Для Мирона ложь всегда была страной, куда он сбегал, когда были неприятности. Сначала это было в детстве, когда отец подходил узнать сделал ли он уроки. Зная, что за правду Мирону очень сильно не поздоровится он врал - да, сделал. Потом подходила мама - брал ли он деньги, которые она отложила ему на подарок? Нет, не брал. И пусть это его деньги, на его подарок, мальчик боялся подумать, как влетит ему за этот проступок. Также он сделал, когда уронил себе огромный булыжник на ногу. При мысли о том, как мама будет орать на него, как злиться, какой бестолочью она будет его считать, он пусть и испытывал ужасную боль, сразу сообразил сказать, что это мальчишка со двора уронил ему на ногу булыжник.
Сначала это было дверью, куда он мог сбежать, скрыться от гнева, побоев родителей. Очень скоро он стал сам себе верить. Он понял, что если он сам поверит изо всех сил в свои слова, то не выдаст себя мимикой и жестами. Если он сам будет представлять свою правду так ярко, как только это возможно, то родители не узнают правды. И он представлял ярко, отчетливо, как если бы это происходило по-настоящему. И это работало. Он не только отдыхал, благодаря своей лжи, это также безотказно работало в школе, университете, на работе.
Да, это было сложно - удерживать две реальности происходящего. Сложно не запутаться в том, что и кому сказал. Но он так верил сказанному, что быстро забывал где эта грань между реальностью и выдумкой. Когда однажды он шёл на работу и понял, что все вышло из под контроля.
Он шёл обычным пасмурным утром. Как раз то утро, когда свет на улице был тусклым то ли из-за погоды, то ли из-за смога. И глаза непонятно реагировали, то слезились от недосыпа, то как-то рябило от этой серости вокруг. И вдруг в этом сером утре он увидел перед собой прохожую, она шла впереди, это была женщина с яркими крашенными волосами. Мирон так удивился яркости и смелости женщины, которая так покрасилась, что хотел сказать ей комплимент. А потом заметил, что у неё в волосах застрял опавший оранжевый листик. Тут то он вообще осмелел и решил ей сказать об этом, сделать приятное, позаботиться о ней. И что-то детское, веселое и озорное у него проснулось внутри при мысли, что скорее всего она обернётся и улыбнётся ему в ответ на его слова, посмотрит с благодарностью. Он окликнул ее, она обернулась и Мирон застыл на месте. Вместо лица у женщины было кровавое месиво, зло смотрели глаза, капала на асфальт кровь. Он пытался отвести глаза, но не мог. Что произошло? Это ему кажется или это по-настоящему? Он оглянулся вокруг и, казалось, что никто кроме него не видит этого ужаса. У него сжалось все внутри. Он задыхался. Женщина повернулась и пошла дальше. А Мирон пытался снова дышать. Он смотрел ей в след и не мог прийти в себя. Он пытался убедить себя, что ему показалось, он пытался сделать вид, что все нормально. Но все его существо кричало об обратном. Разум предлагал логичные доводы, усмирял разбушевавшиеся чувства, убаюкивал своим: что никто же не видел, никто не посмотрел, что если было это правдой - то окружающие бы шарахались от женщины. Но каждый довод разбивался в дребезги о капли крови на асфальте. Мирону казалось, что он сходит с ума.