-Миша, ты обещал рассказать, как попал в тюрьму.
-Лизка, может не стоит...
-Стоит, стоит, я же уже пообещала своим читателям.
-Ладно, раз ты пообещала. Продолжу, так и быть.
В середине мая 1990 года меня снова звонком пригласили в ГорУВД на беседу. Эти вызовы и беседы стали постоянными в течении последнего года. Мне пытались «пришить» дело о хищении с завода 100000 рублей. Это было смешно. Я не умею и не думал ничего воровать, да и завод по бухгалтерским отчётам не имел никаких денежных пропаж и хищений. Тем не менее, в этот раз мне предъявили обвинение и ордер на арест и на сопровождение в тюрьму. Здесь я уже испугался. В обвинении значилась статья Уголовного кодекса РФ 93 и что по этой статье мне полагается срок от 8 до 15 лет, вплоть до расстрела. Я был напуган не тем, что такая статья, а тем, что я ничего такого не совершал, а просто кто-то крайне заинтересован в том, чтобы я был наказан. Но кто и за что!?
Привезли меня в легковой машине с задернутыми шторками в непонятное заведение. Это оказался вытрезвитель (сейчас их уже нет). Об этом мне сказал сосед по камере. Он спросил: «За что?». Я ответил: «Не знаю». И он мне разъяснил, что это вытрезвитель, что меня привезли сюда незаконно, что ордер «липовый». Чтобы тебя сломать они будут тебя держать тут, сколько им нужно, и никто об этом не узнает. Его слова сбылись. Меня в этом вытрезвители держали с 15 апреля по 10 мая, т. е. 25 дней без санкции прокурора (не напасёшься же санкций прокурора на всех пьяниц в вытрезвителе). Это было по сегодняшним меркам грубейшее нарушение закона, а тогда это поощрялось государством и КПСС. Ведь я же был не уголовник, а таинственный преступник гораздо серьёзнее для них, чем просто уголовник с совершенно прозрачным прошлым и будущим.
Наконец 13 мая мне объявили, что меня переводят в тюрьму, видимо они там у себя решили вопрос для этого шага. Ведь вечно держать меня в вытрезвителе для них становилось опасным. В тюрьме в толпе только что привезённых со всей области людей нас держали в «привратке» около 3-ёх часов. Сидеть было негде, скамеек не было, в «привратке» было холодно, погреться было нельзя, нас не просто держали, а держали в строю, строй нарушать не разрешалось. Часа через три нас повели на приём – фотографироваться, сдавать отпечатки пальцев, отобрали деньги, документы и ценности. А у меня были только документы и металлическая мелочь. Приёмщик был недоволен и проворчал: «опять обошли сволочи». Не знаю почему, но меня «обошли» стрижкой, видимо это просто случайность, вообще, всех, кто попадает сюда «оболванивают наголо». Затем меня ведут в кладовую, где выдают матрас, подушку и одеяло – всё изношенное до дыр. Зеки говорят, что на этих матрасах и подушках не один человек умер. Действительно, в последствии я узнал, что это имущество передаётся в тюрьму из больниц, когда там этим пользоваться уже невозможно. Затем опять ожидание, когда за тобой придёт охранник с другого этажа. Наконец, через час он приходит и ведёт тебя на тот этаж, где поджидает уже другой охранник. Запускают тебя в камеру, а там уже несколько пар глаз (от 4-ёх до 30-ти) и все смотрят на тебя, сверлят глазами. Им всем уже известно кого привели. Тюремный телеграф работает исправно. В передаче информации не бесплатно участвуют члены администрации и зеки. Но в камере начинается своя беседа, и как тебя примут, ты потом поймёшь. Спрашивает «смотрящий» по камере. Это тоже зек, но титулованный. Мне было задано несколько вопросов, после чего титулованный зек согнал с нижней шконки, у форточки, человека и сказал, что это теперь моё место, и что мне там будет уютно. Значит меня приняли приветливо. Плохо тому, кому указывают место у толчка, на верхней шконке. Причину такого приёма я узнал из дальнейшей беседы с главным по камере.
Во-первых, он уже знал, что придёт не мелкий воришка, а серьёзный человек, а понятие «серьёзный человек» это очень простое и одновременно очень сложное понятие. В данной среде это играет большую роль.
Во-вторых, на задаваемые мне вопросы я отвечал правдой, ничего не скрывая. В общем-то я просто отвечал, но главный сделал свой вывод: «он (то есть – я) ничего не боялся, а это признак хорошего человека, об этом я узнал из многочасовых бесед со «смотрящим».
Видимо я в тюрьме «прописался» этот вывод для себя я сделал после того, как меня приняли в первый по счёту камере (хате). «Хатой» сидельцы тюрьмы называют камеры.
Ещё в тюрьме есть понятие «пика». Это то отверстие в двери «хаты», через которое время от времени охранник просматривает всю камеру «хату». И камерники и охранники знают, что есть в «хате» места, которые через «пику» не просматриваются. Эти места сидельцы используют для своих дел, которые делать в камере запрещено. А таких дел много: что-то прятать, играть в карты, издеваться над кем-то, колоть наркотики, справлять друг с другом неприличные дела. Охранникам всё это прекрасно известно, но пока им сидельцы платят – они молчат, но если не платят – то они устраивают неожиданные проверки, обыск и т.п. Как следствие – изолятор или заседание выездного суда и дополнительный срок, к тому, который присудят. Т.е. в тюрьме все от начальника тюрьмы до рядового охранника и сидельца всё что можно покупают и продают. Предметами купли-продажи являются: водка, наркотики, чай, сигареты, правда, неправда, жизнь, смерть и труд.
Есть такая поговорка у тех, кто по той или другой причине оказался в тюрьме: «Тюрьма умного лечит, а дурака калечит». И это очень правильно. Дураки из тюрьмы выходят или ещё большими дураками и калеками или «ногами вперед». Не зная повезло мне или нет, но прописку в первой по счёту камере я прошёл нормально, а там (в тюрьме) бросают из камеры в камеру, перетасовывают людей постоянно, что бы они не сговаривались, не сживались друг с другом.
-Ну всё, моя дорогая, на сегодня хватит с тебя тюремных историй...
-Потом расскажешь ещё, Миш?
-Даже не знаю, как настроение будет, неохота мне это всё вспоминать...