Если в числе современных «классиков» уже упоминался Виктор Пелевин, то вторым китом, на котором держится литература, будет, конечно, Владимир Сорокин. И нет, третьего кита не будет.
Эти два автора имели огромное влияние в девяностые, и потому остаются популярны до сих пор. Кто-то захочет поспорить и скажет, что тот же Дмитрий Глуховский и Евгений Водолазкин сейчас намного актуальнее, но Сорокин и Пелевин уже стали отражением эпохи и заняли свою нишу в литературной истории. Их уже запомнили, как творцов постсоветской России, а какое место в народной памяти будет отведено другим современным авторам – пока не ясно.
Пелевин начал свою карьеру с того, что вскрыл духовную язву идеи коммунизма. Сорокин же препарировал тело. На этом можно было бы закончить. Да, он доктор со скальпелем в руках, готовый к самым отвратительным испражнениям. Но готов ли к ним читатель? Сорокин не спрашивает.
В романах Сорокина люди едят кал, а Сталин совокупляется с «графом Хрущёвым». Отвратительно? Едва ли, ведь всё, о чём пишет автор, – это метафоры и попытки переосмыслить русскую историю. Он разрушает культы и идолы, принятые в «цивилизованном» обществе. Доходит это до того, что он пародирует Достоевского Набокова, Пастернака, копируя их уникальный стиль.
Такой писатель многим не по вкусу, ведь он разрушает привычную систему ценностей. Поэтому в нулевых его травили: романы жгли и рвали на общественных акциях.
Но и сам Сорокин является, по сути, художником, представителем концептуализма и соц-арта. На одном перфомансе он обмазывал жареным салом рукопись романа «Голубое сало».
Он не просто писатель, он именно творец. Ранние его романы – «Норма», «Очередь» – это картины, разоблачающие советскую действительность. Он выступает против всего бытового, мещанского.
«– Товарищ, кто последний?
– Наверно я, но за мной ещё женщина в синем пальто.
– Значит, я за ней?
– Да. Она щас придёт. Становитесь за мной пока.
– А вы будете стоять?
– Да.
– Я на минуту отойти хотел, буквально на минуту…
– Лучше, наверно, её дождаться. А то подойдут, а мне что объяснить? Подождите. Она сказала, что быстро…
– Ладно. Подожду. Вы давно стоите?
– Да не очень»
Так начинается «Очередь». Через форму автор передает содержание: в колонне людей все равны, безлики – всё произведение построено из диалогов. Нигде нет авторской речи, описания и рассуждений. Читатель может воспринимать текст визуально, не вникая в его суть, а только просматривая.
К этому же приёму Сорокин прибегает в «Норме». Для автора нормально, не жалея бумаги, исписать десяток страниц буквой «А» или спародировать пустословные советские лозунги. Одна страница – один лозунг: «МЫ СВОЮ НОРМУ ВЫПОЛНИЛИ». Получается своего рода картина в книге. Именно такие книги стоило назвать «графическими романами», а не комиксы, в основе которых не текст, а рисунки.
Сорокин – классик даже не за свои заслуги. Просто он – закономерное продолжение русского пути, которому когда-то суждено было погрузиться в соцреализм, откуда Сорокин теперь достаёт Россию.
Но время идёт, и автора волнует уже современная ситуация в стране. В «Дне опричника» Сорокин пишет: «Государю из Кремля народ виднее, обозримей. Это мы тут ползаем, как воши, суетимся, верных путей не ведая. А Государь всё видит, всё слышит. И знает – кому и что надобно». Сатира и цинизм, присущие писателю, обличают политиков и систему современной власти. А классические приёмы постмодернизма – пародия, реминисценции и сарказм – помогают воплотить талант писателя в полной мере.
Текст: Андрей Швед
Иллюстрация: Юлия Саликеева