Целый день из колхозной кузницы доносятся то стук, то лязг металла. Кипит работа! Кузница стоит в центре Витима – видна со всех сторон. Здание огромное, старое. Что в нем было раньше? Склад? Амбар? Никто и не помнит.
Окон нет, поэтому в кузнице всегда сумрачно. В горне постоянно тлеют черные, с красными прожилками угли. Время от времени, когда надо для работы, кузнец раздувает их мехами: над углями появляется ярко-красное пламя. По высоким, темным от времени и копоти, стенам начинают плясать огромные, искривленные, ржаво-рыжие и серо-черные тени. Они тянутся и от предметов, и от людей: постоянно двигающегося кузнеца, всех, кто входит или выходит из помещения. Кажется, что там, в кузнице, одновременно работают два человека: один – маленький, Дема, а второй – громадный великан, тень. «Гигант помогает» кузнецу – очень уж кузнец работает быстро и ловко, поэтому смотреть, как орудует у наковальни витимский кузнец Дема Мухин, можно часами. Есть что-то завораживающее в его движениях, особенно, когда тяжелый молот ударяет по раскаленному бело-красному металлу и во все стороны разлетаются тысячи маленьких ярких искр-звездочек и… тут же гаснут. А когда готовый серп, нож или часть плуга кузнец берет огромными щипцами, вынимает из огня и опускает в низкую железную бочку, то вода начинает шипеть, словно из воды одновременно высунули головы, свившись в один большой клубок, множество змей.
И летом, и зимой около кузницы всегда толпится народ. Кто новости узнать, а кто просто так – потолкаться среди односельчан. Обычно кузнецами работают крупные, мускулистые мужики; немногословные или уж совсем молчуны: когда разговаривать – вечно шум, стук и грохот.
Но Дема Мухин был совсем другим. С маленькими невыразительными глазками: не то серыми, не то водянисто-голубыми, невысокого росточка, худощавый, правда, жилистый. Так, мимо пройдешь, не заметишь! Но как только Дема открывал рот, он мгновенно менялся! Куда девался невзрачный мужичонка! В зависимости от того, о чем шла речь, Дема Мухин превращался: то в бывалого охотника, то в удачливого рыбака, то…, а кузница – в «театр одного актера».
– Мой Лапчик , – так звали его собаку, – вчерась меня опять удивил, – бабы застыли на месте; мужики, сидя на завалинке, перестали закручивать «козью ножку», у некоторых даже табак мимо посыпался – все заинтересованно уставились на Дему.
– Так вот, мой Лапчик, когда я подковал жеребца Данилы Серкина, и говорит мне: «Дема! Ты один гвоздь в подкову забыл вбить!» – И что вы думаете? Я бегом к лошади, подымаю копыто, – точно, забыл! Спасибо, говорю, Лапчик! А он мне: «Пожалуйста»! – такая вот у меня умная собака.
Лапчик сидел неподалеку. Понял, что речь идет о нем, вскочил, завилял хвостом. Гавкнул. Посмотрел преданно на хозяина, словно ожидая его одобрения и, на лету поймав ласковый взгляд Демы, залился веселым лаем.
– Ой, Матрена, кажись, Лапчик тоже что-то сбрехал, правда, разобрать трудно, – обратилась к Матрене ее соседка – старуха Лукерья.
– А лошадь, помните, у меня лошадь была, Бельчик звали? – вновь обратился к толпе Дема.
Никто не помнил его лошадь, да ее у него никогда и не было. Зачем кузнецу лошадь? Ему за спасибо любой мужик и огород вспашет, и дров из лесу привезет – кузнец завсегда первый человек в деревне, – но все согласно закивали головами – очень уж интересно дальше послушать.
– Я ее в Бодайбо купил. Хорошая лошадь. Красивая даже. Да-а, много я за нее отвалил, – неторопливо продолжал Дема. – Запряг ее в сани. Дело зимой было. Едем. Прытко идет. Почти до Витима доехали, верст семь-восемь осталось. Вдруг Бельчик поворачивает ко мне голову и говорит: «Все, Дема! Все!», – упал и тут же сдох. Я ничего понять не мог: что с лошадью приключилось? Года через два встречаю бывшего хозяина Бельчика, рассказываю ему про это. А он мне: «Забыл я тебя предупредить, Дема, Бельчик-то запряженный ехать не может, оттого и издох».
– Эх, кабы знал, что так, то вовремя распряг бы… глядишь, и лошадь была бы жива.
– Да! Оно конечно так, кабы знал…, – жалостливо вздыхали бабы, подперев рукою лица в белых платочках, – жалко Бельчика!
Кто-то уходил по делам, кто-то оставался – ждали, когда кузнец вновь освободится от работы, и снова что-то интересное, необычное расскажет.
