знал, что кошки на два мира живут? Это еще древние египтяне знали. Кошки – они же меж мирами ходят. И в людском, и нашем. Потому и живут девять жизней. Ну, я толком не знаю, но видит она духов. Меня-то сразу признала. Дюха все удивлялся, что она на пустое место мастырится, как-будто на колени пытается прилечь к кому. А потом списал, на то, что хозяина потеряла. Вот так мы и гоняем, в троечку. Вот недавно этот балбес на заправку вышел и дверь забыл запереть, а тут какие-то долбоящеры в кабину залезли и давай шурудить. Я дверь зафиксировал и как крикну Йё-йё, прямо в морду. А она, видать,нас не только видит, но и слышит отлично. Она как давай беситься, давай метаться, а она же немая. Вот эти охренели. Прикинь, кошка по кабине носится, шипит, как пароварка перед взрывом,и царапается, а дверь закрыта. Они тут до усеру перепугались. Тут Дюха вернулся, увидел картину. Мужиков позвал, те этих вытащили, но бить не стали. Ты бы видел их рожи. Они как-будто с покойником увиделись, али еще с каким ужастиком. Вот так.
– Слушай, дядя Миша. А вы куда катитесь? Мне бы домой.
– А тебе куда надо?
– Нижнемотайск.
– Блин. Почти по дороге, но только в сторону. И тебе придется крюка врезать, километров сто. Как же быть-то?
– Да ты высади на развязке какой. А там я доберусь.
– Все-таки решил на похороны собственные успеть? Ой, парень, не к добру. Да и не нужно тебе это. Разочаруешься в родных и друзьях. Не дай Бог, конечно.
– Ты высади, а там я разберусь
– Дак минут через двадцать своротка будет. Опять думаю, Федор сломается.
– Дядя Миша. Ты вот давно призракуешь, а почему иногда пелена на глаза опускается, и я могу реально предметы двигать, пиздюлину вставить? Как так получается?
– Спроси, че полегче! Думаю, но это только версия, и то – моя, так вот думаю, что все существующее – сгустки энергии. Вот и душа – это сгусток. Наверное, когда она испытывает стресс, эмоции, то тогда вот и можешь ты в этом состоянии все это делать. Не зря же буддийские монахи вилки гнут, ну, камни двигают, ну… телок на расстоянии шпилят. Это все от сильных эмоций, вот как-то так. А если честно, то не знаю.
– Ясно. Ясно, что ничего не ясно.
– Вот и наша своротка. Приготовься.
– Готов, дядя Миша. Спасибо тебе, что не бросил, а подбросил, что не оставил.
– Да ладно тебе. Хоть поговорил. А то одиноко было, сам понимаешь. Была тут одна проститутка, тоже призрачная, но кошара, видать, приревновала. Пришлось ей выходить, на ходу.Да и хрен с ней. Ты это. Если че не так, ну мало ли, податься некуда будя, ты выходи на эту своротку. Каждый вторник около одиннадцати дня мы едем с загрузки, и потом дня через три-четыре возвратом идем. Если че, сутки покукуешь. Чай не съедят тебя волки. Готов, что ли?
– Усегда готов шеф, – вспомнил я слова героя советской комедии про контрабандистов и бриллианты в гипсе.
– Ну, тогда на сброс – товсь. Удачи тебе, Андрей, – с этими словами он перелез на переднее пассажирское сидение и, засунув руку внутрь панели приборов, что-то дернул. Федор рывками начал тормозить и шикать. Андрюха, выматерившись, вылез из кабины, пошел поднимать капот. А я через открытую дверь вышел на улицу и побрел к своротке с указателем «Нижнемотайск». За спиной взревел Федор, с шипением что-то брякнуло, и машина покатилась своей дорогой. Я же побрел по обочине в сторону дома навстречу родным и близким, надеюсь, искренне любящим меня людям.
