— Ну, не подлецы? Не подлецы? А? Ну, что с этим народом делать? Ну, что с ним делать? — взволнованно говорил старик-смотритель поселений в Рыковском.
— Да что случилось?
— Понимаете, опять двух человек убили. Хотите, идём вместе на следствие.
Дорогой он рассказал подробности.
Два поселенца — «половинщики», жившие вместе «для совместного домообзаводства», то есть в одной хате, убили двоих зашедших к ним переночевать бродяг.
Убили, вероятно, ночью, когда те спали. А на утро разрубили трупы на части, затопили печку и хотели сжечь трупы.
— Хоть бы прятались, канальи! — возмущался смотритель поселений. — А то двери настежь, окна настежь, словно самое обыкновенное дело делают. Ведь вот до чего оголтелость дошла! Девчонка их и накрыла. Соседская девчонка. Зашла зачем-то к ним в хату. Смотрит, вся хата в кровище, а около печки какое-то месиво лежит, и они тут сидят, около печки, жгут. Не черти? Ну, заорала благим матом, соседи собрались! Тут их за занятием и накрыли. И не запирались, говорят.
В мертвецкой, посредине на столе, лежала груда мяса. Руки, ступни, мякоть, из которой торчали раздробленные кости. И пахло от этой груды свежей говядиной.
Этот говяжий запах, наполнявший мертвецкую, словно мясную лавку, был страшнее всего.
Между кусками выглядывало замазанное кровью лицо с раскрытым ртом.
— Другая голова вот здесь! — пояснил надзиратель, брезгливо указывая на какую-то мочалку, густо вымазанную в крови.
Голова лежала лицом вниз, это был затылок.
В дверь с ужасом и любопытством смотрели на груду мяса ребятишки.
— Ах, подлецы! Ах, подлецы! — качал головой смотритель поселений. — Пишите протокол! Идём на допрос.
В то время следователей на Сахалине не было, и следствие пребезграмотно вели господа служащие.
Перед канцелярией смотрителя поселений стояла толпа любопытных. В канцелярии стояли два поселенца средних лет, со связанными назад руками, с тупыми, равнодушными лицами. Оба были с ног до головы вымазаны в крови.
— Ваше высокоблагородие, явите начальническую милость, отпустите домой! — взмолились они.
Смотритель поселений только дико посмотрел на них.
— Как домой??
— Знамо, домой! Ведь что же это такое? Руки скрутили, сюда привели, дом росперт. Ведь тоже, чай, домообзаводство есть. Немного хочь, а есть. Старались, — теперь разворуют. Дозвольте домой.
— Да вы ополоумели, что ли, черти?
— Ничего не ополоумели, дело говорим! Чего там!
— Молчать! Развязать им руки, вывести на двор, пусть хари-то хоть вымоют. Глядеть страшно. Вымазались, дьяволы!
— Вымажешься!
Через несколько минут их ввели обратно, умытых: хоть на лицах и руках-то не было крови.
— Пиши протокол допроса! — распорядился писарю смотритель поселений.
— Чего там допрос? Какой допрос? Пиши просто: убили. Всё одно, не отвертишься, вертеться нечего. Там дом разворуют, а они допрос!
— С грабежом убийство?
— С грабежом! — презрительно фыркнул один из поселенцев. — Тоже грабёж! Сорок копеек взяли.
— Сколько при них найдено денег?
— Сорок четыре копейки! — отвечал надзиратель.
— Из-за сорока копеек загубили две души? — всплеснул руками смотритель поселений.
— А кто ж их знал, души-то эти самые, сколько при них денег! Пришли двое незнакомых людей, неведомо отколь. «Пусти, переночевать», — просятся. По семитке заплатили. «А на постоялый нам, говорят, не расчёт». Думали, фартовый какой народ, и пришили. А стали шарить, только сорок копеек и нашарили. Вот и весь грабёж. Отпусти, слышь, домой. Яви начальническую милость. Что ж, из-за сорока копеек дому, что ль, погибать? Всё немного, а глядишь, на десяток рублей наберётся! Растащат ведь!
— Отвести их пока в одиночку!
— Из-за сорока-то копеек в одиночку. Тьфу ты! Господи!
Поселенцы, видимо, «озоровали».
Источник: Новодворский В., Дорошевич В. «Коронка в пиках до валета. Каторга»