О том, как в XIX веке англичане засылали в столицу Тибета Лхасу «индийцев-пандитов», известно много. Но был и подданный Российской империи, который пробрался в запретный город через Монголию и впервые сделал фотографии Лхасы.
Текст: Алексей Макеев, фото предоставлено автором
В конце XIX века Российская и Британская империи вели ожесточенную борьбу за господство в Центральной Азии, вошедшую в историю как «Большая игра». Особое положение в этой «игре» занимал Тибет. Власти высокогорной страны всеми силами старались избежать колонизации европейцами и сохранить свой священный статус. Представителям западной цивилизации запрещалось посещать Лхасу под страхом смертной казни. Наши исследователи Центральной Азии Николай Пржевальский и Петр Козлов (см.: «Русский мир.ru» №6 за 2019 год, статья «Счастливая звездочка Петра Козлова». – Прим. ред.) смогли побывать лишь на окраинах Тибета. Англичане засылали в Тибет своих агентов-индийцев под видом пандитов – ученых брахманов и буддистов. В России первым исследователем, добравшимся до Лхасы, стал бурят Гомбожа́б Цэ́бекович Цыбиков.
БУРЯТСКИЙ ЛОМОНОСОВ
Буряты называют Гомбожаба Цыбикова своим Ломоносовым. Родился он в апреле 1873 года в улусе Урдо-Ага, ныне это село Урда-Ага в Агинском районе Забайкальского края. Его отец Цэбек Монтуев, выросший в семье шаманистов, наперекор родителям принял буддизм. Сам выучил русский язык и был представителем своих земляков в общественных организациях. Единственному сыну он стремился привить религиозность и дать Гомбожабу хорошее образование. В 5 лет начал обучать сына монгольской грамоте, в 7 отдал его в приходское училище села Агинское.
Мальчик быстро освоил русский язык. С наставниками Гомбожабу тоже повезло. В училище его учителем был Буда Рабданов – впоследствии известный бурятский просветитель и российский дипломат. В 12 лет Гомбожаб поступил в только что открытую Читинскую гимназию, заняв одно из четырех зарезервированных мест для бурят. Гимназию окончил в 1893 году с серебряной медалью. Был награжден стипендией и решением педсовета гимназии направлен в Томский университет на медицинский факультет.
Однако после первого курса Цыбиков ушел из университета. Причиной тому послужила встреча с Петром Бадмаевым – влиятельным чиновником при дворе Александра III, заправлявшим Азиатским департаментом МИДа. Бадмаев – личность загадочная. Выходец из бурят, известный врач тибетской медицины, лечивший членов императорской семьи. Сознательно принял христианство, его крестным отцом был Александр III. Петр Бадмаев предрекал близкий крах китайской династии Цин и предлагал императору проект присоединения к России Монголии, Китая и Тибета. Убеждал построить южную ветку Транссибирской магистрали в китайский город Ланьчжоу – ключевую точку для контроля над торговлей в регионе. Александр III к подобным авантюрам относился скептически, однако Бадмаев все же получал из казны средства для продвижения российских интересов в Центральной Азии. На эти деньги в том числе была открыта и школа для бурят в столице Монголии Урге, где изучали китайский, маньчжурский, монгольский и тибетский языки. В эту школу Бадмаев и переманил Гомбожаба Цыбикова ради подготовки к дальнейшему востоковедческому образованию.
В 1895 году Цыбиков стал студентом факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета и получил стипендию Петра Бадмаева. Предполагалось, что Гомбожаб примет православие, но он отказался оставить буддизм и лишился стипендии. Средства ему присылали родные из Агинских степей. В студенческие годы он принимал участие в экспедиции в Забайкалье, где проявил себя как самостоятельный исследователь с научным складом ума. Наверное, он был первым в России светским ученым и убежденным буддистом.
С ФОТОАППАРАТОМ В БАРАБАНЕ
В мае 1899 года Цыбиков окончил университет с золотой медалью. И через три месяца отправился в Лхасу – в секретную экспедицию, организованную Российским географическим обществом (РГО). Для России Цыбиков стал просто находкой в «Большой игре». Он мог проводить научные исследования в пути и легко обойти запреты тибетских властей, замаскировавшись буддистом-паломником. РГО оснастило Цыбикова некоторыми измерительными приборами и портативным фотоаппаратом Self Worker с запасом фотографических пластинок. Интересно, что еще пару десятилетий назад Пржевальский не мог позволить себе взять в экспедицию фототехнику, потому как она весила десятки килограммов.
