Иринка сидела в темном углу большой залы трактира на самом краешке занозистой табуретки. От необычной обстановки, а главное – от пережитого утром, ее трясло. Сегодня Васенька приходил к ее родителям свататься. Ничего хорошего из этого не вышло.
Отец побагровел и с криком: «За партейного отдавать, да я ее лучше своими руками придушу», вытолкал несостоявшегося зятя из дома. Мать поступила еще хуже: отхлестала дочь по лицу мокрой тряпкой, которой до этого вытирала со стола, и заперла в кладовке. Иринка полчаса проплакала, а потом щепочкой приподняла крючок с наружной стороны двери и потихоньку выскользнула из дома.
Первым делом побежала, конечно, к Васеньке на квартиру. Хозяйка посмотрела на нее без интереса и сообщила, что квартиранта сегодня до ночи не будет.
«В трактире он по воскресеньям сидит, - буркнула она. – И чего сидеть, если всегда тверезый возвращается!»
Нужный трактир девушка нашла не сразу. Там было не многолюдно. Собравшиеся мужики пили чай вприкуску и негромко разговаривали. Васенька, увидев невесту, растерялся. Утром после бессонной ночи, когда он принял бесповоротное решение жениться, Иринка занимала все его мысли, была сияющей мечтой. А здесь, среди товарищей по партии и разговорах о судьбах страны внезапно показалась чужой и лишней. Но она смотрела на него такими несчастными глазами, что Васенька смягчился, усадил Иринку рядом с собой и велел молчать и слушать.
В захудалом трактире, стоявшем в самом конце Непроезжей улицы, в воскресные вечера никогда не было ни ругани, ни звона посуды, ни песен. Алтанцы даже старались в это время не проходить мимо. Погулять в праздник – это с дорогой душой. Но только не в заведении, где традиционно собирались партейные. Не ровен час, кто из знакомых поблизости увидит, позору не оберешься. Жители Алтанска и раньше считали ссыльных способными на всякое преступление и надувательство, приговаривая: «поселенец, что младенец, на что взглянет, то и стянет», не делая разницы между уголовными и политическими. А после знаменитого государева Манифеста, к партейным стали относиться чуть лучше, чем к тараканам.
История была небывалая и облетела империю за считанные месяцы. 1 марта 1881 года на Екатерининском канале Господь снова спас царя от очередного покушения. Бомба взорвалась в руках у народовольца Гриневицкого, а Александр II не получил ни царапины. Ожидали арестов и казней, но император публично простил преступников, сказав при этом Софье Перовской: «Не стану тебя судить, перед Богом за свою вину ответишь». Говорили, что после этих слов Перовская заплакала и поцеловала Государю руку, а вскоре ушла в монастырь.
А еще через некоторое время вышел Манифест, которым под особым протекторатом министра внутренних дел учреждалась Общественная комиссия. Предполагалось, что туда войдут лучшие представители земств. В обязанности комиссии вменялось обсуждение облегчения крестьянских платежей при выкупе на волю, проведения податной и паспортной реформы. Ее учреждение дало возможность заткнуть рот либералам. И доморощенным и заграничным. А что результатов пока нет, так это дело серьезное, здесь с наскока никак нельзя.
Провал покушения, на которое ушли последние силы партии, стал тяжелейшим ударом по «Народной воле». Террор признали не оправдавшим себя методом. Хватило бы и этого, но для достижения окончательного результата нескольким влиятельным членам исполнительного комитета партии предложили войти в состав Общественной комиссии. Немедленно разгорелась дискуссия: оставшиеся без высочайшего внимания народовольцы обвиняли бывших соратников в том, что они продались самодержавию. В ответ в «Ведомостях Санкт-Петербурга» появилась статья за подписью Патриот Отечества, в которой говорилось: «Так называемые борцы за счастье народа наконец-то показали свое истинное лицо. Доселе, нападая из-за угла и прячась перед проявлением мощи государства, они только увеличивали смуту. Теперь же, когда впервые в истории России появилась возможность действительно оказывать влияние на судьбы страны, они малодушно отказываются принимать в этом участие. Это без сомнения подтверждает – такие люди не способны ни на что, кроме пустых разговоров». Последствия дискуссии оказались вполне прогнозируемыми – партия перестала существовать.