Глава 3
Интересное похождение у меня получается. И люди все больше попадаются душевные. Взять того же дядю Мишу. Вот чем-то мы вроде похожи, а все равно судьбы разные. Вот видно, жизнь он любит и готов даже в таком виде жить, лишь бы любимым делом заниматься, от этого и держится на этой земле. Я-то ладно, раздолбай-раздолбаем, всю свою сознательную жизнь метался туда-сюда, кобелировал и вот докобелировался. Может и прав дальнобойщик, не стоит на свои же похороны заявляться? Хотя нет. Я хочу, возможно, в последний раз увидеть своих самых близких. А то вдруг «хлоп» и вознесусь... и увидеться не смогу, а там ведь неизвестно что.
Большой плюс такого существования, что какие бы выбоины и ямы не попадались на моем пути, я шел, как будто по ровному полу. Не смотря на то, что вокруг была полная темнота, я видел все словно в свете полной луны. Идя по обочине, я размышлял о том, что буду делать, когда дойду до дому: сразу мебель двигать начну или по ситуации. Где же попутка? Возможно, я буду первый, кто опоздал на собственные похороны
Через полчаса неспешной прогулки, ну не бежать же мне бодрой поросячьей рысью, я увидел мою попутку. На обочине стояла видавшие виды вазовская «девяточка».Подойдя ближе и уже приноровивщись влезть на переднее пассажирское сидение, я услышал вздохи и кряхтение, вперемежку с женскими взвизгиваниями. Ну вот и здрасьте. Опять молодежь куролесит, нашли место, где сексом позаниматься. Хоть бы в лесок заехали, благо вон и дорожка рядом. Так нет, надо на трассе встать. Извращенцы, чего с них взять.
Внезапно со страшным скрипом распахнулась водительская дверь, и из нее выскочил парень лет двадцати-двадцати трех. Этакий нынешний дровосек, с опрятной бородой, которую подстригают в новомодных барбер-шопах за большие деньги. Видимо, все резко подались в интеллигенцию, как Чехов, а некоторые даже обогнали великого графа Толстого: не по уму и количеству бестселлеров, а по длине бороды. У этого из «девятки» все было при нем: и борода, торчащая вихрами в разные стороны, и дико выпученные глаза, и кеды ярко-синего цвета, и даже виднелись белые низкие носочки-«пинетки» на ногах. Классический рыцарь нашего века.
Тут я невольно вспомнил, что подобного персонажа видел как-то на кассе ночного супермаркета. Тип этот, при поддержке двух своих товарищей-«лесорубов», у одного из которых, по поводу майской жары, одетого в майку, все руки были покрыты татуировками, а у второго волосы были сплошь в афрокосичках, в два часа ночи гнобил замордованную работой кассиршу за просроченный йогурт. Причем вся очередь, состоящая из молодняка, пришедшего в магазин за чипсами и пепси-колой, и парочки уставших работяг, терпеливо ждала окончания сего действия, но не вмешивалась. Девчушка-кассир что то вяло объясняла, просила дойти до витрины и поменять бутылочки. Охранник, толстый, рыжий парень, демонстративно делал вид, что занят перепиской по телефону, не иначе как с самим президентом. А бравая троица, распаляясь все больше и больше, начала угрожать всевозможными проверками всех какие есть инстанций. Девчушка смотрела на выступавших уже совсем опустошенно-безразличными глазами, в которых читалось: Идите вы нах… со своим йогуртом и со своими угрозами. Устав смотреть это спектакль, я начал протискиваться в начало очереди, отодвигая работяг и малолеток. Последние пытались что-то возразить, но мой вид, или вид моих не дешевых шмоток, заставили их прикусить языки. У нас ведь как и во всем мире: оценивают по одежке, и не важно, что под ней может оказаться совсем не то, что кажется с первого взгляда. Дойдя до кассы и оттеснив «лесорубов» я спросил кассира:
– Девушка, коли молодые люди еще не определились, что им в два часа ночи важнее, витаминный комплекс или дизентерия, продайте мне пачку Мальборо, и воот..., – достав из стойки с жевательной резинки пачку «Стиморола»,– и вот это. А то воняет тут... нечищеными зубами.
