Как часто бывает в пути, устав от долгой езды, внимание пассажиров невольно привлекает чей-то незатейлевый разговор. Обычно это пустые жалобы на жизнь или здоровье, но порой откровения перерастают в душещипательные, запоминающиеся истории. И тогда время летит быстро и незаметно, потому что вынужденный слушатель становится невольным участником рассказываемых событий.
Такого типа рассказчики, как правило, ничем не выдающиеся персоны: бесхитростные и простые, по своей сути. Их рассказы потрясают своей глубинной основой, потому что возвращают заблудшую душу в рамки прописных истин, от чего рассыпается налёт чёрствости и безразличия.
Возвращаясь из гостей, устав от долгой изматывающей дороги, я боролся со сном. Идеальная трасса и мягкий ход автобуса убаюкивали, но тяжёлую голову, на вялой шее, болтало из стороны в сторону, от чего сбивался сон.
Маршрутка была почти пустой, потому водитель охотно остановил, голосовавшей на обочине паре.
В салон вошла пожилая женщина с мальчиком лет десяти-двенадцати. Простенькая одежда на них указывала на скромный достаток. Видно было, что ей приходится экономить, но, при этом, нечто необъяснимымое выдавало цельную, независимую, знающую себе цену, натуру. Такие люди вызывают у меня уважение своей чистоплотностью и природной воспитанностью. Их, по-праву, называют "соль земли"— это наша совесть и ориентир. Именно они не позволяют бродящему обществу перейти за грань приличия.
По взгляду мальчика стало понятно, что, сидящая передо мной женщина, им знакома. Указав на неё рукой, он сказал:
— Ба, смотри. Тётя Соня.
Женщина согласно кивнула и направилась к моей соседке.
— Здорово, кума. — тронула она дремавшую знакомую.
Спинка сидения качнулась под массой грузной тёти Сони.
— О, Настя, а я чё-то задремала.
В беглом приветствии мальчик прошмыгнул на свободное место.
— Ну, дай-ка я тебе компанию составлю. — предложила вошедшая, садясь рядом со своей знакомой.
У них завязался степенный, житейский разговор. Из него я узнал, что женщина с мальчиком — это бабушка с внуком, что они ездили в город, потому что ''давно обещала ему свозить на карусели, и долго откладывала на это с пенсии".
— Балуешь ты его, — пробурчала тётя Соня.
— Нет, — не соглашались женщина, — не балую.
— Это ж помощник мой. Он, ведь, и по хозяйству поможет, и у соседей заработать не откажется. Да ещё и в школе старается. Я ему ещё зимой обещала: если хорошо закончит год — свезу на карусели.
— И как закончил? — поинтересовалась соседка.
— С письмом тяжело. Пришёл расстроенный, говорит: "Не даются мне эти запятые, прийдётся, наверное, без каруселев," — а мне так его жалко стало, что говорю: "Ладно, знаю что старался, видно не даётся тебе наука. Пенсию получу и поедем, заслужил." — Он обрадовался, гляжу глазки мокренькие от счастья, говорит: "Я, ба, на мороженном тебе съэкономлю, не буду его." — Но как не купить ребёнку? Купила и мороженного, и квасу, и на машинках покатался. Что он видит- то? Детям должно быть детство.
— Он же тебя в растраты ввёл. — возразила соседка.
— Да, не, — успокоила вошедшая, — продали мы с ним картошку на рынке, даже чуть-чуть осталось.
Слушая рассказ, я покосился на мальчика. Он спал. По довольному лицу, стало понятно, что у него сегодня был праздник.
— А ты у Зойки чтоль была? — спрсила она соседку.
— У Зоюшки, — скорбяще ответила тётя Соня, — у доченьки.
— А что печально так? — переспросила баба Настя. — Не родила? Сколько ей ещё?
— Нет, не родила. — с тем же трагизмом ответила кума. — Аборт сделала.
— Как аборт? Она же с пузом ходила. Что ты мелешь?
— А вот так. Мужик еённый бросил. Она без работы. Ребёнка-то кормить надо. Да как самой-то, без денег?
— Как так? — возмутилась баба Настя, — Это ж не комара хлопнуть. Там ребёнок в ней был. С таким пузом. Он, ведь, уже шевелился небось? Грех это, — негодовала она крестясь. — Как врачи-то за такое взялись, как согласились, на таком сроке?
— Ты не осуждай, — защищала дочь Соня, — ребёнка, ведь, кормить надо, одевать. На одни только памперсы сколько денег. А потом выучи, чтоб человеком стал. Решили — не потянем. Чего нищету разводить? Сделала аборт. Вот хоронить ездила.
— Как хоронить? — спросила баба Настя, — Вы что у батюшки были?