Путешествие, в которое отправили Цыбикова, невозможно сравнивать с обычными экспедициями РГО. Вместо экспедиционной команды – целого каравана с вооруженной охраной, проводниками и переводчиками – Цыбиков отправлялся в дальний и опасный путь практически в одиночку.
Осенью 1899 года он приехал в родное Забайкалье, где взял себе в попутчики бурята Мархая Санчжиева. Они надели платья буддийских паломников и отправились в Ургу. Там путешественники присоединились к торговому каравану, следующему в город Гумбум – северную окраину Тибета.
Путь через пески Гоби преодолели на верблюдах, в горах больше шли пешком. Немалых усилий стоило Цыбикову проводить исследования втайне: измерять расстояния, температуру воздуха, делать записи. В те времена адекватных карт Тибета не существовало – они составлялись самими исследователями. Путь Цыбиков измерял в шагах, используя… четки. Тайком вел подробный дневник, порой записывая свои наблюдения между строк молитвенных текстов. Фотоаппарат прятал в молитвенном барабане – пустотелом цилиндре на оси, в который буддисты помещают тексты мантр.
В Гумбуме Цыбиков задержался с группой паломников на три месяца. За это время съездил в Лабран – один из крупнейших монастырей, впечатливший его чистотой и дисциплиной. Мархай Санчжиев, наслушавшись ужасов о предстоящем пути, дальше идти отказался и повернул домой.
Из Гумбума паломники пошли по малолюдному высокогорью на мулах. Здесь местные жители рассказывали о русских экспедициях, побывавших у них почти десять лет назад: «Вспоминают также об «иэхэ гэдэ-суту амбане» (большебрюхом генерале), – писал Цыбиков, – под которым должно разуметь знаменитого Пржевальского <…> В их рассказах с примесью былей и небылиц замечается какое-то уважение к русским, сознание справедливости их требований, сознание того, что даже «уртай-амбань», т.е. «сердитый генерал» (Пржевальский) наказывал лишь за неправый поступок и щедро награждал за полезные услуги».
Поднимаясь к перевалу Найчжи (высота 4500 метров над уровнем моря), заболел земляк Цыбикова, бурятский лама Даший-дондуб. Ему стало плохо от разреженного воздуха, его лечили китайской водкой и кровопусканием. Предчувствуя смерть, лама принялся писать духовное завещание. И открыл душу Цыбикову. Говорил, что года три назад в Лабране он вопрошал «всеведущего ламу» о пути в Лхасу. Лама ответил, что нет ему туда дороги, и Даший-дондуб вернулся на родину. Теперь же, когда прошло запрещение, тот же лама в Лабране благословил его на паломничество. Предсказателя-ламу он не осуждал – винил себя «за грехи». Предчувствие бурятского ламу подвело – болезнь закончилась выздоровлением.
Посланник РГО крепким здоровьем не отличался. Видимо, опасаясь, что его также может свалить горная болезнь, начертал на высокой скале у перевала: «25/VI 1900. Русский подданный Г.Ц.». Действительно, через несколько дней Цыбиков заболел, его сильно лихорадило, но все же он смог встать на ноги и продолжить путь.
В Центральном Тибете паломники нарвались на патрульный отряд, искавший «русских шпионов». Дело в том, что в это же время шла Монголо-Камская экспедиция Петра Козлова. Власти были осведомлены о намерении Козлова углубиться в Тибет и разослали местным жителям приказ немедленно доносить о появлении экспедиции. Ослушавшихся ждала суровая кара. Тибетцам вообще было запрещено помогать иностранцам.
Экспедицию Козлова так и не пустили далее восточных окраин Тибета, а Цыбиков после девяти месяцев пути, 3 августа 1900 года, подошел к Лхасе.
МЕСТО БОГОВ И ДЕЛОВЫХ ЖЕНЩИН
С перевала Го-ла паломники, увидев золотые крыши храмов столицы Тибета, в экстазе падали ниц. «Лхаса» в переводе с тибетского означает «Место богов». Город, окруженный садами, производил благостное впечатление. Богомольцы делали вокруг Лхасы молитвенные обходы – одни пешком, другие своеобразными растяжными поклонами, ложась на землю.
