Если бы Гротон не покинул нас, из него вышел бы крупный дипломат. Он был человек прямой и все проблемы атаковал в лоб, при этом у него хватало деликатности и простоты душевной, чтобы следовать извилистым путем чужой мысли. Когда я увидел его, в Сайгоне, я заплакал во второй раз. И с тех пор не пролил ни единой слезы ни о мужчине, ни о женщине.
Мусо Сосеки принял меня тогда с любезной непринужденностью человека, который в полном ладу с самим собой, с историей и своим миром.
— Природа человеческого горя, мистер Эмберли, лежит в чувстве отчуждения от естественного порядка вещей, царящего во вселенной. Сатори приводит к просветлению разума, ощущение своей сущности и сущности вселенной проясняется и восстанавливается сознание подлинных связей и единства со вселенной.
Мое горе было таким свежим и таким острым, что я ухватился за эти слова и попросил его растолковать их. Он отказался с улыбкой и добавил:
— Приходите еще, мы будем пить чай и беседовать молча.
Я вернулся в Токио с таким чувством, будто мне приснился спокойный и чудесный сон. Я написал Мусо Сосеки. поблагодарил за любезность и попросил позволения навестить его еще раз. Через десять дней пришел ответ — маленький шедевр каллиграфии на сделанной вручную бумаге. Старик предлагал мне свой дом, свою дружбу и то, что он назвал «мелкими и ничтожными плодами моего зимнего урожая».
Он приглашал меня приехать в любое время и пожить у него в качестве гостя.
С тех пор при каждой возможности я приезжал к Мусо, иногда один, иногда с Гротоном. Мусо внушил мне, что дзен практически представляет собою слияние с природой и, в сущности, является подготовкой человеческого организма к высшей стадии самопознания.
Гротон оказался человеком не только умным, но и тактичным: приведя меня к моему наставнику, он решительно уклонялся потом от всяких разговоров о том, что нас теперь с ним связывало. Он просто дал мне понять, что в Токио нас разделяют формальности дипломатической службы, а в Киото мы разделены тем тайным, что совершалось в каждом из нас. Когда я однажды поблагодарил его за то, что он для меня сделал, он только улыбнулся и сказал, совершенно в духе дзен:
— Когда мы молчим, мы — одно; когда разговариваем — нас двое.
И это тоже мне пришлось вспомнить много времени спустя, когда мы с ним ожесточенно спорили о политике, которую я проводил в Сайгоне.
Мусо Сосеки не принуждал меня к тренировке. Иногда он давал мне для раздумья какое-нибудь из тех с виду бессмысленных предложений-загадок, которые называются коан.
К одной из них он возвращался с мягкой настойчивостью:
— Как вы поступите, если они вас попросят кокнуть кукушку?
Первый раз я попросил Мусо уточнить условия загадки. Кто такие, например, эти «они»? Что за кукушка и почему меня попросят кокнуть ее?
Мусо с улыбкой отклонил мою просьбу.
— Вы, Эмберли-сан, сами должны мне сказать, что это значит.
логике. Он мало пьет, не курит и неистово жаден до хорошеньких женщин. Он ненадежный друг и опасный враг, но в работе точен, как банкир. Личное общение с ним меня ничуть не привлекает, но за верность его политических оценок я мог бы поручиться своей карьерой — именно этого он сейчас от меня и хотел.
— ...Мы впутались в заваруху, Макс. В паршивую, неблагодарную заваруху. Мы называем это подрывной войной, но по сути дела это гражданская война. Сын против отца, семья против семьи. Мы влезли в это потому, что хотим удержать плацдарм в Юго-Восточной Азии и отрезать Китаю доступ к южной «рисовой чаше» и морские пути в Африку. Если Южный Вьетнам падет, Таиланд будет взят в клещи, а Сингапур окажется под угрозой.
Мы дали тридцать тысяч человек и один бог знает сколько миллионов долларов, и все же мы только «советчики» без решающего голоса в проведении военных операций.
Мы поддерживали Фунг Ван Кунга и его родственников, потому что они все-таки были самыми лучшими и сильными правителями из всех возможных. Они и сейчас самые лучшие, только отбились от рук, желают больше прислушиваться к разумным доводам, ведут себя так, будто у них прямая телефонная связь с господом богом.
Они — католическое меньшинство в стране буддистов. Но вместо того чтобы наладить дружбу с буддистами, они притесняют их, как только могут. Они хватают студентов — и юношей, и девушек — и бросают их в принудительные трудовые лагеря.
Они восстановили против себя столицу и теряют влияние в деревне. Среди военного командования нет единства, и, несмотря на десять тысяч укрепленных деревень и огромное преимущество в оружии и технике, Вьет-конг выигрывает каждый раунд.
Макналли был хорошим послом, но мы дали ему неправильные инструкции. Мы велели ему завязать дружбу с Фунг Ван Кунгом, действовать обаянием и убеждением. А теперь его обаянием уже не возьмешь.
Мы говорили ему:
— Так мы больше не можем работать. Нам придется вести свою линию жестко и в случае чего просить наше правительство применить финансовые санкции. Я дам вам прочесть уйму всяких документов, и вы поймете, почему мы должны назначить туда сильного человека, Макс. Тут не будет премий. Выиграете, проиграете или будете тянуть свою лямку, все равно ничего. кроме передряг, вас не ждет... Там, у нас, все надеются, что вы согласитесь.