Ванечка начал тут же что-то быстро чиркать, да так резко и размашисто, что дед Василий перепугался не на шутку. Он еле слышно подошел к внуку со спины и взглянул на газету.
Оказалось, Ваня вовсе не писал. Он рисовал. Чиркал, не переставая, попутно растирая угольную крошку по странице и снова принимаясь обводить то, что стерлось.
Сначала не угадывалось ничего конкретного в резких чертах.
Но потом дед обомлел.
Он ясно различил надгробие, и лишь по наспех добавленной одержимым внуком одинокой лавочке возле могилы, дед Василий узнал, кому оно принадлежит.
Его жене и бабушке Ванечки. Алевтине.
- Почему? - прохрипел от волнения незнакомым голосом Василий и попытался за кашлем замаскировать свои чувства.
Ванечка ничего не ответил ему. То ли не мог, то ли не хотел - это все еще оставалось загадкой для него.
- Почему? - снова спросил дед, не надеясь на ответ, и вышел в сени, притворив тяжелую дверь.
Он из последних сил уперся лбом в холодную стену и заплакал.
Сам не знал, почему. То ли из-за ночного происшествия, то ли из-за того, что Ванечка не мог ему ничего сказать. А может от тоски по горячо любимой, но давно умершей жене... Как-то все навалилось разом, и не было сил сдерживать себя.
Ни сил, ни желания.
Когда эмоции улеглись, дед отер мокрые щеки и выпрямился, сжимая до хруста кулаки.
Не зря же Ванечка нарисовал могилу Алевтины. Значит, все взаимосвязано. Значит, надо идти к ней.
- Собирайася, - обратился Василий к внуку, открыв дверь. - Мы идём к бабушке.
То ли показалось, то ли Ванечка и правда неуверенно улыбнулся ему. Дед Василий очень надеялся, что это хороший знак.