«Восхищение видом издали сразу исчезает при вступлении в город с его кривыми и до крайности грязными улицами, – вспоминал Цыбиков, – на которых в дождливое время стоят лужи воды, и грязь вместе с разными нечистотами наполняет воздух зловонием, а местами заставляет вязнуть даже вьючных животных».
Цыбиков пробыл в Лхасе более года. Изучая местную жизнь, нравы, культовые практики, он нарисовал многоликую картину священного города.
Так, обращение большинства мужского населения в монашество привело к тому, что женщинам было сложно выйти замуж. «Родить детей от случайного отца нисколько не считается позором для женщины, – писал Цыбиков, – а служит лишь радостью материнского чувства и надеждой на помощь в трудной борьбе для изыскания средств существования. Там не принято спрашивать имени отца! Затем мы не в состоянии припомнить такого занятия, в котором женщина не принимала бы деятельного участия, часто совершенно самостоятельно ведя значительные предприятия».
Интересно, что сейчас среди тибетцев нет такого количественного перевеса женщин в светских поселениях. Однако в глухих деревнях женщины мужественно тянут лямку и в делах, и в тяжелом физическом труде. Сам был свидетелем, как в долине Нубра заготавливали сено. Мужчины с самого утра молятся и болтают часами. Женщины крутанут разок молитвенный барабан, берут серпы и идут в поле. Представители сильного пола появились на поле ближе к обеду. Ну, думаю, сейчас сено будут перетаскивать. Как бы не так! Забросили на спину старушке два тюка травы, направили ее к дому, а сами сели чай пить…
У монахов же отношения с противоположным полом были предельно строгие. В пригороде Лхасы Цыбиков познакомился с монгольским ламой, который приехал в Лхасу двадцатилетним юношей. Прослужил 22 года в Гоманском монастыре, заняв высокую должность умцзада. И был изгнан оттуда с позором. Рано утром в келье ламы застали мать одного из его учеников. Недоброжелатели написали руководству донос, и ламу выгнали на улицу, конфисковав все его скромное имущество. Однако в народе авторитет ламы остался высок, последние девять лет он жил чтением духовных книг у горожан. Земляки звали ламу вернуться на родину, но он считал это невозможным по причине краха духовной карьеры.
Вкупе с религиозностью жителей Лхасы отличала крайняя суеверность. «На каждое новое происшествие в жизни, – отмечал Цыбиков, – он [тибетец] старается отыскать объяснений у тайноведов-лам и прорицателей; а при болезнях, например, предпочитает принимать зерна ячменя, благословленные ламами и прорицателями, или приглашать читать разные целебные молитвы, чем прибегать к помощи медицины, которая, кстати сказать, в Центральном Тибете менее развита, чем в Амдо и Монголии».
Особенно впечатлила Цыбикова статуя Будды у одного из главных святилищ. К ней постоянно приносили жертвоприношения в виде съестных припасов, из-за чего в полой статуе расплодились сотни мышей. Грызунов почитали священными, применяя их высушенные тушки при трудных родах. Заказы на мышей из статуи присылали даже из Монголии.
Повезло Цыбикову попасть и на аудиенцию далай-ламы, где он – единственный из паломников – получил особое благословение правителя Тибета. Церемония проходила в резиденции далай-ламы Потале – самом величественном дворце и храмовом комплексе города: «После всех подношений Далай-лама принял хадак (дарственный платок. – Прим. авт.) и благословил меня приложением своей правой руки к моему темени. В это время ему подали шнурок из ленты шелковой материи, он связал узел и, дунув на него, положил на мою шею. Такой шнурок с узлом называется по-монгольски цзангя (по-тибетски – с(р)ун-дуд), т.е. «охранительный узел, «освященный дуновением», после прочтения известного заклинания он считается талисманом, предохраняющим от несчастий».
ОПАСНЫЕ КАДРЫ
Талисман Цыбикову очень пригодился в самом опасном занятии – фотографировании Лхасы. Снимать запрещалось под страхом смерти: считалось, что фотокарточки «похищают души фотографируемых людей». «О проклятие, скрываться! – восклицает Цыбиков в дневнике. – Сегодня я просидел около одного часа за городом, для того, чтобы снять монастырь Чжан-цзая. К канаве, где я сидел, то и дело приходили за водой, а некоторые здесь мыли шерсть и др. К тому же по дороге туда и сюда проходили люди. Я сел за высокий берег канавы, откуда и сделал один лишь снимок».
