А маленькому Хенгу невдомек, какие горькие мысли одолевают сейчас Тху; перелезая через упавшее дерево, мальчик оборачивается и говорит:
— Ну как, братец Тху, давно ты здесь не был, отвык, небось от наших дорог...
Тху перешагивает через ствол. Тропа снова петляет между ям, ловушек, засад. Он мрачнеет, шагает сжав зубы. Вдали слышится хлопотливый глухой перестук. Это стучат пестики в деревне.
И он вдруг понимает, что именно этого звука, такого привычного и родного, не хватало ему все эти годы, полные тоски по оставленным краям, не хватало именно звука, которым всю жизнь сопровождается скромный и непрерывный труд женщин и девушек народности Штра, труд его матери, труд Май и Зит, не хватало перестука пестиков, который слышал он с самого раннего детства.
Тху пытается сдержать свое волнение, но внутри важный орган колотится все сильнее, он при каждом шаге спотыкается о витые корни. За последним поворотом тропы — его деревня. Забыв об осторожности, он обгоняет маленького Хенга, и тот бежит за ним вслед, стараясь догнать.
— Ловушки! Кругом ловушки! — кричит малыш.— Берегись! Здесь у нас все теперь не так, как раньше! Иди лучше за мной!
В деревню они входят еще засветло. Маленький Хенг снимает с плеча винтовку и, опираясь на нее, как на посох, кричит во все горло:
— Эге-гей! Уважаемые сограждане! Я гостя привел!
Из всех домов выглядывают изумленные радостные лица. Слышится хор шумных восклицаний:
— О небо! О благословение господне! Тху! Да это Тху, Братец Тху! О. маленький Тху! Да, да, он здесь! Конечно, это он!
Самые нетерпеливые, не теряя времени зря, пренебрегают бамбуковыми ступеньками и прямо выпрыгивают из дверей на землю. Дом’а-то стоят на сваях, высоко над землей. Старые бабушки — о Господи, бабушка Ленг еще жива! — медленно, кряхтя и горбясь, спускаются по лестницам, громко причитая:
— О сын мой!.. Чтоб тебя черти взяли, сам ты чертенок этакий!.. Не стал дожидаться моей смерти, приехал-таки, пока я жива!..
И вот уже вся деревня плотным кольцом окружает Тху, и вокруг — знакомые лица. Вот бородатый дедушка Танг со своей неизменной трубкой; только мундштук у трубки стал длинным — Танг смастерил его из обломка сбитого американского вертолета. Вот братец Пре — здорово постарел он за эти годы. Вот сестрица Блом — тоже сдала, поседела. Вот старая Прой — ни одного зуба не осталось у бедной...
И детвора, разумеется, тут как тут, мордашки в саже, прокоптились дымом са-ну... Но где же дедушка Мет? Тху ищет его глазами и уже собирается спросить про него, как чувствует на плече тяжелую руку. Тху оборачивается. Да это же дедушка Мет! Крепкий, как всегда, черная блестящая борода наполовину закрывает грудь, глаза искрятся лукавством, на правой щеке блестит давний шрам. Он до пояса обнажен, широкая грудь — что твой великан са-ну!..
Дедушка Мет легонько отталкивает Тху на полшага назад, оглядывает с ног до головы и разражается смехом:
— Ну что ж, явился, значит, а? И автомат при нем! Солдат Освободительной армии! Порядок!
Тху прекрасно понимает, что значат восклицания старого Мета и его смех. Тот никогда не скажет человеку «удалец» или «ты хорошо поступил». «Нормально!» — это высшая похвала в его устах.
Когда говорит старый Мет, все молчат, из его уст слова звучат как приказ. Несмотря на возраст — ему уже за шестьдесят перевалило,— голос у него могучий:
— На сколько суток тебя командиры отпустили? На одну, говоришь? Ну что ж, порядок! Увольнительная на одну ночь — пробудешь одну ночь. Увольнительная на две — пробудешь две. Предписания выполнять надо точно. Эту ночь переночуешь у меня!
Никто не возражает.
— Ну вот, теперь порядок! — говорит старый мет.— А теперь все по домам! Стемнело, можно огонь зажигать, обед готовить. Ребятня пусть идет умываться — да почище, чтоб я больше этой сажи не видел. Ишь как про коптились! Ну, живо! А то прямо, как артисты в театре, загримировались. Кто плохо отмоется, будет иметь дело со мной. Слышали, что я сказал? Тху, и ты отправляйся к источнику, ноги помой. Не забыл, где у нас в деревне источник? Помнишь еще? То-то же. Тогда — порядок! А то я думал, что ты все позабыл. Попробуй-ка забыть, я тебя в два счета из деревни выставлю. Будешь у меня в лесу ночевать.
Все это, конечно, шутки. Дедушка отбирает у Тху вещевой мешок и автомат и сам ведет его в конец деревни, к источнику. За ними гурьбой увязывается детвора. Несколько девушек, пришедших за водой Тху узнаёт их, но по имени вспомнить не может, пропускают их к бамбуковому желобу. Скинув куртку, он подставляет под холодную струю плечи, голову, спину, грудь.
Хорошо поплескаться у родного водоема, возле большой старой плиты, на которой всегда точит ножи и резаки дедушка Мет.
Старик молча смотрит на широкую спину Тху, всю исполосованную синими шрамами, и по щекам его скатываются две большие слезы Торопливо, украдкой он вытирает их ладонью. Тху ничего не замечает, но дети смотрят на старика во все глаза.
Над крышами поднимаются сиреневые струнки дыма.
***
В тот вечер у дедушки Мета была на обед не только мучнистая похлебка из кореньев, приготовленная в бамбуковой миске, но еще и рыба в остром соусе. Это блюдо старик подает только в редких случаях, только дорогим гостям из далеких краев. Тху достает сухой паек, выданный ему на дорогу, и предлагает старику свою часть соли.
— У нас еще осталось с полгаллона соли,— говорит дедушка Мет.— Власти наградили Зит, премировали ее солью во время съезда ударников. Зит рапределила всю соль между семьями. Но ее хранят для больных. А твою соль я сейчас попробую.
Старый Мет не солит похлебку, он раздает всем по крупинке, и люди с удовольствием рассасывают драгоценные зернышки, у которых такой восхитительный вкус!
Белый рис шедро перемешан с кусками китайского местного банана. Наш предводитель приподнимает миску и восклицает:
— В этом году в деревне собрали хороший урожай. Риса хватит теперь до будущего года. Но его надо экономить, каждая семья должна иметь запас на три года. Ты ведь за революцию? Твой начальник тебе объяснил? Ты знаешь, что окончательный разгром американских империалистов требует времени?
Помолчав, он вдруг спрашивает:
— Пальцы-то у тебя все такие же короткие? Не растут?
Поставив миску с рисом обратно на стол, он гневно повышает голос:
— А в деревне об этом известно? Значит— порядок! Даже если на каждом пальце осталось всего по две фаланги, они могут нажимать на курок. Ты вот сегодня прошел через лес. Шел со стороны реки, так? Значит, видел — са-ну по-прежнему растут. Где еще найдешь такие могучие деревья, как наши са-ну? Дерево падает, на его место встает новое, молодое. Пусть враг попробует уничтожить все са-ну! А ты ешь, мой мальчик! Рис — самый лучший в наших краях...