- Можно я скажу?.. - предложила сама себя Галка. Василий, еще не переваривший сказанное Евгенией, только поежился и, сложив руки в замок, уткнулся в них губами и подбородком.
Галке нелегко жилось весь этот год. Глубоко и «безнадежно» любя Василия, она наблюдала его сближение с Полиной, и не то чтобы ревновала – она никогда не представляла себя в роли реальной «соперницы» - но страдала из-за того, что Василию – она это ясно видела – было «плохо» с ней. Она ничем не могла помочь и даже боялась как-то помогать, чтобы он не растолковал ее помощь иначе, чем дружеское участие. Она только больше молилась за него…
- Василий Иванович, я тут согласна с Максимом Петровичем, вам не хватает любви к людям…. И с Женькой – вы не жалеете людей…. Но это как бы ваши личные особенности, которые, мне кажется, можно простить вам. А вот одно, что я чувствовала и раньше и еще раз – когда была на вашем уроке…. У вас, мне кажется, не совсем православные взгляды на женщину, на семью, на природу отношений между мужчиной и женщиной…. У вас, мне кажется, все свалено здесь в одну кучу – все смешано с грязью…. А ведь это не так….
Галка говорила внешне спокойно, даже пятна на ее лице не так ярко выделялись, но внутри у нее все бурлило от волнения. На этот раз ее выдавало не столько лицо, попеременно краснеющее и бледнеющее, а голос, ставший глубоким и глухим и звучавший с каким-то «надтреснутым надрывом»…
- А ведь в православии очень большое внимание уделяется семье, она считается малой церковью и ценится не меньше, чем монашеское житие. И все это, я боюсь, может негативно повлиять на учеников, на детей. Они могут от вас заразиться этим, может быть, вами самими плохо осознаваемым нигилизмом по отношению к семье и семейной жизни. Вот что мне кажется самым плохим…
Она, наконец, досказала и только теперь могла позволить себе дать место волнению –вся изошла красными пятнами. Если бы Василий попросил ее что-то прояснить из сказанного ранее – она не смогла бы. Ибо чувствовала, что у нее на какое-то время полностью пропал голос.
А Василий хотел что-то прокомментировать или просто сделать небольшой перерыв, ибо почувствовал, что зря согласился на «некомментируемые высказывания». Уж очень это тяжело - выслушивать последовательный негатив о себе без всяких попыток оправдания или хотя бы объяснения…. Он только открыл рот, чтобы сказать об этом, но «эстафетную палочку» уже приняла Юленька. Удивительно, как не сговариваясь, все выступали, словно в какой-то заранее установленной очереди и последовательности…
- Что я хочу сказать, Поделам…. Я тоже согласна с многими… Главная твоя проблема – ты никого не любишь!.. Никого…. Поделам, ты ведь и себя не любишь – вот что…. Ты вообще не умеешь любить в принципе, и не знаешь, что это такое – ЛЮБОВЬ!.. (Она выделила голосом и даже прикрыла глаза, когда произносила слово «любовь».) Хуже всего, что то, как ты относишься к себе, ты переносишь на других людей…. Ты решил, что ты плохой, ты – мазохист, да!.. И всех вокруг тебя – ты видишь их такими!.. Ты свою собственную черноту выливаешь и переносишь на всех окружающих!.. Да-да, Поделам – что ты смотришь?..
Василий действительно с удивлением смотрел на Юленьку, как бы не ожидая от нее такой глубины в рассуждениях.