– В прошлом году, поздней осенью – уже изрядно похолодало, я охотился и рыбачил на Карасьем озере. Уток – видимо-невидимо. Сеть на карасей и то поставить негде – все озеро заняли! А патронов в ружье: пшык, да маленько! Что делать без патронов-то?
Тут уж мужики все враз перестали курить, удивленно уставились на Дему, – сами на уток не раз ходили – чего уж нового про охоту-то можно узнать от кузнеца? – А у меня с собой был такой большо-о-ой лист из жести…
– Дема! А зачем ты лист из жести на Карасье-то потащыл? – и Лушка, довольная своим каверзным вопросом, с нетерпением ждала: как же Дема выкрутится?
– Да я никода на озеро без этого листа не хожу: рыбу поймаю, так на нем же и чищу – удобно! А как подмерзать начинат, так я тода… им уток-то и ловлю!
– Как? Как? Как? – Посыпались со всех сторон удивленно-заинтересованные вопросы.
– Как-как? Да так! Очень просто. Жесть – она что? – толпа в недоумении молчала. – Блес-тит! Я ее холодной водой поливаю – она еще сильнее блестит, а вода на ней потихоньку замерзать начинат. А утки-то они что? Они на блескучее так и летят, так и летят. Стаями. Садятся на лист и … примерзают!!! – глаза у односельчан мгновенно стали круглыми от удивления. В некоторых стояло недоверие – вот брешет, а в других – вера. А что? Может, и правда примерзают. Кто его знает, не проверяли, всякое может быть.
– Набрал мешка два, едва до дому донес. Бабы нынче по весне в лес ходили, за вербою к пасхе, так и веток наломали, и уток насобирали: утки-то на жестяном листе так рядами и стоят, как примерзли. А что им за зиму-то сделатся?! Однако… и летом еще понемногу находят, – совсем «зарапортовался» кузнец.
- Что, так и стоят? – недоверчиво, с жадным блеском в глазах переспросила Лушка. – Да полно-о-о!
Дема, довольный, что многие поверили, ухмыльнулся про себя: «Народ, особливо бабы, верят в то, во что им охота верить! Пусть эти старые дуры пробегутся до Карасьего – ближний свет! До озера верст восемь-десять – никто не мерил, – беззлобно думал он, – ягод-то они, конечно, наберут, зря не сходят, но вот уток! – кузнец вновь улыбнулся. – Так вот, – продолжал он про Карасье озеро, – уток много насобирал. Решил присесть на пень – отдохнуть. Сам изрядно намотался за день, да и рука от часов устала. Снял я их, да и положил на соседний пенек.
Ручных часов у Демы тоже никогда не было. Да и в Витиме в то время ручные часы были всего одни – на руке у начальника аэропорта. Он носил их и белую форменную фуражку с «крабом», чем вызывал любопытство (вот бы поближе рассмотреть) и жгучую зависть у всех витимских жителей..
– Да и запамятовал, – продолжал местный актер. – Дома хватился – нет часов! Ну не бежать же мне за ними!
– Я бы побежала: хошь – днем, хошь – ночью, – послышался из толпы взволнованный голос Лушки, которая славилась в деревне не только своей завистью, но еще и изрядной скупостью.
– Ты-то, конечно, подула бы быстрее ветра, – заржали витимские мужики.
Оставаясь невозмутимым и внешне равнодушным к репликам, всем своим видом показывая – слушайте, раз вам нравится, Дема Мухин не торопясь, держа паузу, как настоящий актер, продолжал.
– Прошел почти год. Этим летом я вновь рыбачил на озере. Поставил сеть. Сел на свой любимый пень, подождать, пока рыбы побольше в сеть набьется. Гляжу, а на соседнем пеньке лежат мои часы. Взял, поднес к уху – идут! Посмотрел (куда он посмотрел в лесу, чтобы сверить время – не уточнял, да его никто и не спрашивал), а они хоть бы на минутку отстали, точно идут!
И такие представления каждый день...
– Дема! Как Бельчик поживает? – прикалывались мужики.
– А че ему, Бельчику-то, сделатся? – забыв про свой предыдущий рассказ, в котором его конь сдох, простодушно отвечал на вопросы односельчан кузнец. – Я вот сейчас в кузне, а он огород пашет.
– Как? Один, без тебя?
– Один! Утром я хотел было запрячь его и вспахать землю, сколь успею, а Бельчик мне и говорит: «Иди, Дема, на работу – вон сколь ее у тебя накопилося, а я сам огородишко-то вспашу, а времени хватит, так и картошку…
– Что картошку? Неужто посадит? – послышалось из толпы.
– Так он ее у меня кажный год сам садит. Я только показываю, где рядочки делать. Тут уж он без меня не может. Пока еще путается… глядишь, годика через два-три и совсем научится.
