Найти тему
Короткие рассказы

Лес Са Ну

 https://look.com.ua/pic/201808/2560x1600/look.com.ua-297854.jpg
https://look.com.ua/pic/201808/2560x1600/look.com.ua-297854.jpg

Деревня лежит в радиусе действия вражеской артиллерии. Обычно обстрел происходит два раза в сутки — или утром и вечером, или в полдень и ночью, а бывает, что и дважды в ночь, часов около двенадцати и на рассвете, с первыми петухами. Почти все снаряды ложатся на плоскогорье Са-ну, возле большой реки. Лес Са-ну — огромный, в нем десятки тысяч деревьев са-ну.

И ни одного не пощадила война. Многие срезаны, как ножом, иные тяжко ранены, исходят кровью, и воздух в лесу пропитан терпким духом древесных соков. Смола течет из раны по стволу, поблескивая в ярком свете летнего солнца, а потом понемногу густеет, темнеет, спекается, и кора затягивается жесткими струпьями.

Пожалуй, из всех деревьев только са-ну так упрямо жизнелюбивы. Вот пал сраженный железом лесной великан, а рядом уже тянутся ввысь три-четыре малыша, устремляя стрелами в небо свои нежные зеленые верхушки. Да, редко встретишь дерево, которое ловило бы солнце так жадно, как их ловит са-ну! И растут эти деревья буквально у вас на глазах и у вас на глазах вбирают в себя свет, тот неповторимый лесной свет, который ниспадает складками, струится полотнищами и пронизан золотистыми каплями смол.

Но едва успевает деревце чуть подрасти, едва дотянется до плеча человеку, как его срезает безжалостный залп. У молодых деревьев соки еще прозрачны, раны не заживают, сочатся, и вскоре дерево-подросток погибает от потери крови.

Однако остаются другие. Выживают те, что успели перейти критический возраст, чьи ветви растут уже вровень с головою взрослого человека, чья хвоя уже густа и курчава. Эти птенцы уже оперились, снаряды им теперь не страшны, раны затянутся, и на смену погибшим собратьям скоро поднимутся в рост новые великаны.

Вот и выходит, что, несмотря на беспрерывный обстрел, лес Са-ну стал еще гуще за последние годы, еще сильнее и крепче, он раздался в плечах и в груди и заслонил собою деревню.

Если смотреть вдаль с плоскогорья Са-ну, видишь только лес да лес, только верхушки са-ну — до самого горизонта...

Уже целых три года воюет Тху в Освободительной армии, но только сегодня, впервые за все это время, ему выдался случай навестить родные места, повидать родную деревню. На берегу реки его встретил маленький Хенг. Это его проводник. Когда наш герой уходил из деревни, Хенг был еще совсем мал, едва доставал ему до пояса. Он даже вязанку дров не мог еще из лесу притащить. Голышом, в одной узенькой набедренной повязке, бегал он тогда по вырубке, где работали взрослые. А теперь он проводник. Теперь у него винтовка, и он гордо несет ее за спиной.

Тху узнавал родные места. Все та же давняя тропа вьется между плантациями маниоки и зарослями водяных бананов, по крутому склону, поросшему густым кустарником, где полно древесных пиявок.

 https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/1365420/b5ed6063-1c2d-401e-b348-737e7d19afac/s1200
https://avatars.mds.yandex.net/get-pdb/1365420/b5ed6063-1c2d-401e-b348-737e7d19afac/s1200

Да, все вокруг так привычно и близко Тху... И все же он ни за что не пустился бы в путь по этой тропе без проводника. Каждый ее поворот таит в себе смертельную опасность, на каждом шагу спрятаны ловушки, искусно замаскированные ямы и капканы, из-за каждого куста па незваного гостя нацелена стрела, и каменные глыбы и тяжелые бревна готовы в любую минуту обрушиться на чужака.

Рано повзрослевший малыш Хенг так же немногословен, как все его односельчане из деревни Со-ман. На нем военная фуражка, подаренная ему солдатом Освободительной армии; куртка доходит почти до колен, под ней — неизменная набедренная повязка. Огромная винтовка висит на ремне, и он несет ее с видом бывалого воина. Порою он оборачивается и, указывая глазами на места ожесточенных боев, улыбается с видом заговорщика, словно спрашивая:

— Ну, что ты на это скажешь, дорогой?

Глаза у него блестят, в них светится гордость. Тху в ответ тоже улыбается и кивает головой. Так, ни слова не говоря, но прекрасно понимая друг друга, идут они через лес Са-ну.

Подходят к роднику. Он выбивается из подземного грота и течет по бамбуковому желобу. Хенг останавливается:

— Можешь вымыть ноги. Только не пей! А то сестрица Зит сделает тебе замечание. Нельзя пить холодную воду!

Тху улыбается:

— А что она — в санитарной дружине?

— Да нет же! — возмущается Хенг.— Сестрица Зит — секретарь ячейки, вот как! А еще она политрук отряда самообороны.!

— Ах. вот оно что...

Тху не пьет из родника, он только снимает каску, расстегивает куртку и. наклонившись над желобом, плещет водой на голову и лицо. Ледяная вода обжигает щеки.

— Значит, вот она кто, Зит! Стала секретарем ячейки! — удивляется он.

Честно говоря, ему трудно себе представить, какая она сейчас, младшая сестра Май.

Когда Май умерла, Зит была совсем еще девочкой. Тху тогда собирался уходить в армию. У нее не было куртки, в холодные ночи она не ложилась спать, а до утра сидела у огня, чтобы потом, на заре, пойти молотить рис, заменяя погибшую Май. Тху зажигал в поле ветки са-ну — так девочке было светлее работать. Тяжелым пестиком она толкла в ступе рис, отделяла шелуху и миску за миской ссыпала в холщовую торбу чистое зерно. Он относил рис в деревню. Девочка работала молча, и глаза у нее всегда оставались сухими; даже когда умерла Май, она не заплакала, а ведь даже дедушка не сдержал тогда слез.

— Давай, Тху, скорей! Еще лихорадку схватишь, если будешь так долго полоскаться в ледяной воде. Пошли! Скоро темнеть начнет!

Он не стал вытирать голову — так и пошел следом за Хенгом, с каской в руке и с мокрыми волосами.

На опушке им преградило дорогу поваленное дерево. Надо было перешагнуть через толстенный ствол. Рядом вился длинный окоп, вырытый партизанами. Когда Тху уходил в армию, дерево еще стояло.

Наш герой останавливается.

Здесь он впервые увидел Май. Конечно на самом деле они виделись не в первый раз: оба жили в одной деревне и знали друг друга с детства, с той поры, когда матери таскали их за спиной. Но на этом месте Тху впервые увидел Май после своего выхода из тюрьмы, на этом месте он впервые заметил, как она выросла, повзрослела, и здесь она со слезами на глазах взяла его, еще целые и невредимые, руки в свои. Да, она тогда заплакала, и это были слезы уже не ребенка, а девушки, слезы нежности и смущения.

При этом воспоминании у него все внутри холодеет, глазам становится больно, словно в его тело опять вонзилось острое бамбуковое копье, как тогда, в тюрьме, во время пыток...

продолжение