У меня была машинка столько, сколько я себя помню. Началось это когда моя семья испытывала крайнюю нужду в деньгах. Я был ребенком конца 80-х и начала 90-х. Моя семья не могла позволить себе домашний компьютер, поэтому для печати текста у нас была пишущая машинка. Это не было модно, но и не было антиквариатом. Я писал в ручную все свои домашние задания, пока не поступил в старшую школу, конечно же, после того, как у меня был собственный компьютер и принтер, и я мог делать это так же, как и все остальные.
Но мне понравилось, как чувствуются клавиши на пишущей машинке. Мне казалось, что я конструирую каждую букву так, как мне никогда не позволяла печатать на компьютере. Вы должны действительно нажать на пишущую машинку, понимаете, вы не можете просто лениво нажимать клавиши, зная, что проверка орфографии и автокоррекция придут и уберут ваши беспорядки.
С пишущей машинкой, я должен быть уверен в том, как пишутся слова, и должен быть абсолютно уверен, что и когда печатаю. Мне, конечно, не удается набрать свои обычные 120 слов в минуту на пишущей машинке. Я замедляюсь до 50 или 60. Так почему я продолжаю использовать именно ее? Ну, потому что это важно для меня.
Писать для меня - это процесс. Это труд. Я получил дар болтливости, и не использовать его таким образом кажется плохой идеей. Поскольку я могу говорить красивые вещи, это моя обязанность, а не мое непоколебимое обязательство. Записывать слова, сохранять их и говорить их тем, кто страдает и исцеляется. Но для того, чтобы я мог это сделать и раскрутить мои романы, и написать хотя бы одно умное письмо на работе, мне нужно начать писать.
Я знаю, что это кажется таким странным, людям, которые не испытывают таких же чувств, но позвольте мне сказать вам: письмо - это волшебство. И магия всегда получает должное. Магия вынимает то, что дается вам в слезах и в отчаянии.
Чтобы я мог сесть, открыть записную книгу и положить ручку на бумагу, я должен истекать кровью, потеть и иметь страшные сны. Я должен потерять связь с реальностью. Я должен начать и сдаться. Я должен делать все это много, много, много раз. Я должен бороться с чувствами неуверенности в себе, синдрома самозванца, прямой ненависти к себе и страха. Страх того, что случится, если никто не прочитает это, если это никому не понравится. Но и страх перед успехом. Что произойдет, если это станет безумно успешным, и мне больше никогда не разрешат больше быть в одиночестве? Поэтому я отбиваюсь от всего этого, и как только кончик моей ручки касается бумаги, у меня совершенно нет идей. Я плакал и страдал за то, что сейчас похож на ничто, но это ложь. Это только последний тест. Я должен что-то написать. Я должен составить первые несколько слов, и как только я это сделаю, я смогу придумать что-то, что стоило испытания героя, которое потребовалось для его создания.
Я должен бороться с чувствами неуверенности в себе, синдрома самозванца, прямой ненависти к себе и страха. Страх того, что случится, если никто не прочитает, если это никому не понравится. Но и страх перед успехом. Что произойдет, если это станет безумно успешным, и мне больше никогда не разрешат быть в одиночестве? Поэтому я отбиваюсь от всего этого, и как только кончик моей ручки касается бумаги, у меня совершенно нет идей. Это только последний тест. Я должен что-то написать. Я должен составить первые несколько слов, и как только я это сделаю, я смогу придумать что-то, что стоило испытания героя, которое потребовалось для его создания.
Это был самый тяжелый урок в моей жизни. Чтобы узнать, что иногда вам просто нужно писать глупости, пока что-то не появится в вас. Я часто просто пишу слово «писать» снова и снова, пока не прорвется плотина из слов и не выплеснется моя душа. Также иногда пишу каждую мысль, которая приходит мне в голову, и затем приходит история. Это происходит с вымыслом и с этими записями. Мне обычно приходится стереть от 10 до 2000 слов перед публикацией, потому что мне понадобилось много времени, чтобы понять, что я пытался сказать.
Когда я сижу за романом, я не могу пропустить ни одного шага, это нужно делать каждый раз одинаково. Сначала я пишу более короткую историю на бумаге. Старый стиль, наполняю композиционную книгу взлетами и падениями рассказа. Я называю эту часть "фазой кофе". В ярости пью много кофе, не сплю, и я становлюсь одержимым книгой. Этот процесс может занять от трех месяцев до трех лет.
А затем я беру тетради и читаю их, делаю заметки на заметках и делаю с ними всю книгу. И тогда начинается "фаза чая". Я замедляюсь, нахожу тихие моменты одиночества, пью много чая из причудливых фарфоровых чашек с блюдцами. Просматриваю тетради и печатаю все на своей машинке. Приукрашиваю, но не особо редактирую. Удлиняю историю, заполняю ее, заканчиваю додуманные дуги персонажа и переписываю диалоги, чтобы сделать их более убедительными.
Как только это сделано, наступает "красная ручка и фаза встряски". На этом этапе я много занимаюсь йогой, я делаю копии того, что написал уже. Я пью много протеиновых коктейлей, покупаю соковыжималку, ем капусту по тонне, и редактирую то, что было напечатано - красным. Я покупаю их сразу много, потому что около 7-8 ручек я точно потрачу, пока буду редактировать свою рукопись. Я не трогаю оригинал. Беру страницы, которые написала моя пишущая машинка, и запечатываю их в конверт. Я никогда не трогаю страницы оригинала. Редактирую копию за копией, уничтожая и восстанавливая красной ручкой, чтобы снова и снова решать, что к чему. Я одновременно ненавижу и люблю этот процесс. Как только это будет сделано, наступит день "пьяной фазы".
Вся эта тяжелая работа, которую я только что выполнил, выходит из дома, когда я начинаю цеплять дым и ежедневно пью вино. Я пожертвую соковыжималку и перестану выходить из дома, если только не нужно в магазин. Я сижу за компьютером с размеченными страницами и пишу окончательный вариант. Добавляю слова по мере необходимости и делаю правки. Уничтожаю всю свою работу и воссоздаю ее снова, еще тысячу раз. Я уверен, что она блестящая.
И вот когда это будет сделано можно принять горячую ванну и отмокнуть от всего происходящего. Я впитываю воду, пока она не становится холодной, и чувствую себя свободным от последних месяцев или лет.
Писать для меня обязательно. У меня нет выбора. Если я не вытащу все, что говорит мой мозг, я взорвусь. Я взорвусь, самоуничтожусь, и в итоге настанет мир с самим собой. В моей голове слишком много людей. Письмо дает им жизнь и собственный голос. Они уходят и возвращаются иногда для продолжения, но по большей части, когда они выходят, их уже нет. Мои сочинения это дети, которые рождены в мечтах, поднятые в стрессе и выпущенные в мир, чтобы их могли судить только те, кто считает мои обложки достаточно интересными для покупки.
Я неизвестен, и это нормально для меня. У меня есть жизнь через меня, и у меня есть жизнь через них. Даже если я одновременно ненавижу их так же сильно, как люблю их.
Поймите, что письмо, рисование, пение, сочинение и любые другие творческие вещи, на которые способен человек, облагаются налогом. Будьте добры к своим творческим друзьям. Будь добр к себе.
Заплатите стоимость творчества, потому что налог на его использование намного меньше, чем стоимость подавления.