В это же время в Лхасу пытался проникнуть другой «паломник» с секретной миссией РГО – калмык Овше Норзунов, вооруженный таким же фотоаппаратом, как у Цыбикова. Он прибыл в Калькутту на корабле из Марселя и намеревался пройти в Лхасу через Дарджилинг. Такой маршрут российского буддиста англичане посчитали странным, его задержали в одном из монастырей под Дарджилингом и после полугодового разбирательства выслали из Индии как «русского шпиона». Однако Норзунов проявил настойчивость. Вернувшись в Россию, он направился в Тибет в свите Агва́на Доржиева северным путем через Бурятию и Монголию.
Уроженец Забайкалья Доржиев в юности уехал в Лхасу, где получил духовное образование, был наставником далай-ламы, а затем стал его ближайшим советником. В Петербурге Доржиев провел успешные переговоры с Николаем II об открытии в столице России буддийского дацана. В Лхасу караван Доржиева добрался 28 февраля 1901 года. Овше и Гомбожаб в Лхасе встречались и общались, но даже не подозревали, что оба действуют по заданию РГО. Норзунов пробыл в Лхасе около месяца, успев сделать несколько десятков снимков. После чего с очередным посольством Доржиева отправился домой. Любопытно, что и сам Доржиев увлекался фотографией. Еще в 1898 году он привез в Лхасу фотоаппарат и фотографировал столицу. Однако окружение далай-ламы выступило категорически против, и ему пришлось показательно разбить фотокамеру.
Еще одной важной задачей Цыбикова в Лхасе было приобретение тибетских религиозных и философских книг, неизвестных на Западе. Но книг на продажу в городе было мало, стоили они дорого, и паломникам, как правило, были не по карману. Целый год Гомбожаб искал книги по Лхасе и окрестностям, заказывал некоторые для печати в китайских городах. Собрал в итоге 333 тома – целую библиотеку крупного монастыря.
ТИБЕТСКАЯ ФОТОПОБЕДА
В сентябре 1901 года, навьючив яков книгами, Цыбиков двинулся в Россию. Обратный путь оказался не менее сложным. На этот раз его постоянно донимала проблема поиска вьючных животных для перевозки библиотеки, его то и дело обманывали, подсовывая больных или слабых яков и верблюдов.
До Петербурга он добрался только 2 мая 1902 года. К тому времени РГО уже получило от Норзунова снимки Лхасы. Более того, его кадры Поталы каким-то образом попали во французский журнал «География» еще в октябре 1901 года. А в декабре того же года появился снимок Поталы в лондонском «Географическом журнале» – одну-единственную фотографию сделал «участник непальской дружественной миссии», как значилось в подписи. Цыбиков остался не у дел.
Самому же Гомбожабу было не до споров о первом фотографе Лхасы. Новый, 1902 год он встретил в качестве лектора кафедры монгольской словесности Восточного института во Владивостоке. Туда его пригласил ректор института, известный востоковед Алексей Позднеев, учивший Цыбикова в Петербургском университете.
Впервые открытое выступление об экспедиции исследователь Лхасы смог сделать спустя год после возвращения – до того он писал отчеты разным ведомствам. Его доклад «О Центральном Тибете» прошел 7 мая 1903 года при полном собрании членов РГО и стал сенсацией. Географическое общество опубликовало доклад, который вскоре вышел в США на английском языке. В том же году РГО издало фотоальбом с лучшими фотографиями Лхасы, сделанными Цыбиковым и Норзуновым, и разослало его в ведущие Географические общества мира: этакое вежливое напоминание о том, что мы покорили Лхасу. Сделано это было как нельзя вовремя. Спустя несколько месяцев, в 1904 году, англичане совершили вооруженное вторжение в Тибет и заняли его столицу. Далай-лама бежал в Ургу, запретный город перестал быть запретным.
Фотоальбом Лхасы достался и далай-ламе. В 1905 году Цыбиков выступил в качестве переводчика на встрече российских представителей с правителем Тибета в Урге, где и преподнес ему подарок. К тому времени далай-лама изменил свое отношение к фотографии, с благодарностью принял альбом, а через пару лет в монастыре Гумбум просил экспедицию Петра Козлова обучить искусству фотографии юношу из своей свиты.
