Докторант Филипп Шмитт исследует, как развивалась минимальная гармонизация.
Она представляет собой выход из дилеммы, которая часто использовалась с 1960-х годов до более недавнего прошлого:
Директивы Европейского Союза должны быть преобразованы в национальные законы отдельными национальными государствами, чтобы создавать возможности для решения национальных проблем.
Странам оставалось договориться только о минимальных стандартах,
но более строгие правила тоже были возможны.
В своем анализе и сравнении Филипп Шмитт сталкивается с особенностями конкретных стран:
"Прежде всего, государства, имеющие высокие стандарты в определенных областях, часто настаивают на исключениях.
Охрана окружающей среды часто была важной проблемой для немцев, в то время как датчане настаивали на своих социальных принципах.
А англичане придавали большое значение благополучию животных."
Минимальная гармонизация не соответствует идеалу правовой гармонизации.
Но европейская унификация, безусловно, выиграивает от возможности введения более строгих стандартов, говорит Филипп Шмитт:
"Я думаю, в Европе много контрастов, которые были хорошим способом продвижения вперед на общем рынке без ущерба
для социальных интересов, защиты окружающей среды и
прав потребителей.
Ведь именно эта опасность существует, когда группе приходится договариваться о самом низком общем знаменателе:
"В основном опасность гонки снизу. То есть, в конце концов, самый низкий стандарт устанавливает стандарт".
Сегодня Европейская комиссия не рада видеть исключения из более строгих национальных стандартов.
Важным в этом контексте является вопрос о том, в какой степени общий рынок должен централизованно регулировать детали.
В конце 1970-х годов Европейский суд вынес принципиально новое решение по этому вопросу. Спор первоначально звучал довольно банально, речь шла о ликере из черной смородины: немецкая сеть супермаркетов хотела включить французскую Crème de Cassis в свой ассортимент.
Поскольку содержание алкоголя не соответствовало немецкому закону, продавать ликер было запрещено. Компания подала иск против него и доказала это в Европейском суде.
Судьи обосновали это решение тем, что национальные правила могут ограничивать внутренний европейский рынок только в том случае,
если это абсолютно необходимо.
Например, для налогового контроля или если здоровье населения находится под угрозой.
В случае с ликером суд не усмотрел таких причин.
Этим постановлением Европейский суд не только продвинул общий рынок в Европе.
На протяжении десятилетий эта ситуация рассматривалась как "локомотив интеграции", и эта роль вызывает полемику.
Критика исходит не только от политиков, которые видят угрозу национальным интересам, но и от ученых, особенно политологов и социологов.
Они критикуют тот факт, что на протяжении многих лет Суд сознательно действовал политически и превышал свои полномочия.
Один из вопросов, обсуждавшихся в ходе дискуссии, касается возможной политической роли суда.
Независимо от их собственного понимания своей роли, решения Верховного Европейского суда в государствах-членах часто вызывают бурную эмоциональную реакцию, особенно когда речь идет о традиционных национальных нормах.
Никогда не предпринималось никаких попыток подавить развитие.
Закон о чистоте является примером того, что в каждой стране есть сильные, часто бескомпромиссные позиции, которые граждане ожидают от политиков защиты.
Поэтому неудивительно, что главы государств и правительств часто очень сильно представляют свои национальные интересы в Совете Министров - как в прошлом, так и сегодня.
В частности, в 1970-х годах для этой цели часто использовался Люксембургский компромисс - соглашение о том, что "политика пустого кресла" Шарля де Голля когда-то закончилась.
Затем члены Комитета договорились о том, что любое государство может наложить вето на решение большинства, когда речь идет о "национальных интересах".
"Национальные интересы" не получили дальнейшего определения, и Люксембургский компромисс так и не стал европейским правом.
В 1970-х годах большое число вето привело к так называемому евроклерозу, далеко идущей блокаде европейской политики.
Лишь после серьезного пересмотра договоров в середине 1980-х годов изменилась культура принятия решений.
Филипп Баджон принимал активное участие в компромиссе в Люксембурге и его применении.
Поразительно, что в 1970-х годах, одновременно с фазой евросклероза, Европейский суд также продвигал вперед европейскую интеграцию, вынося основополагающие решения.
Юридическая и политическая стороны действовали в противоположных направлениях, говорит Баджон:
"Тем не менее, нигде не было предпринято крупных попыток ограничить полномочия Европейского суда, остановить развитие или даже повернуть руль истории".
Из этого он делает вывод, что вето было инструментом для привлечения критиков и облегчения участия.
"Это создало у правительств впечатление, что они контролируют процесс европейской интеграции."