В начале 90-х прошлого века я снимал однокомнатную квартиру на севере Москвы. Угрюмая бабка забрала у меня за 2 месяца квартплату, провела инструктаж, показала меня в профиль и анфас соседям и отдала мне ключи. А сама уехала поездом на малую родину в Смоленскую область. Один раз в 2 месяца она неожиданно приезжала на контроль (проверяла наличие пустых бутылок на кухне и длинных волос в ванной) и получить квартплату за следующие 2 месяца. Ночевала тогда на кухне, на диване. Мы почти и не разговаривали.
В один из таких приездов, когда я пришел с работы, хозяйка меня позвала на ужин: "Откушай жареную картошку". "Значит не нашла ничего криминального", - подумал я. "Зови меня Баба Зина", -сказала она. Я открыл бутылку вина, и мы махнули по 2 "соточки" с картошкой и салатом. Разговорились. И вот эта угрюмая Баба Зина поведала такую интересную автобиографичную историю.
"...Родилась до войны в деревне на Cмоленщине. Отец работал в колхозе. Мама умерла. Жили в деревне бедно. Когда началась война, отец ушел на фронт, а я 13-летняя девочка, осталась с мачехой и с двумя ее детьми. Оба ребенка ее были от моего отца. Мне пришлось испытать на себе всю тяжесть сиротской доли. Когда немцы в 1942 году начали "набирать" молодых людей на работу в Германии, то конечно же от нашей деревни пришлось ехать мне, так как за меня никто не бился.
Привезли нас в эшелоне в город Хайгерлох. Работали на обувной фабрике. Жили вместе с поляками и другими славянами в бараках. Кто плохо работал, тех отправляли в другой лагерь, плохой лагерь, концентрационный, как преступников.
Работала я на сверлильном станке. Надо было тонкими сверлами сверлить каблуки для солдатских сапог. И у меня сверла часто ломались и мне грозил концлагерь. (Руки у Бабы Зины были крепкие, крестьянские, не для тонких свёрл.) Когда в очередной раз поломалось несколько сверл, ко мне подошел мастер (не помню теперь его имени) и предложил мне поехать к его маме в помощь по хозяйству. У меня не было выбора.
Привезли меня в немецкую деревню. Деревня эта-как небольшой городок. У мамы мастера было 8 коров. Тут еще жили его дети. Девочку не помню, как звали, а мальчика звали Пиус и он часто громко выпускал газы за столом, за что бабушка говорила без зла: "Schwein!". У них был еще и небольшой пивной бар, который открывался ближе к вечеру.
Каждое утро его мама будила меня в 5 утра :"Sina, aufstehen, bitte!" Конечно, после нар в бараке здесь, на чистом белье, спалось особенно сладко. Мы с хозяйкой шли на кухню и пили какао. После доили коров, а фляги с молоком ставили перед домом, чтобы молоковоз увез на переработку. Тут уже подходило время завтрака. Садились вчетвером завтракать, вместе с малышами. Вот здесь Пиус и выдавал свои мелодии и громко смеялся. После завтрака брали ведра с теплой водой, щетки и мыли коров. И в середине дня вместе заканчивали чистку коровника и шли обедать. Ко мне относились как к равному. Ничем не унижали меня, ни словом ни делом: работали с хозяйкой на равных. После обеда шли в пивную и убирались после вчерашнего: мыли полы и посуду. Вечером, когда появлялись клиенты я разносила заказы: пиво и закуски. Собирала грязную посуду, а хозяйка готовила заказы и принимала деньги. Когда появлялись пьяные солдаты, хозяйка запирала меня в кладовку под замок.
Так проходили дни. Прошло 3 года. Незаметно я научилась понимать и сносно говорить по-немецки. И вот наступил 1945 год. Мне исполнилось 17 лет. Часто хозяйка с тревогой говорила, что придут скоро русские и нас расстреляют. Я пыталась как могла успокоить ее: "Я буду за вас горой стоять, не переживайте".
Но, ...пришли американцы. На сборы дали 15 минут. Плакали мы с хозяйкой обнявшись. Она ревела в голос и говорила:"Не увидимся больше, Зина. Нас расстреляют, а ты не сможешь нам помочь." Я утешала, как могла: "Я никогда так вкусно не ела, как у вас", - это первое и неуклюжее, что пришло в голову. Все, что смогла по-немецки нескладно сказать ей в утешение. Американцы небрежно оттолкнули хозяйку и посадили меня в фургон машины. Там было еще несколько человек, таких же как я. Привезли нас в большой американский лагерь для интернированных. В лагере 5 дней кормили как "на убой". Нам всем выдали вещмешки с продуктами-американский набор: банки с консервами, галеты, печенья, вкусное мыло, одеколон, зубные щетки и порошки, жевательная резина и много шоколада. А в заключительный день построили нас с вещмешками на площади. Перед нами были поставлены столы с флагами разных государств. За столами сидели представители консульств. Нам объявили, что Сталин может нас отправить в такой же лагерь, где вы находились. Поэтому вы можете выбрать для жительства любую страну. Кто желал вернуться в СССР - тех посадили в грузовики. Я очень хотела домой, очень хотела увидеть папу и поэтому выбрала грузовик. И наконец мы тронулись. Ехали долго. Привезли в нашу воинскую часть. Нас построили. Забрали наши вещмешки, выдали другие. Там были тушенки мясные в банках и хлеб, погрузили в эшелон и отправили на Родину.
Приехала домой, а дома-нищета. Дома меня не ждали, кормить было нечем. Я стала обузой для семьи. Отец погиб на фронте. Пошла работать в колхоз. Я стала замечать, что никто не хотел рядом со мной находиться, тем более идти вместе работать. Подруги и друзья от меня отвернулись. До осени промучалась в своей родной деревне, а осенью все изменилось. Председатель колхоза-одноногий инвалид войны, пригласил меня в правление "на разговор". Долго мы с ним разговаривали. Рассказала все как было. Выслушал меня он и сказал:" Не будет тебе жизни здесь, Зина. Ты их пойми, они здесь повидали много горя. Езжай в Москву. Там началась большая стройка." Утром он выдал мне справку для паспорта и отвез меня на лошади до райцентра. Еще дал денег за мои трудодни за пол-года работы.
Вот так я и оказалась в Москве. Работала на стройке. Вышла замуж за фронтовика, но он недолго прожил. Все из-за военных ран. И детей из-за этого не было. И все время попрекал меня немцами. А я никогда не могла худого слова сказать про моих немцев.
Получили с мужем эту квартиру, а пожил здесь он совсем мало."
Наступила пауза. Баба Зина неподвижно смотрела в одну точку на сером подоконнике.
"Может еще по 100 грамм?"-спросил осторожно я.
-"Наливай", - чуть слышно ответила она.
Москва, 1991 г.
Буду рад, если понравился рассказ ) и ....если нажмете внизу Лайк