Поэт и писатель Борис Пастернак известен, прежде всего, по своему роману "Доктор Живаго". Именно за это произведение автору присудили Нобелевскую премию, за него же Пастернак пострадал от травли на родине. Но родители Пастернака с детства смотрел на него как на будущего музыканта. Что же помешало ему построить такую карьеру?
Любовь к музыке Пастернаку передалась по наследству. Его мать Розалия Кауфман играла на рояле так, что уже в свои 10 лет давала концерты в городах России и Восточной Европы.
Когда ей было 14 лет, композитор Антон Рубинштейн пригласил ее сыграть в Петербургской консерватории. Это был огромный успех, Рубинштейн до сих пор остается одной из величайших фигур в фортепианном искусстве, к тому же, он был учителем Петра Чайковского.
"Когда она кончила, он поднял девочку над оркестром на руки и, расцеловав, обратился к залу (была репетиция, слушали музыканты) со словами: "Вот как это надо играть", – писал 20 апреля 1926 года Пастернак Марине Цветаевой.
В 22 года Розалия уже была профессором в Одесском отделении Императорского русского музыкального общества.
С детства Пастернак видел Рахманинова, Скрябина, Толстого, Горького, их дом был культурным центром для творческих людей того времени.
Игра матери вызывала у Пастернака живой интерес.
«Я проснулся от сладкой щемящей муки, в такой мере ранее не испытанной. Я закричал и заплакал от тоски и страха. Но музыка заглушала мои слёзы, и только когда разбудившую часть трио доиграли до конца, меня услышали» – описывал он свои ранние детские впечатления.
Мать, в свою очередь, всячески приобщала ребенка к искусству, водила в Консерваторию на симфонические концерты, знакомила с композиторами. Пастернак хотел играть на фортепиано, как мать. Параллельно учебе в гимназии он проходил курс на композиторском факультете Консерватории. Шесть лет Пастернак посвятил этому.
Однако в 1908 году после выпуска из гимназии и сдачи экзамена в Консерватории Пастернак отверг музыкальную карьеру.
«Мне оставалось еще только пройти оркестровку. Говорили всякое, впрочем, важно лишь то, что, если бы говорили и противное, все равно жизни вне музыки я себе не представлял. Но у меня не было абсолютного слуха. Так называется способность узнавать высоту любой произвольно взятой ноты» – рассказывал писатель в «Охранной грамоте»
Абсолютного слуха не было не только у Пастернака, но и у многих других композиторов. Он понимал, что это не препятствие для музыкальной карьеры. Но мысль о том, что абсолютный слух был у его матери, не давала ему покоя.
«Но музыка была для меня культом, то есть той разрушительной точкой, в которую собиралось все, что было самого суеверного и самоотреченного во мне, и потому всякий раз, как за каким-нибудь вечерним вдохновеньем окрылялась моя воля, я утром спешил унизить ее, вновь и вновь вспоминая о названном недостатке» – рассуждал Пастернак там же.
Однако на тот момент у Пастернака было несколько подготовленных работ, которые он обещал показать своему музыкальному кумиру и учителю Александру Скрябину. Больше всего его поражала «свежесть духа» композитора, в чьих произведениях он чувствовал сумасшедшую смелость, пишет А.Иванова-Скрябина. В доме композитора в Глазовском переулке в Москве он сыграл три произведения.
«Все это ему нравилось. Я поспешил кончить. Он сразу пустился уверять меня, что о музыкальных способностях говорить нелепо, когда налицо несравненно большее, и мне в музыке дано сказать свое слово» – вспоминал Пастернак.
Скрябин сам сел за рояль и решил повторить один из эпизодов. Он был сложный, и Пастернак не рассчитывал, что композитор воспроизведет его точно. Но Скрябин не только не повторил его, а сыграл композицию в другой тональности. Пастернак стал размышлять. Вот если бы Скрябин сказал ему, что у него самого нет слуха, это было бы хорошо.
«тогда, значит, не я навязываюсь музыке, а она сама суждена мне».
А если Скрябин будет ссылаться на то, что слуха не было и у Вагнера, и у Чайковского, то... И тут Скрябин сказал:
«Абсолютный слух? После всего, что я сказал вам? А Вагнер? А Чайковский? А сотни настройщиков, которые наделены им?».
Для Пастернака это стало окончательным вердиктом. Не Консерватория, а поступление в Московский Университет. К тому же, Скрябин спросил, куда собирается поступать молодой музыкант. Пастернак хотел поступать на юридический факультет из-за его "легкости", наставник посоветовал ему перевестись на философское отделение историко-филологического. На другой же день будущий поэт последовал его совету.
«Развенчивала ли эта случайность моего бога? Нет, никогда, - с прежней высоты она подымала его на новую. Отчего он отказал мне в том простейшем ответе, которого я так ждал? Это его тайна. Когда-нибудь, когда уже будет поздно, он подарит меня этим упущенным признаньем. Как одолел он в юности свои сомненья? Это тоже его тайна, она-то и возводит его на новую высоту. Однако в комнате давно темно, в переулке горят фонари, пора и честь знать».
