Глава 7.
– Шамиль давно уже глаз положил на тот терминал, – тихо сказал Бардин уже в автомобиле. – Прежде Раевский позволял им пользоваться, иногда даже в обход Владимира Павловича для транзита кое-каких грузов, но держал с Шамилем ухо востро. С тем иначе и нельзя – его нукеры вечно какую-нибудь дрянь через кордон норовят провезти. Курить не хотите? А я, пожалуй, закурю, – достал из кармана пачку «Данхилла» Бардин и вставил ключ зажигания в замок. – С Шамилем всегда нужно держать ухо востро – чувствую, что и сейчас он что-то задумал. Крепкий мужик и себе на уме.
– А откуда у него нашлись такие большие деньги?
– На общаке сидит, и все об этом знают – даже в РУБОПе, – задумчиво ответил Бардин и тронул машину с места. – Он нам полезен в проворачивании многих дел – Шамиль и раньше помогал, когда у руля стоял Владимир Павлович, но даже сам Владимир Павлович об этом не знал. Или делал вид, что не знал. Сейчас без Шамиля не обойтись – Евгений Александрович большой мастер в том, чтобы чужими руками делать грязную работу. – Бахметов вдруг вспомнил мои слова о «царице ночи», приезжавшей в ночной час к дому Любы. – А нам что? Акции будут в наших руках и очень оперативно – старт компании ведь был дан только позавчера утром!
– А не тошно, что всё досталось ценой рёбер?
– В наших условиях иначе и нельзя, – жёстко ответил Бардин и затянулся сигаретой. – Такой построили капитализм, чёрт его побери, что все во всём по уши завязаны. Вы в России ведёте себя как иностранец, Сергей, а стоило бы уже ко многому привыкнуть. Без рёбер у нас никак не получается – издержки перестройки! Жизнь стала настолько сложна, что глупо подходить к ней с позиций этики – то нехорошо, и это нехорошо, и поэтому я во всём этом не участвую. Да оглянитесь вокруг – на гребне успеха сейчас те, кто смог отбросить отжившие «не укради», «не убей», «не прелюбодействуй» и что там ещё! Я хорошо помню в развитии все процессы обращения добропорядочных советских граждан в ощетинившихся, клыкастых волков. Процессы, увы, не без помощи власти и её зарубежных друзей. Сегодня впору за Диогеном ходить днём с факелом по улицам и кричать: «Ищу человека!»
– По-моему, здесь всё не так уж плохо. Что-то я вас не пойму – защищаете капитализм и ругаете время неограниченных возможностей.
– Моя беда, наверное, в том, что я – слишком русский человек, – тихо произнёс Бардин и сжал пальцами мягкий обод руля.– Готов выживать из последних сил, но сердце у меня сильно щемит страшная несправедливость того, что с нами произошло. Я и к вам-то проникся симпатией, когда узнал, что вы там всё бросили и приехали сюда, но знайте – здесь всё устроено не так, как там; здесь совсем другие законы бытия, здесь всё может и враждовать, и сосуществовать между собой полюбовно. Здесь странный космос – никто не знает, куда идём и всём наплевать куда, лишь бы идти; никто не знает, зачем живём, и всем наплевать зачем, лишь бы жить; никто не знает, как быть дальше, но всем здесь наплевать как – лишь бы дальше. Страна непоставленных вопросов. И не пробуйте эти вопросы ставить, вас никто не услышит. А вы ведь пробуете, верно?
– Но если не задавать эти вопросы, во что всё вокруг может превратиться?
– Вот этого не знает никто. Но не переживайте, это беда уже не только России, а всего человечества – оно пройдёт все те же стадии, которые мы видели здесь в последние двадцать лет, с национальной спецификой в каждом уголке, конечно, но всё то же – мощное недовольство населения чем-нибудь (терроризмом, массовой неконтролируемой миграцией, условиями жизни и проч., проч.), хаос в экономике из-за распада связей, теневого бизнеса, несовершенства законодательства на злобу дня и т. д.; ещё большее недовольство из-за этого самого хаоса, усиление влияния криминального элемента, всеобщее озлобление и, наконец, выстраивание зыбкого равновесия по принципам – выживай, как знаешь; перед законом все равны; но кто смел, тот и съел. Круг замкнётся, и этот круг ждёт всех без исключения, даже родовые общины южноамериканских индейцев. Забавнее всего будет смотреть на какие-нибудь прочные, как сейчас кажется, образования вроде Евросоюза – вот где будет потеха после разрыва экономических связей и обвала евро,– англичане с большей силой возненавидят французов, французы – немцев, немцы – поляков, и всё это, конечно, взаимно. Где тогда мы будем искать вашу нравственность?
– Извините, я думал о вас хуже, – вдруг сказал Бахметов и уткнулся взглядом на проплывающие мимо серые дома Гороховой. Бардин, который явно хотел что-то добавить к речи, с удивлением посмотрел на своего пассажира и, неожиданно усмехнувшись, сам в задумчивости уставился на отливающий солнцем левый бок бесконечной гусеницы летящих навстречу машин.
Продолжение - здесь.