Они возвратились под вечер.
Линард остановил машину у подъезда. Саулцерите и Дайга собрали покупки.
— Ты разве не пойдешь в дом, пап?
— Думаю, нет.
— Ну почему? Я надену белое платье и белые туфли.
— Белое платье не надо. Пусть будет папе сюрприз на выпускном. Ты ведь устал от дороги, - обратилась она к Линарду. - Зайди, я сварю кофе.
— Ну, пожалуйста, пап, - подхватила Дайга и тут же капризно надула губы. - Это просто невежливо - выбросил нас, как из такси. Что соседи подумают? Вон Петерсониха уже торчит в окне!
— Ты послушай, какой она стала вульгарной! - ужаснулась Саулцерите. - У кого ты, Дайга, всего этого набираешься, хотела бы я знать.
Любимая дочь
На кухне зашумела кофемолка и вскоре через приоткрытую дверь в комнату поплыл горьковатый аромат.
Линард, прикрыв глаза, бездельничал в своем кресле-качалке. Это кресло он как-то случайно увидел в Валге и тут же купил. Саулцерите тогда осуждающе покачала головой, как на детскую шалость, и, подыскивая место новому приобретению, двигала кресло из угла в угол, тем самым всячески показывая, каким никому не нужным барахлом он обзавелся. Когда Линард собирался смотреть телевизор, он вытаскивал кресло на середину комнаты, да потом там же и оставлял, но Саулцерите всякий раз терпеливо задвигала его в угол. Линард называл ее педанткой, предсказывал, что к старости она помещается на чистоте и порядке, но вот теперь приходилось признать, что приятно войти в комнату, где у каждой вещи свое место и ничего не валяется ни на столе, ни на диване. Только кресло- качалка посреди комнаты, напротив телевизора. Наверное, кому-то понравилось. То ли Дайге, то ли самой Саулцерите.
- Ну?!
Дайга сделала шаг вперед в ожидании оценки, развернулась на цыпочках: яркий подол юбки прошелестел у самого носа Линарда.
Дайга была красива. Его дочь! Почти ... ну совсем как взрослая женщина. Только темно-серые глаза (глаза Саулцерите!) еще излучают наивность и тонкие дуги бровей (тоже как у Саулцерите) словно в удивлении вскинуты кверху. Но его, отцовские, светлые волосы и длинные стройные ноги.
— Не жмут?
— Ни чуточки!
— Надо все-таки дома немного разносить, чтобы привыкнуть к высоким каблукам, не то на вечере будешь ковылять, будто лодыжки вывихнула. И для верности смочи их внутри спиртом, - сказала Саулцерите.
— Спиртом? Это еще что за мода? - удивился Линард.
— Чтобы туфель деформировался, то есть реформировался ... ну, сформировался по ноге, - протараторила Дайга. И вдруг, порывисто, будто кто ее бросил, упала Линарду на колени, обвила его руками за шею и расцеловала в обе щеки. Все это было так неожиданно, что отец не успел даже обнять девочку, как она уже вспорхнула.
— Подъезжай поближе, будем пить кофе, - пригласила Саулцерите.
— А я?! Даже сегодня нельзя? - протестующе воскликнула Дайга, увидев на столе лишь две чашки.
— Сколько раз можно повторять, что для нервной системы ребенка кофе вреден.
— Я уже не ребенок. И на будущий год в Риге за мной некому будет следить.
— Напрасные надежды. Ты же не поступишь.
— Вот посмотришь, поступлю!
— И смотреть нечего.
— Но, солнышко, пусть она попытается. Я договорюсь с Арией, во время вступительных экзаменов можно будет у нее остановиться. Если хочешь, возьми отпуск и поезжайте вместе с Дайгой.
— Нет, я не могу.
— Ну не беда. Я отвезу и привезу. Пусть попытает счастья. Мне кажется, в рисовании у нее есть хватка. И, как ты там говоришь, в рукоделии.
— «Кто ваша дочь?» - спросят тебя. «Главная законодательница моды в стране», - ответишь ты. Капитально, правда же, мам?
— Училища прикладного искусства для этого недостаточно, - охладила ее пыл Саулцерите. - Тогда надо учиться дальше. В Москве или еще где. Далеко от дома.
— Почему бы и нет? Я могу.
Счастливый возраст, когда кажется, что всего можно достичь шутя, усмехнулся про себя Линард, как человек, набивший в жизни не одну шишку. Он поведал Дайге, что воздушные замки потому называют воздушными, что их создатели, украшая стены розами и лаврами, вставляя зеркальные стекла, забывают построить основание и подвести сооружение под крышу, и замок повисает в воздухе, открытый бурям и непогоде. Но не обретают счастья и те, кто, не поднимая головы, всю жизнь строят одно только основание. Пусть Дайга пробует, быть может, ее замок, который Саулцерите кажется воздушным, все же обретет основание. В ее возрасте еще многое можно успеть, многое …
Они пили кофе и разговаривали, тем временем солнце опустилось за круглые вершины ясеней в парке, оставив на небосклоне красный отсвет, проникавший в комнату подобно отсвету пламени камина.
Удобное кресло укачало Линарда, он впал в состояние полу бодрствования, полудремы, он хотел встать и ехать, ведь Балва ждет, надо помочь ей, но не было сил подняться, воля ослабела. Рядом на полке - только протяни руку - его книги: «Жан Кристоф», «Семья Тибо». В свой теперешний дом он постепенно перетаскал лишь техническую литературу, которая могла понадобиться в работе и хранилась в закрытом шкафчике секции. На открытых полках Линард не тронул ни единого тома, чтобы пустоты не бросались Саулцерите в глаза, как дырки на месте вырванных зубов.
Дайга включила свет. Странная усталость прошла, Линард встал и торопливо распрощался, пообещав завтра под вечер, как только окучит картошку там, приехать и обработать и их пятачок.
Дорогая домой
Свернув с шоссе, Линард продолжал ехать на малой скорости. К тому же путь через ольховник уподобился топи, надо быть без головы, чтобы въезжать сюда, не сбавляя хода, тем более не на служебной, а на своей машине.
Торопиться не хотелось, потому что, хоть Линард и знал, что Балва не станет расспрашивать и ни в чем не упрекнет, ему все же было неловко за то, что он так долго отсутствовал. Оправдываться, объяснять свои поступки или о них сожалеть он не любил. Линард считал, что достаточно его неизбывной вины перед Саулцерите и Дайгой, эту вину он пытается и никак не может искупить все эти годы. Усугублять ее он не желает, ни перед чем и ни перед кем не станет он унижаться, в том числе и перед Балвой.
Проехав ольшаник, в свете фар далеко впереди, почти у самого огорода, Линард заметил движущуюся маленькую фигурку. Дидзис? Так поздно? С приближением машины мальчишка принялся петлять, как бы собираясь дать стрекача, однако она быстро нагнала его, Линард тормознул и открыл дверцу:
— Ну?! Быстро!
Дидзис юркнул в машину и вжался в сиденье, маленький несчастный грешник.
— Откуда так поздно?
— Я... э…
Пока он мялся, машина уже въехала во двор. Мальчишка живенько выбрался, но в дом не спешил, подождал, пока отец поставит машину и закроет гараж. У дверей Линард подтолкнул сынишку вперед, но тот спрятался за его спину.