– А как же картошку-то в лунки бросает – у него же рук нет, только ноги, копыта, ха-ха-ха?- довольная собой, рассмеялась Лушка.
– Так он че делат: я ему заранее несколько ведер с проросшей картошкой поставлю, а Бельчик-то зубами картоху за ростки так осторожненько берет и… в лунку, и в лунку… На-лов-чил-ся-я! Ни разу еще не промазал.
– А Лапчик где? Что-то его давненько не видать?
– Так украли его у меня, – сделав горестное лицо, ответил Дема.
– Как украли? Когда? Кто? Зачем? – вполне искренне удивились витимцы.
– Да охотники, кто же еще! Кажись из деревни Серкиной мужики были, а может и с Чуи. Точно, они и украли. Давно-о зарились! Собака-то уж больно хороша – охотничья. Ну, да что вам про это говорить, сами знаете. Так вот, увезли мою собаку на ту сторону, пониже Липаевского примерно будет. Привязали на цепь к огромному столбу, что стоит у зимовья. А мой Лапчик – умнейшая собака, да к тому же еще и небывалой силы! Как только охотники спать легли, он...
– Что??? – единым вздохом нетерпеливо выдохнула толпа.
– Он столб-то возьми да и рас-ка-чай! А потом выдернул его из земли и дал стрекача до дому.
– А через реку, через реку-то как? – не вытерпела Лушка.
– А че ему река-то! Как раз в это время на реке ледоход был. Так мой Лапчик со льдины на льдину, со льдины на льдину…
– Бревно, бревно-то как? – не унималась Лушка.
– Так он бревно за собой-то и по-во-лок, – неспешно продолжал Дема. – Таки торосы, таки торосы бревном-то наворотил. Жуть! Лед до июля по обеим сторонам Лены таял. А из того бревна мы пятнадцать кубометров дров напилили… вместе с Лапчиком: я с одной стороны пилу держу, он – с другой. И ведь кака ловкая собака: пила ни разу не застряла, пока пилили. Ак-ку-рат-ненько так, без рывков, не то, что с женой… С ней начнешь доску пилить и то маята одна: пила так и гнется, так и визжит, виляет из стороны в сторону, а уж о бревне – я и вовсе молчу... Баба, что с нее взять?!
– А сейчас-то Лапчик где?
– Дома оставил. Он у меня кажный день с сыном водится. Сидит и зыбку с Алькой качает. Спи, – говорит, – Алька, спи. А иногда еще и песню запоет… чтоб быстрее уснул.
– И засыпат?
- Еще как засыпат! Мгновенно! Гораздо быстрее, чем когда мать зыбку качат.
– Ой, Матрена! Давай вечерком забежим к Мухиным за солью, – подбивает старуху на «проверку» неугомонная Лушка, очень уж хочется ей посмотреть, как собака водится с ребенком.
– Сбегам, че не сбегать-то, – в очередной раз соглашается с Лушкой невозмутимая Матрена. – Только зачем мне соль – у меня своя дома есть?
– Так за чем-нибудь другим. Экая ты, Матрена!
Лушка не успела договорить, на нее зашикали из толпы: «Тихо ты! Дай послушать!»
– А как-то раз пошел я на охоту. Лапчик рядом бежит. Едва в лес зашли, так он мне и говорит : «Вернуться бы надо, Дема, беда случилась». Я не поверил, иду себе дальше. Лапчик встал поперек дороги и не пущат меня дальше-то идти. Делать нечего, воротились. И что бы вы думали?
Все, и бабы и мужики, открыв рты, в недоумении ждут, что же такое могло случиться?!
– А он, Алька-то, из зыбки выпал. Лежит на полу, и спит себе тихонечко, посапыват, а рядом … – неожиданно, не договорив, он замолчал. Повернулся и быстро пошел в кузницу. Все ясно: к кузнице подходила его жена – Наталья. Она не запрещала Деме «выступать»: никогда не кричала, не ругалась, просто стояла и укоризненно на него смотрела. Ей казалось, что все смеются над ее любимым мужем. Дома Наталья для порядка ворчала на Дему: отец четверых детей, до каких пор клоуна из себя строить будешь? Он в ответ только улыбался. А что ответишь?!