РГО наградило Цыбикова высшей наградой – премией имени Пржевальского и золотой медалью с надписью: «За блестящие результаты путешествия в Лхасу». Фотографии Цыбикова и Норзунова прославили тогда малоизвестный американский журнал National Geographic. В январском номере 1905 года журнал рискнул опубликовать несколько разворотов с фотографиями тибетской столицы, переданными в редакцию безвозмездно. Именно с публикации российских исследователей Лхасы начался триумф National Geographic и его фирменный формат – фоторепортаж.
УКРАДЕННАЯ ГОЛОВА
В 1906 году Цыбиков получил должность профессора и возглавил кафедру монгольской словесности Восточного института, где работал до 1917 года. В эти годы помимо преподавания в институте Цыбиков готовил к публикации свой дневник о путешествии, занимался переводом привезенных тибетских книг, готовил учебные материалы для Восточного института и написал учебник разговорного тибетского языка, выдержавший три издания и ставший на несколько десятилетий единственным пособием такого рода в стране. Путешествовать ему больше не довелось, были только две небольшие поездки: в Китай в 1909 году и в Ургу в 1927-м.
После 1905 года в родной Урдо-Аге Цыбиков возвел субурган (на санскрите – «ступа»), посвятив его отцу. В основание этого небольшого буддийского ритуального сооружения была заложена «бумбá» – своего рода «священный клад», привезенный из Лхасы: 9 благородных металлов, 9 драгоценных камней, 9 разновидностей круп и лечебных трав. Здесь же на родине Гомбожаб нашел себе жену. Семейная жизнь бурятского профессора до сих пор почти не изучена. Известно только, что он женился на Лхаме Норбоевой – дочери состоятельного купца из Урдо-Аги, которая была моложе его на семь лет. Детей у них не было. Супруги усыновили бурятского мальчика по имени Дондокринчин.
После Февральской революции 1917 года Цыбиков ушел из института и вернулся на родину, чтобы посвятить себя просвещению Бурятии. Написал несколько учебников бурятского языка, был одним из создателей Бурятского ученого комитета, впоследствии ставшего первым академическим институтом Бурятии. Впрочем, на это времени ему было отпущено немного – в конце 1920-х годов он сильно занемог. Умер Гомбожаб Цыбиков 20 сентября 1930 года в возрасте 57 лет в родной Агинской степи. Предчувствуя смерть, он просил отнести его в войлочную юрту – такую, в какой родился.
Похоронили Цыбикова в селе Агинском недалеко от Агинского дацана. А на следующий день вдова Гомбожаба обнаружила, что могила разрыта и тело мужа обезглавлено. Видимо, голову забрали ламы дацана, чтобы сделать из нее священную чашу-габалу. По буддийским поверьям, голова человека без черепных швов считалась признаком святости и мудрости. У Гомбожаба Цыбикова была как раз такая голова, хотя сложно представить, что она была совсем «монолитной», скорее всего, черепные швы были внешне мало выражены. К тому же на эту голову была возложена благословляющая рука самого далай-ламы. В общем, голова пропала бесследно.
В последующие годы на родине Цыбикова головы стали рубиться беспощадно: дацаны закрыты, ламы репрессированы, Дондокринчин расстрелян как «участник контрреволюционной организации», субурган в Урда-Аге разрушен… Только спустя шестьдесят лет святыни, привезенные из Тибета, нашлись. И совершенно неожиданно. В 1995 году в Урда-Агу приехал один из авторитетных тибетских учителей – Ринпоче-лама, который указал селянам, что они попирают ногами святыни. Стали копать на месте, где стоял субурган Цыбикова, и на глубине полутора метров обнаружили клад. «Все сохранилось удивительно, – вспоминает участник раскопок, ныне директор краеведческого музея в Урда-Аге Бáтор Дамбаевич Батожаргалов, – бумба была обложена камнями и засыпана песком. Зерна пшеницы, казалось, только сейчас собрали на поле. По указанию Ринпоче-ламы мы построили для святыни новый субурган на холме, который теперь возвышается над селом».
…Книгу Цыбикова «Буддист-паломник у святынь Тибета» издали только в 1919 году. Она была переведена на несколько языков. Уже в наше время вышли переводы на китайском и французском. Для тибетологов его труд не теряет своего значения по сей день: столь подробно и ярко описать старую Лхасу не удалось больше никому. На родине исследователя в его честь названы улицы, школы, музеи. А в селе Агинском Цыбикову установили оригинальный памятник. Бронзовый барельеф разместили на громадной гранитной глыбе – в память о той скале у перевала Найчжи, где была оставлена отчаянная надпись: «Русский подданный Г.Ц.».