Остаток рабочего дня Бахметов провёл в офисе, в срочном порядке сортируя поступающие сведения с фондовых бирж и от находящихся в Горске людей Шамиля известия о приостановке деятельности комбината – в связи с началом разбирательства в суде резко повалилась стоимость бумаг на рынке, что, при молниеносной работе агентов, позволило на полпорядка снизить расходы на приобретение акций непосредственно на месте. Среди игроков биржи, правда, уже разнеслись слухи о том, что комбинатом вплотную занялась банковская империя Вольского-Раевского, всячески понижающая курс продаж, и многие потирали руки в ожидании скорой возможности удесятерить свои доходы в результате будущего скачка цен на акции. «Прелести спекулятивной экономики» – стучали слова в голове Бахметова, пока он сверял курсы, докладывая о тенденциях процессов их изменений, и подсчитывал накопленные ресурсы акций. «Но почему?» – думал он, проводя анализ по очередным сводкам, – «Почему делаются деньги из воздуха, из действительно ничего – просто только за счёт покупки и продажи обычных бумаг; ну, пусть не обычных, пусть с водяными знаками и тиснёнными печатями? Почему люди, не имеющие абсолютно никакого отношения ни к одному кирпичику этой сталелитейной индустрии, построенной на цементе всеми забытого энтузиазма комсомольцев и двадцатых, и тридцатых, и бог весть ещё каких годов, обогащаются в считанные часы и минуты; в то время, как эти комсомольцы и их дети перебиваются с хлеба на воду и вообще понятия не имеют, что существуют такие странные учреждения, где конкретные стены цехов, станки, домны и пульты управления фантастическим образом растворяются в пространстве, разлагаясь на виртуальные атомы виртуальных вещей и виртуально переместившись на сотни и тысячи километров, волшебно материализуются в конкретные атомы конкретных бумаг со знаками и печатями. Конечно, всё это радости постиндустриального общества. Но почему перестало быть выгодным заниматься конкретными делами и увлекательной становится продажа и перепродажа конкретных бумаг; и кто же придумал эту изощрённую ситуацию? Но ведь всякой спекулятивной пирамиде приходит конец; и что будет, когда обвалится все и эти бумажки, за которые сейчас платятся баснословные деньги, будут никому не нужны? Предприятия-то не исчезнут, как не исчезнут люди, которые на них работают или, лучше, трудятся. Стены предприятий, конечно, не исчезнут, но обвалится финансовая система, резко на всё взлетят цены; многих, быть может, уволят, и в главном проигрыше опять, как ни крути, окажутся те, кто трудятся и за свой труд получают от тех, кто, в принципе, и двигает бумажки по кругу, ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Схема для Бахметова, в общем-то, была не нова – в Мюнхене он рассчитывал возможные прибыли немецких компаний на южно-азиатских рынках продаж, – но то были отвлечённые расчёты, как будто не имевшие никакой связи с реальной жизнью. Сейчас же выяснялось, что схемы работают и работают очень эффективно, принося безумную прибыль одним и чуть ли не отнимая последнее у тех, на ком, по сути, и держится конкретное производство. Удивительные и до боли глупые вопросы обступили Бахметова; он их гнал, поскольку вопросы уже мешали сосредоточиться на работе, и Сергей чуть было уже не сделал ошибку в своих отчётах. Но что можно было теперь придумать взамен этих людоедских схем; и насколько сейчас, действительно, нужны эти новые идеи? Все идёт чередом по логике лет эдак триста-четыреста свершаемых событий – так, кажется, сказал Раевский. Он-то, конечно, понимает всю подоплёку этих самых событий. И судя по всему, разделяет или, по крайней мере, пользуется этой логикой в своих интересах. Но если найдутся силы эту логику нарушить, начнётся вселенская бойня нового пролетариата с новыми буржуа, то есть с «менеджерами» и игроками бирж – а у этих есть свои армии и тайная полиция, куда рекрутированы те, кто мечтал бы быть менеджерами калибра «ХХХ» и просто ждут своего часа.
– Как всё запутано! – думал Бахметов и отсылал Раевскому всё новые и новые аналитические записки. После пяти вечера, наконец, стало ясно, что ситуация полностью находится под контролем – люди Шамиля сверх обещанных двадцати девяти процентов добыли ещё семь; обвал цен на бирже остановился уже в три часа пополудни. Раевский поблагодарил каждого, кто в банке занимался делом комбината, и отпустил всех до восьми утра следующего дня.
Продолжение - здесь.