Неудачливые революционеры разъехались по империи зализывать раны. Им никто не мешал организовывать новые ячейки, привлекать сторонников. Ввели только одно обязательное правило – все состоящие в политических организациях должны были раз в неделю являться в полицию для двухчасовой нравоучительной беседы, а раз в месяц к доктору – проверить душевное здоровье. Уклоняющихся отправляли мести улицы, невзирая на сословия.
Тем не менее, революционное движение не заглохло. Вот и в Алтанске действовала ячейка новой петербуржской организации «Свобода без границ».
Они считали, что любая государственная власть непременно угнетает свободную личность. Еще большим унижением для каждого человека являются любые границы между странами, ибо человечество, по сути, составляет единое целое. Члены алтанской ячейки сильно переживали, что вынуждены действовать в самой сердцевине империи, где поблизости нет ни одной границы. И завидовали московским и питерским единомышленникам, которые целью своей деятельности поставили воссоединение России и Европы. Единственным утешением для алтанских безграничников были монголы, которые, похоже, целиком и полностью разделяли их воззрения и, не признавая никаких границ, постоянно угоняли из России табуны коней. Не брезговали и коровами. Мужички, живущие в приграничных селах, радостно отвечали соседям тем же. В остальном международная обстановка не радовала.
Собрания ячейки проходили по воскресеньям. Именно в этот день господин исправник самолично проводил беседу с революционным элементом. На беседы съезжались неблагонадежные из всех окрестных деревень. Отбыв необходимую повинность, безграничники шли в трактир на собрание.
Сегодня, как обычно, начали с обзора международной обстановки. Потом единодушно признали генерал-губернатора сатрапом и душителем свободы. Васенька увлекся, стал время от времени пихать Иринку в бок и шепотом давать пояснения.
- Вот смотри, Ириш, это наш председатель – товарищ Мамонт, - Васенька указал на, старика, сидящего во главе длинного стола. - Он еще с самим Бакуниным знаком был. А это, ну вон рядом с Мамонтом сидит, видишь, молодой такой, бритый. Это товарищ Однодворец. Из самого Петербурга приехал, налаживать у нас партийную работу.
- Вась, а кто такой Бакунин? - пискнула Иришка. Но тут на них зашикали, и Васенька жестами показал, что подробности расскажет потом, после собрания.
Тем временем Мамонт под одобрительный гул сторонников заканчивал свою речь:
- Народ наш глубоко и страшно ненавидит государство, ненавидит всех представителей его, в каком бы виде они перед ним не являлись. И мы обязаны поддержать его. Пора фанатических мучеников, бесполезных жертв, которые мы понесли в период террора, прошла. Настает пора точно рассчитанных ударов, неуклонной и терпеливой деятельности.
Все громко захлопали, и Иринка, воспользовавшись этим, наклонилась к уху жениха и шепотом задала мучивший ее с утра вопрос:
- Вася, а что мы с тобой теперь делать будем?
- А мы, Иришенька, теперь будем издавать газету. Настоящую, как в Санкт-Петербурге. И еще листовки печатать. И в каждой, ты понимаешь, в каждой, будем рассказывать правду и про чиновников, и про членов городского правления, и даже про самого губернатора! Как они простой народ угнетают, взятки берут, казну разворовывают. Ты понимаешь, раньше считали, что надо царя убить, и все сразу хорошо станет. А на самом деле по-другому надо!
Васенька говорил тихо, но горячо, не замечая, что лицо у девушки все больше вытягивается, а в глазах уже показались слезы.
Объявили перекур, участники собрания потянулись на улицу. Хозяин трактира, хоть и благоволил к революционным идеям, правда, не без прозрачного намека со стороны господина исправника, и, конечно же, кругленьких сумм, регулярно поступавших из кассы безграничников, но табачищем смолить в помещении запрещал.
- Пойду я, Вася, - Иринка встала, одернула кофту и поправила волосы.
- Иришка, ты куда? Тут сейчас самое интересное будет.
- Домой. Ничего, у меня родители отходчивые. Поворчат пару дней и простят. А даже если и выпорют, так мне дуре и надо.
- А как же...
- А как, ты мне, Васенька, уже объяснил.
И Иринка, решительно расталкивая столпившихся на крыльце с цигарками мужчин, вышла из трактира. Василий хотел было пойти за ней, но передумал. Нужно же узнать, о чем будет написано в первом номере партийной газеты.