Девчушка взглянула с благодарностью, видимо поняв, что сейчас конфликт и вместе с ним все внимание переключится с йогурта на меня, быстро протараторила:
– С вас сто тридцать два рубля!
– Да не вопрос, мадам.
Выложив на кассу две купюры номиналом в сто и пятьдесят рублей, я пошел, забрав купленное, к выходу. За спиной «лесорубы» пытались опять начать прессовать девчушку, но тут уже работяги, которых во втором часу ночи достало все и вся, в ненормативной, но для русского человека наиболее доступной и понятной форме общения, объяснили веселым бородачам, что если те не свалят сейчас, то придется их валить тут, как шкафы на мебельном заводе: то бишь без разговоров и споров. Те видать решили не усугублять ситуацию, побросали продукты на кассе и пошли.
Вернувшись из воспоминаний, я увидел, что весь вид «девяточного» бородача отнюдь не опрятен: борода торчит в разные стороны, глаза выпучены, изо рта несутся невнятные звуки. Что же так напугало этого дровосека? Просунув голову в салон через переднее пассажирское окно, я обомлел. На заднем сидении, широко раскинув ноги, сидела девчонка, годами ровесница бородача, и то громко взвизгивала, то стонала. Ну оно и понятно: «пузо на нос лезет», и она вот-вот готова была родить. Охренеть, как весело щаз будет. Бородач начал бегать по обочине, взывая не понятно кому: «Что делать?» и «Мама-мама-мамоочка». Мда. Ситуация не из простых.
Но, видимо, звезды сегодня благоволили этой странной парочке, и мне заодно: вдалеке показался свет фар.Судя по всему, ехало что-то маленькое и жутко прыгучее, ибо подскакивала машина на выбоинах довольно высоко. Бородач выскочил на дорогу и начал махать обеими руками, вопя в полный голос не понятно почему «Насилуют», при этом переходя на истерически высокие звуки. Машиной оказалась Дэу Матиз веселого зеленого цвета с задней пассажирской дверью синего цвета, на которой белой краской было написано «Считать зеленой». За рулем сидела бабка лет семидесяти- семидесяти пяти, на пассажирском – дедок, как-то сразу было понятно, что в этой семье он на вторых ролях. Увидев растрепанное чудо ввиде бородача, который уже начал кричать что и «Пожар!», и «Хулиганы зрения лишают!» (в общем, у парня началась истерика),бабка резко вильнула к обочине и бодренько выскочила из машины.Да непросто выскочила: в правой руке у нее была зажата дубинка-фонарик.
– Че орешь и скачешь, как ошпаренный?
– Ни-ни-нина…
– Что «Нина»? Нарисовала картину? Что ты мямлишь?
– Она это, того …ну типа..это
Раздался звук пощечины, и выпученные глаза бородача вернулись в свое прежнее местоположение, речь стала более связной:
– Нина рожает, машина сломалась, я не знаю что делать!
– Снимать трусы и бегать! – жестко сказала бабка и потом закричала: – Совсем охренел?! Это присказка. Веди давай к Нине.
– Да вот, вот мы сломались,– залопотал бородач, поддергивая верх тренировочных штанов, которые пытался снять в надежде, что все исправится.
– Ну, ты и дурак, Вася!– прокомментировала бабка, идя к «девятке», из которой уже доносились звуки, напоминающие вой пожарной машины на выезде. Занырнув в машину и включив свет в салоне,бабка вскрикнула:
– Мать моя, женщина, заступница-троеручница! Кузьмич, быстро простыни тащи и воду кипяти.
Из Дэу выскочил дедок в очках и с плетеной корзинкой в руках, из которой торчали «стрелы» лука, и виднелось горлышко бутылки из-под кетчупа.
– Стеллочка, а где взять кипяток
– Тебе в рифму ответить или сам сообразишь?
– Дак я это, примус-то на даче оставил.
