Страшная трагедия потрясла небольшое по российским меркам село Агинского района в начале ноября 2019 года. В Цокто-Хангиле пьяный мужчина зарезал жену и её сестру, а также дважды пырнул ножом своего годовалого сына. Женщины погибли на месте, ребёнок был доставлен в больницу. Мы выехали на место преступления, чтобы узнать подробности той страшной ночи, а также понять - повлияла ли на это сельская безнадёга, безработица и пьянство, присущие современной деревенской действительности, или окружающая обстановка тут не причём?
От Агинского до Цокто-Хангила ехать сравнительно недалеко – около получаса. Дорога, конечно, не федеральная трасса, но и не грунтовка с ямами в человеческий рост. На въезде в село стела с облупившейся краской, которая явно знала лучшие времена. Встречают нас коровы, прямо на дороге дожёвывающие упавшее с проезжающей машины сено. Вообще, в какой-то момент сложилось ощущение, что коров в селе больше, чем жителей, по крайней мере первые ходят по улицам. За всё время пребывания в Цокто-Хангиле мы встретили не более 10 человек – как будто село единовременно вымерло. В целом же центр населённого пункта выглядит весьма неплохо: большое здание дома культуры, новая детская площадка, музей села, здание администрации – чистенько, да ладненько. Бытового мусора ни вокруг села, ни в самом Цокто-Хангиле мы не увидели (две одинокие бутылки под забором не в счёт). Если бы не покрытые коровьими экскрементами улицы, можно было бы говорить об идеальной чистоте.
Пытаемся найти хоть кого-то, кто может рассказать о случившемся. Казалось бы, что может быть проще узнать о столь громкой трагедии в таком небольшом населённом пункте, где каждый знает каждого? Но не тут-то было. Цокто-хангильцев не назовёшь находкой для шпиона. Во-первых, о случившемся, за редким исключением, говорят с неохотой; во-вторых, найти людей на улице – задача из разряда почти невыполнимых. Не врываться же в дома, в конце концов… Но даже если бы мы вдруг решили это сделать, предприятие вряд ли увенчалось бы успехом – на дверях многих тяжёлые амбарные замки.
В местном магазине суровая продавщица слушает нас, не отрываясь от заполнения тетради. О трагедии знает, но ничего не расскажет.
На улице встречаем немолодого мужчину, он немногословен.
«Ну да, знал их (семью, женщины из которой погибли – ред.). А мужчину не знал. Приезжий он, не местный, не нашенский».
В конце разговора наш собеседник показывает, как проехать к дому, где живут родственники. Ну хоть что-то. Забегая вперёд, стоит сказать, что дом мы так и не нашли – разные люди показывали разные направления.
По дороге встречаем ещё одну местную жительницу в компании огромного пса. Подходить боязно, но работа – есть работа. И снова: мужчина не местный, семью знали, нормальная.
Что по сельским меркам значит «нормальная», сказать сложно. Если бы мы были в каком-то другом селе, где дома разваливаются от одного взгляда на них, а вокруг села мусорные кучи исполинского размера, можно было бы предположить, что «нормальные» – значит пьют не больше остальных, но, глядя на цокто-хангильцев, понимаешь, что нормальная – это значит нормальная, без оговорок и подводных камней.
Примерно то же самое нам говорят ещё несколько человек. Но, в итоге, удаётся узнать некоторые подробности.
«Говорят, что он жену ножом ударил, а она выбежала из дома (дом двухквартирный – ред.) и побежала к сестре. А он за ней. Сестра вроде как защитить пыталась. Так и убил двоих. Но не местный он, приезжий».
«Везде написали, что он местный – это неправда. Приехал откуда-то. Говорят, что с апреля жил, но я ни разу его не видела. А семья? Ну, конечно, их все знали, нормальные. Детей жалко, конечно. Говорят, что мальчика на днях из больницы выпишут, вроде его и пятилетнего брата, кто-то из родственников заберёт. Но кто, не знаю. Бабушки-дедушки у них нет. А у той, сестра которая, девочка семилетняя осталась, её, вроде как брат старший возьмёт к себе».
К сожалению, минздрав не подтвердил позитивный настрой местных – ребёнок пока находится в стационаре. Когда его выпишут, неизвестно – пока идёт оформление документов на опекунство.
Вообще цокто-хангильцы переживают случившееся практически без эмоций. «Ну да, произошло, жалко». Никакого заламывания рук и удивления на лицах, всё просто и по-житейски. Такое ощущение, что гораздо больше их возмущает тот факт, что в их большую сельскую семью приписали паршивую овцу.
«Да нормальное у нас село. И преступность не такая, чтобы вот из дома было выйти страшно. Ну, бывает, что там подерётся кто-то или на машине нетрезвого поймают, но чего-то более серьёзного нет. То, что случилось, ну, нет у нас вот такого, как можно подумать, что массово».
На вопрос, чем вообще занимаются люди, где работают, моя собеседница начинает перечислять социальные объекты: работают в садике, школе, музее. Сельским хозяйством, говорит, в основном занимаются. Рассказывает так обыденно, что можно подумать, что речь идёт о подсобном хозяйстве. Но это не совсем верно. Цокто-Хангил – одно из немногих сёл, которое до последнего сохраняло свой колхоз, в итоге, не утратив его, а «переродив» в аграрный комплекс «Цокто-Хангил», который занимается животноводством и является племенным заводом по разведению овец Забайкальской породы (Хангильский тип). Поскольку животноводство в таких масштабах редко бывает связано только с одним видом животных, становится понятно, откуда такое количество коров, и почему многие с виду приличные дома закрыты – рабочий день, людям есть чем заняться.
«А так мероприятия культурные у нас проводятся. Не всегда активно, но люди у нас участвуют. От праздника всё зависит. Вот дети спортом занимаются, танцуют, на соревнования ездят. Нормально у нас всё – и дом культуры есть, и магазины, и детям, где играть».
Такое ощущение, что, не считая каких-то локальных проблем, жители Цокто-Хангила вполне довольны своей жизнью. И тем обиднее для них, что после произошедшего в глазах большинства забайкальцев они стали маргинальным селом, где творятся зверства.
Анета Абрамченко