— Как, — горько огрызнулась тётя Соня — в больнице не оставишь трупик. Делали тайно, за деньги. Привезли в пакете домой. Ночь продержали его на балконе, а днём договорились с кладбищенским сторожем. Он и нашёл место, где — мы не видели.
— Соня-Соня, — качая головой, простонала баба Настя — грех это, смертный грех. Вы же часть себя убили. Как жить теперь, с этим?
Не уж-то миски супа лишней не нашлось бы? Ты вспомни, как тебя мать ростила. Ведь тоже не в золоте купались. — Люди помогли. Я бы, Зойке твоей мозги вправила.
— Вправила. — передразнила соседка. — Чё ж ты Нинке своей не вправила, когда внука чуть не уморила?
Баба Настя глянула в сторону мальчика и, убедившись что он спити, с нарастающим возмущением, ответила.
— Я, Соня, от того и осуждаю дочь, что такая ж душегубка, как и Зойка твоя. Только не дала ей ребёнка убить. Успела вовремя.
— Тож, поди, маешься щас с ним? — не унималась соседка. — С дауном-то? Сама спокойно не живёшь, да и ему ничего не светит. Сколько они — лет до тридцати живут? Нет бы ещё тогда отмучался.
— Ты, змея, — осекла её баба Настя — не думай ядом плеваться. Не тебе счёт его жизни вести. Он творение Божье, он человек, он ребенок.
Это дурни-врачи дочь мою напугали: "Натерпишься с ним. Молодая, ещё родишь. Избавляйся." — Если б не зять, то гнил бы и мой Лёшка под кладбищенскмм орехом.
— А зять, что-сильно помог? — съязвила Соня.
— Зять, Соня, — прервала её баба Настя, — если б не погиб, сейчас бы сына воспитывал. Он то и уговорил мою дуру ребёнка оставить. За ними в роддом ехал, когда в него фура врезалась.
У Нинки депрессия. На младенца смотреть не хочет. — Винит его в смерти мужа. Как-то зашла проведать, смотрю — спит, а из кухни шум непонятный. Она, мерзавка, его в кадку пустую положила, да подушкой накрыла, чтоб плачь не слышать. Подняла я подушку, а он ором заходится, ручками шкребёт по кадке, венки на шее вот-вот лопнут. Так и спасла я его. Правда дочь потеряла. Наглоталась таблеток, чтоб через сон уйти. Врачи приехали поздно. Да что уж там? Ушла во грехе, да с большим грехом. Прости её, Господи. — заключила она крестясь.
— Так что не смей называть его так. Ладно дети в школе дразнят. Но для меня он — радость и счастье. И никому в обиду его не дам. Сколько даст Бог, столько и проживём.
— Ты прости меня, Настя, — покаянно взмолилась тётя Соня, — злость во мне от бессилия. Ничего, к сожалению, не исправишь.
— Бог простит, Соня. — ответила баба Настя. — Где-то потеряли мы деток своих, что-то сделали не так, раз так у них всё сложилось. Видать часто в зад им дули, раз выросли парниковыми.
— А зло вытравливай из себя, иначе зачахнешь. Думаешь мне не жаль дочь свою? Жаль её, грешницу, свой ребёнок никак. Но глупость за неё не исправлю. Бог ей судья. Мне, вон, Лешку растить. Как смогу, да не брошу. Смотри: сладко спит — счастьем лицо искрится.
Ну, вроде, подъезжаем. Давай готовиться к выходу.
Женщина разбудила мальчика и они втроём напрвились к выходу.
Водитель высадил их на деревенской остановке. Выходя, мальчик посмотрел в мою сторону. Лёгкое, почти незаметное касание, оставил приговор врачей на его счастливом лице. То, что мы брезгливо называем дауном, никак не обнаруживало себя за счастливой улыбкой.
Он сошёл первым и, подав руку, помог спуститься обеим женщинам. Мохнатая дворняжка подбежала к нему. По собачьей радости, я понял, что это их бесстрашный защитник и верный друг.
Автобус тронулся. За окном остались женщины и, машущий нам в след, Лёша.
Разные истории приходилось слышать мне в пути. Пьяные признания и покаянные откровения. Случайному попутчику многое можно поведать. Ведь,как сказал мне один пассажир: "Я сейчас выйду и мы больше не встретимся." — Синдром попутчика.
Наверняка и я не встречу этих женщин. Милый мальчик останется в прошлом, машущей в след маршрутке фигурой. Но навсегда останется со мной, поразивший до глубины души рассказ, в котором обычная женщина вырвала из лап смерти обречённого младенца. И сам поступок, в котором нет ничего героического, яркой картиной отпечатался в моём сознании. Обыкновенная деревенская бабуля не даст мне отказаться от чётких нравственных устоев. От того ещё больше уверился в том, что жить нужно с любовью и заботой, ведь "мы живём столько, сколько Бог даст."
Автор Сергей Замоз. Молдова. Бельцы.