– Ой, старый хрен, вот чего я с тобой сорок лет назад связалась? Ведь были и деканы, и профессоры, и даже полковник МГБ. Нееет..надо было за такую тюхлю замуж выйти!
– Ну я че, я ведь любил тебя, – залопотал дедок, поправляя пенсне.
– Дак это понятно... Слышь вы, оба. Тащите из машины простыни, и там в бардачке катушка шелковых ниток есть. И живее! Головка уже показалась. Аты хрена ли орешь, Нина? Раньше надо было орать, когда этот кобель на тебя без презерватива лез. Чего уж теперь орать? Будем рожать. Кто у нас там, кстати?
– Мааальчик… ой как больнооо!
– Терпи, красавица, терпи и молись. Молиться умеешь?
– Нееет, тетенька, больно!..
– Дыши давай, часто-часто, как собачка, а как затужит – напрягай низ живота. Как бы выталкивай его. А вы где там потерялись?
– Тут мы, Стеллочка, вот простынь, вот ниточки.
– Рвите простыню на четыре части, и, Кузмич, там на заднем коврике ключ валяться должен, четырнадцать на семнадцать, неси его только быстрее.И убери ты эту корзину, Аллаха ради!Помощь нужна будет, а ты с ней, как списанной торбой носишься. Давай, бегом.
Кузьмич унеся в сторону Матиза, а бородач судорожно пытался разорвать простыни, но либо нервничал, либо руки росли из попы.
Прибежал Кузмичь, неся ключ:
– Вот, Стеллочка, ключик.
Стеллочка, взяв ключ, подошла к передней пассажирской двери, открыла ее и, наклонившись, начала что-то откручивать в салоне. Через какое-то время, кряхтя, она выкинула переднее пассажирское сидение на обочину. Нырнув обратно в машину, бабка начала отдавать команды:
– Ну что? нарвали простынь? Давайте сюда. Бегом, бегом.
Бородач и Кузьмич метнулись к машине, таща нарванные куски простыни. Я безучастно смотрел на все со стороны. Помочь я все равно не мог, что тут может сделать дух бесплотный?
– Значит так, – жестким голосом скомандовала бабка, – Ты, бородатый, тащи из нашего багажника фонарь, он сверху должен лежать, а ты, Кузьмич, – доставай фляжку.
– Меня Валера зовут, – пробормотал бородач.
– Не беси меня, Валера, а делай то, что сказано, или сам роды будешь принимать.
После этих слов Валеру как ветром сдуло. Кузьмич переминался на месте с ноги на ногу.
– Стеллочка, ну это же коллекционный коньяк! Давай я влажных салфеток принесу, они тоже с антибактериальным эффектом.
– Доставай и лей, жмот несчастный. Тебе о душе пора думать, а ты о коньяке. Тоже мне, сибарит, едрена вошь.
Кузьмич дрожащими руками достал из кармана пиджака фляжку, открутил крышку и начал со взглядом, полным сожаления, поливать руки Стеллочки коньяком. В его глазах стояли слезы искренней трагедии.
Подошел Валера, неся фонарь, больше похожий на маленький прожектор. Забрав фонарь и пристроив его на переднюю панель, бабка шикнула на них, чтоб отошли в сторону и нервно курили. Сама же вся обратилась в процесс принятия родов, командуя роженице, что делать и как дышать.
Мы организованной толпой мужиков стояли, молчали, и, видимо, либо курить было нечего, либо все берегли здоровье. Первым заговорил Валера:
– А она справится? Она роды принимала?