Дема был прирожденный актер. Ежедневные «представления» в кузнице стали неотъемлемой частью его жизни. Ну не мог он без этого жить! Просто не получалось. Другое дело, если бы «зрителей» не было – кому тогда рассказывать? А так, каждый день возле кузницы – аншлаг! Поэтому, как только выдавалась свободная минутка, только и слышалось: вот мой Лапчик, а Бельчик…
Так, в трудах в своей любимой кузне, на охоте и на рыбалке, в каждодневных «представлениях», незаметно и неторопливо летели дни, словно листки с настенного календаря. И никто и не думал, что может быть как-то иначе…
На войну Дему Мухина долго не брали – кузнец и в тылу нужен. Он каждый месяц слал в райвоенкомат одно заявление за другим: с просьбой направить его на фронт. Наконец-то в июле 1942 года ему пришла повестка. Вместе с ним вверх по реке Лене уезжали еще несколько земляков – все его старые знакомые – витимские мужики. Провожали как всегда – всей деревней. Стояли на берегу: кто у самой воды, а кто с высокого косогора – долго махали руками вслед уходящему пароходу.
Домой, в Витим, письма с фронта приходили с большим опозданием: на месяц или на два. Оно и понятно – такие расстояния: через всю страну, через весь фронт. Сначала Дема писал часто, слал всем приветы. Письма зачитывали до дыр. И чего в них только не было! Смеялись всей деревней! Потом писем не стало. Может, затерялись?
Время тянулось медленно. В Витиме с нетерпением ждали окончания войны. Мечтали о мирной жизни. В каждой семье дожидались своих родных – фронтовиков, и все вместе – Дему. Без него, без его веселых рассказов-спектаклей в трудные, голодные военные годы было как-то особенно горько и тоскливо жить.
Витимцы жили в ожидании чуда – прислушивались: а вдруг однажды утром в колхозной кузнице вновь раздастся такой родной, до боли знакомый стук по наковальне. А на завалинке в солдатской гимнастерке с орденами и медалями на груди, в бесшабашно сдвинутой на бок военной фуражке, они увидят своего любимого кузнеца – Дему. Который, как всегда неторопливо, начнет: «Еду я как-то на Бельчике, рядом Лапчик бежит. Немцы кругом. Как сейчас помню: на Втором Белорусском это было, а из-за леса прямо мне навстречу…»
Война закончилась. Многие не вернулись, среди них и Дема Мухин – пропал без вести. Осиротевшая кузница долго стояла закрытая на большой амбарный замок. И вдруг, однажды, холодным, осенним вечером, из кузницы раздался знакомый стук…
Все, от мала до велика, накинув на себя впопыхах кто что успел, радостные, наперегонки побежали к колхозной кузнице.
Лушке в этот раз не повезло: она бежала позади всех, кляня себя за то, что припоздала – долго не могла в темноте найти стежонку. Торопилась, едва поспевала, боялась что-нибудь пропустить. На ночном небе качалась огромная луна – когда бежишь – все качается. Свет луны отбрасывал от всех бегущих косые тени. Со стороны казалось, что за толпой гонится и не может ее, толпу, догнать страшная, злая ведьма. Эту тень отбрасывала высокая и худая Лушка. Луна со смехом смотрела на Лушку, с удивлением и любопытством следила за происходящим…
Добежали. Столпились у широких дверей кузницы. У наковальни орудовал … чужой мужик. Он, от нечего делать, не дожидаясь утра, решил сразу проверить, как работается в кузнице. Мужик, ничего не понимая, удивленно уставился на толпу.
–А че это ты в чужой кузне раскамандывался? – строго спросила его Лукерья, которой, оказывается, в силу ее неуемного характера, больше всех остальных не хватало кузнеца-артиста Демы, его ежедневных представлений. Где она, как актер из массовки, часто вставляла реплики. А иногда, как ей самой казалось, «играла» небольшие роли вместе с самим Демой Мухиным! Разочарованные витимцы молча побрели к своим домам. Разочарованная луна закатилась за неизвестно откуда взявшееся на темном звездном небе одинокое облако…
Кузница заработала. Но дня не проходило, чтобы мужики и бабы не поругались с новым кузнецом. Кузнец-молчун даже не пытался огрызаться. Скандалили витимцы. И все-то им было не так: и нож – кривой, и плуг – косой. Да и какой кузнец смог бы им угодить после любимого всеми Демы?! Народ больше не толпился возле старого здания, как раньше, так – один, два человека. А бабы, пробегавшие по своим бабьим делам мимо любимого места, всегда замедляли шаг: вспоминали Дему – горестно вздыхали и, глядя на кузницу как на храм божий, троекратно крестились.
Новый кузнец помаялся-помаялся и не вытерпел – уехал.
Кузница вновь оказалась закрытой. Надолго. Как потом оказалось – навсегда. Со временем надобность в кузнице совсем отпала. Ветшало и постепенно, незаметно для окружающих, развалилось само здание кузницы. Где теперь это место, где стояла кузница? Об этом знают всего несколько человек – старожилы.
А вот Дему Мухина, Лапчика и Бельчика помнят многие витимцы. И неудивительно, разве их можно забыть?!
Подписывайтесь на наш Телеграм канал