- Почему ты ненавидишь себя?.. Ответь себе… Может, тебя твоя мама обидела в детстве, может, она тебя не любила… Я не знаю…. Но ты свою ненависть к себе несешь через всю свою жизнь…. И мне уже не интересно с тобой – ты повторяешься, ты груб, циничен и уже предсказуем…. Раньше, мне было интересно – что новенького он скажет, а сейчас я понимаю, что все, что он скажет – это пустяки…. Сейчас я уже все знаю заранее, где он будет грязь лить…. Да, секс, религия…. Это его коньки – и ничего нового он уже сказать не может или скажет пустяки…
В отличие от Галки Юленька говорила удивительно легко и свободно, словно рассуждала о погоде или других каких-то «пустяках»…
- И вот еще!.. Да я согласна с тобой, Галка. Детей к нему опасно подпускать. Они к нему тянутся, но он ничего кроме черноты своей им передать не может…. Он их просто может покалечить…
Юленька закончила свою речь, и все с невольным уважением посмотрели на нее. Но она сама, похоже, не осознавала на какие «высоты проницательности» взобралась, даже не ожидая от Василия какой-либо реакции на свои слова.
Следом подключилась Котик. Она в очередной раз перекрасила волосы. На этот раз в каштановый цвет с каким-то малиновым отливом.
- Василий!.. – сейчас она называла его по имени, хотя обычно в подобных обстоятельствах использовала фамилию. – Я многое поняла за последнее время и за то, время, пока побывала в декрете…. Для тебя люди – это даже не подопытные кролики, как сказал Петрович, а крысы…. Крысы, за которыми ты с удовольствием наблюдаешь, как они грызутся, поедают друг друга, и чьи трупы ты потом без всякого сожаления выбрасываешь на помойку…
Спертый и душный от пышущей жаром батареи воздух в кильдиме снова зазвенел напряжением. Котик говорила негромко, но слова ее вылетами из под стиснутых зубов как пули, а когда-то миловидное лицо приобрело отталкивающий «хищный» облик…
- Для тебя люди – это…. Да, подопытные животные. Ты их разделяешь, классифицируешь, скрещиваешь, снова разводишь по различным категориям: педагоги - не педагоги, масовцы – не масовцы, верующие – неверующие, изменяющие – не изменяющие, девственницы – трахальщицы….
Никто даже ради приличия не улыбнулся на грубость определения - всех заворожило какое-то «инфернальное» напряжение Котика…
- Причем, если кто попал в какую-то из твоих категорий, выйти из нее уже невозможно. Этот человек так и будет с твоим клеймом всю оставшуюся жизнь…. Ну, а если он вздумает вообще выйти из игры - ты его списываешь, как умершего и также легко о нем забываешь, как об умершей под хирургическим скальпелем крысе….
Она словно поколебалась немного: говорить – не говорить, но, кажется, решилась:
- Я когда три года была в декрете – ты ни разу не поинтересовался, как там у меня дела, и то, что я находилась несколько раз между жизнью и смертью – это тебя уже не волновало. Все – списанный человек…. И более того, ты уже благополучно строил планы, кого поставить на мое место, а когда я вернулась – недоумевал даже, что это она вернулась, и думал, куда же меня засунуть…. С глаз долой….
Василий, пытаясь сосредоточиться на словах Котика, вдруг почувствовал, как у него начинает звенеть в голове…
- Кто тебя поставил судьей над людьми?.. Самозваный мессия!.. «Я влезаю в души кому хочу и когда хочу!..» Влезет в чужую жизнь, расковыряет там до крови, а потом смотрит – что из этого получится. «Я-типа, сторонний наблюдатель…» А потом и вообще - интерес пропал, и дела нет, что там, где ты влез, где порвал, где поковырялся – успело отразиться на многих судьбах…. Судьбах людей, которые переплелись, стали родными, почти слили свою кровь воедино…
- Это ты о Ленке Ложкиной? - уточнил Василий. Он тщетно пытался справиться с нарастающим головным звоном.
- Да, о ней…. О нас!.. - почти злобно выкрикнула Котик. – Ты когда влазишь в чьи-то судьбы – ничем не жертвуешь, зато люди после этого вынуждены жертвовать очень многим…
Она откинулась на стуле и замолчала, показывая, что закончила со своим выступлением. Но «хищное» выражение на ее лице никуда не пропало.
(продолжение следует...)
начало главы - здесь
начало романа - здесь