– Да вы, юноша, не переживайте, она все может. Помню, в девяносто первом я ваучер пошел продавать, давали нам когда-то такие бумажки. Я тогда в НИИ работал, зарплату нам задерживали, я статью писал. Спустился в переход, что к вокзалу вел, нашел мужика с табличкой «куплю ваучеры». По цене договорились. Он мне и говорит, вроде как деньги не со мной, пошли, дойдем до дому. Ну, я и пошел. Зашли в подъезд. Он меня в угол зажал, нож к горлу приставил, Ваучер забрал. И пошел. А я сижу и плачу. А тут Стеллочка по лестнице спускается. Видит меня. Выспросила все. Потом меня за руку взяла и потащила к переходу. А мужик там уже стоит. Она к нему, вроде как, отдавай ваучер. Он – делов не знаю. Купить могу, если есть, и хватит орать. Я и глазом не успел моргнуть, мужика пополам скрутило, Стеллочка ему руку как-то хитро вывернула. Он аж позеленел. Ну, он ваучер отдал, даже два…
– Дед, ты скажи, она роды принять сможет?
– Да, сможет! Такого кабана в девяносто первом скрутила.
– Дед, ты толком скажи, сможет или нет?
– Определенно сможет, она же когда-то кафедру возглавляла, нейрохирургии. А это вам не фунт изюма.
– Дед, ну нейрохирурги они же все больше по мозгу, ну там по травмам, которые с головой.
– Юноша. Как говорит моя супруга, голова и жопа, они практический рядом, и взаимодействуют сообща. Если в голове дурно, то и жопа приключений ищет, на дурную голову.
– Ну, рожает-то она не попой.
– Ну чего ты от меня хочешь услышать? – взвыл дед, – Все будет хорошо, главное – не мешать и быстро делать все, что она говорит.
Из машины послышались хлопки, как будь то шлепали ладонью по чему-то, а через некоторое время детский нарастающий визг.
На пороге передней пассажирской двери показалась Стеллочка, держа в руках светрок, завернутый в кусок цветастой простыни.
– И че стоим? Подбежали, и приняли нового человека! Прям человечище родился!
Мы подбежали к ней. Из свертка, пуча черные глазенки на нас с обидой смотрела мордашка новорожденного, на голове виднелся пучок слипшихся черных волос.
Из пупка шлангом внутрь машины уходила пуповина.
– Ну что, папаша, – обратилась к бородачу Валере Стеллочка, – бери нитку и перетягивай пуповину возле его пупка. Не фиг из мамки соки сосать. Поздравляю. У вас девочка.
– Как так-то? – возмутился Валера, – должен же быть мальчик.
– Ну, все претензии к производителю! Принимаются в течение двух недель, по предъявлению товарного и кассового чека, по месту приобретения. Бери нитку и перетягивай пуповину. Мне отдохнуть и перекурить надо.
– Я, я, я, я…
– Головка от часов «Заря». Бери нитку и перетягивай, время уходит. Не беси меня! – жестко рявкнула она на Валеру.
Дрожащими руками взяв кусок нитки, Валера начал приближать руки к пульсирующей пуповине, выходящей из младенца. И вдруг, закатив глаза и выдохнув «маамооочка», рухнул на землю, потеряв сознание.
– Ну, млять! Ну че за молодежь-то пошла?! Прям трепетные лани, при виде младенца сознания теряют. Че за племя, молодое, незнакомое? Че вылупился, Кузьмич? Приводи этого невротика в сознание. Можешь влить ему в ротик коньяку. Глядишь и очнется.
И, снова занырнырнув внутрь машины, она бережно уложила младенца на грудь матери, которая по видимому выбилась из сил и находилась где-то там, в пограничном состоянии. Младенец, почувствовав, что мама рядом, замолк. Мать, приоткрыв глаза, прижала его к себе. Посмотрев на это сквозь стекло задней двери, я повернулся к Кузьмичу, который проводил реанимационные действия над новоявленным папашей.
Кузьмич пытался сделать наружный массаж сердца, шлепал по щекам, тер уши, поднимал и опускал руки Валеры. Видимо, вливать остатки коллекционного коньку в ротик Валеры ему ужас как не хотелось.
