Это была ее весна: яркая, пьянящая, залитая солнцем и небом. Об этой весне хотелось писать стихи, слагать песни, или, может, просто ехать в переполненой маршрутке и вдыхать запахи утра через приоткрытое окно. И чуть-чуть щуриться, конечно — от яркого света и давней привычки.
Это была его весна — кровожадная, высасывающая последние соки, громыхающая сотней дождей. Он мог бы написать про нее повесть, но легче было стоять на опустевшей вечерней платформе и молча наблюдать, как спешат куда-то немногие, еще живые люди. А потом подойти к палатке и купить у сонной продавщицы хот-дог, половина которого все равно окажется в мусорке или на зубах голодного кота. А небо снова зарычит и разразится новой грозой, в которую захочется войти — просто так, не стучась. Так входят домой.
Это была их весна. Общая, как мятный ликер в фляге. Они опоздали на один и тот же автобус, идущий в небо, и теперь ждали его тут, на пропахшей чужими следами земле. А весна отдала им все, что было, и ушла в вечность с пустыми руками — как и положено всякой уважающей себя весне.