Стеллочка, посмотрев на сие действо, присела рядом. Прижав указательный и средний палец к какой то точки на шее Валеры и удовлетворенно хмыкнув, пошла к Матизу. Я, пройдя за ней, увидел, как она достала из салона пятилитровую бутыль с надписью «Горный ключ». Открутив крышку, она стала поливать себе сперва на одну, потом на другую руку. Истратив почти все содержимое бутыля, она, удовлетворенная результатом, вытерла руки остатком простыни, который лежал в багажнике. Дойдя до передней пассажирской двери, Стеллочка села на сидение, включив свет в салоне, достала из бардачка жестяную коробку с изображением всем известной репродукции «Три богатыря», и, достав оттуда папиросу и дунув в «гильзу», закурила, закрыв глаза, глубоко затягиваясь. Видимо, нелегко ей дались роды.Я же, подойдя к водительской двери, увидел, что на лобовое стекло прикреплен телефонный держатель, в котором зажат старенький «Сименс». У самого такой был – родители подарили на четырнадцатилетие. Неубиваемый аппарат. Просунув руку сквозь стекло в салон, я приспустив красную пелену на глаза, дернул телефон на себя. Тот, с треском ударившись об панель, упал на пол и засветился розовой подсветкой экрана и клавиатуры. Тихо выматеривщись, Стеллочка подняла телефон. Потыкав пальцами по клавишам, поднесла трубку к уху.
– Алло, ординаторска? Кто сегодня дежурный врач? Кто? Дед Пихто! Не беси меня, девочка! Это Морозова Стелла Юрьевна! Карапетян? Разбуди, и передай трубку! Где он? На обходе? Не пи..ди! Знаю я его обходы, по молоденьким сестрам и пациенткам! Быстро трубку передала, если только он не рядом с твоими дойками! Слушай внимательно, если ты его сейчас не найдешь, ищи работу санитарки! Я тебе, сикилявка, устрою веселую жизнь, ясно?
Видать девочка хоть и была с гонором, но жесткий тон и повелительные ноты в голосе Стеллочки придали ей ускорения, и буквально через минуту Стеллочка разговаривала с доктором:
– Привет, мой хороший! Опять студенток тискаешь по палатам? Да ладно тебе прибедняться, знаю я твой нрав кобелиный: как юбка выше коленки, так у тя член стоит, башка не варит. Слушай, я тут на трассе роды приняла. Вышли бригаду, пусть роженицу заберу. Состояние удовлетворительное, но, сам знаешь, они сейчас чахлые, чуть что и насморк. Папаша вон от счастья сознание потерял. Его мой в сознание приводит, если не угробит, то приведет. Так что поспеши. Где стоим? Примерно там, куда ты меня привез на звезды полюбоваться, когда студентами были, и пытался овладеть мной, невинной, на заднем сидение папиной «Победы». Вспомнил? Ну там, где твое левое яйцо познакомилось с моей правой коленкой! Вспооомнил! Умничка ты моя! Кстати. На перемену погоды не ноет? Кто? Яйцо! Ну, все. Не кричи, ждем бригаду. Кстати еще, найди какого-нибудь одареныша с правами, пусть потом меня с машиной и моим откатит до дому. А то я измоталась, а мой вон стресс снимает коньяком, засранец эдакий с гипертонией. Пошла бы, пнула, чтоб попа до затылка треснула. Но сил нет. Поспеши, Арамчик. Вымоталась я. Что? Сам приедешь? Зачем? Тряхнуть стариной? Ну-ну. Ты аккуратнее тряси. А то «старина» отпадет, чем зачеты будешь принимать? Все! Не ори! Жду и тоскую.
Я, посмотрев в сторону «девятки», увидел, как Кузьмич одной рукой хлопал Валеру по щекам, иногда дергая его за бороду, а другой держал фляжку, прикладываясь к ее горлышку.
Продолжение следует....
Если Вам понравилась статья, ставте 👍. Оставляйте комментарии. Буду рад узнать Ваше мнение.
Ссылка не Часть 1 здесь https://zen.yandex.ru/media/id/5dcab782f3abe118dc3a9ca8/tri-dnia-iz-jizni-trupa-chast1-5dcab959f2b9ae76f74d8275
Ссылка на Часть 2 здесь