— Не... знаю, господин Пауга, — выдохнул Наш Мастер, бесконечно растерянный, комкая пустую торбочку.
— Чего не знаешь?.. Боишься прогневить Вайнораса? Размазня, а не командир. Плюнь ты на него! Мы с тобой покажем, на что мы способны.
— Видите ли, сударь... Симас Лаукайтис немного помедлил, как бы сомневаясь, откровенничать с Летучим Гусаром или нет.
— Я договорился с ксендзом-настоятелем Краштупенайского костела... ксендз-настоятель обещал документы раздобыть...
— Ну, ну! — навострил уши Пауга. — Неужто махнешь за границу?
— Не думаю, сударь. Может, выпадет мне такое счастье не встретить знакомого — ведь я шел с беженской колонной издалека... А ксендзу-настоятелю как раз нужен ризничий... Кроме того, как вам известно, я хороший плотник...
— Ага! Стало быть, отцу духовному землянку строить будешь? Нет? Значит, будешь ксендзу помогать, свечи на алтаре зажигать? — Лауринас Пауга схватил Симаса Лаукайтиса за грудки и только теперь заметил, что тот без оружия — Будешь свечи зажигать, псалмы распевать, за упокой проданных тобой душ молиться... Ничего не скажешь. Уютне нькое местечко приглядел, псалмопевец!
— Ну что вы, господин Пауга... ну что вы?..
— Стало быть, вы тоните, а я поплыву себе к берегу. Ах ты, морда!.. Того же поля ягодка, что и Валюс Валюшис. Скорей выкладывай все! С кем сторговался? За сколько серебренников продал отряд?
Наружность у Симаса Лаукайтиса была обманчивая. Ниже среднего роста, сухопарый, но широкий в плечах. Наш Мастер помотал головой и начал понемногу злиться. Возможно, он был и не на шутку напуган. Как бы там ни было, Лауринас Пауга, мужчина не из слабаков, от его удара отлетел к сосне, как пучок не теребленого льна.
— Ну и человек! —выдохнул он, почти задыхаясь, — Можно подумать, что я виноват... что вас из-за меня из бункера выкурили... Я не Валюшис,— продолжал Симас Лаукайтис, — если бы хотел, то давно бы мог пойти по его стопам. Я в своей жизни ничего не продавал. Ничего и никого. Разве что вот эти руки, которые вы назвали золотыми, вот эти пять пальцев, которые меня хлебом кормили... Что ж до того, что ты меня здесь встретил, то вот что я тебе скажу, мы так с командиром договорились. Я попросился, и он меня отпустил.
— Попросился? — загремел Летучий Гусар — А другие? Другие тоже попросились и, как воробьи, в кусты?..
— До других мне дела нет, сударь. Каждый отвечает за себя. Может, некоторые на что-то рассчитывают и потому согласны и дальше лямку тянуть, а мои руки давно по топору, по рубанку соскучились, господин Лауринас.
— Поди ж ты — какой работник! — Летучий Гусар угрюмо захохотал.
За плечами у него, раскачиваясь, шумели сосны. В руках Пауги был автомат с полупустой обоймой. Летучий Гусар бросился сначала влево, потом вправо, застыл, весь напрягся, вперив взгляд в пасмурное осеннее небо.
— Вайнорас — и это всем известно — размазня, но не настолько, чтобы дать своим баранам разбрестись. А тем паче, чтобы их по одному вырезали. Ни с кем ты, Лаукайтис, не договаривался, ни у кого ничего не просил, мастер, — ты просто-напросто улепетнул из отряда Одинокого Волка и спешишь на толоку к большевикам. Даю голову на отсечение, что, спасая свою шкуру, ты закажешь для своих бывших соратников такую же торжественную мессу, как эта тухлая гора мяса — Валюшис. Я предлагаю тебе выбор: либо ты остаешься со мной, либо я всажу тебе в живот пулю, хоть и очень дорожу патронами. Ну?
— Могу поклясться всеми святыми, господин Пауга. — Симас Лаукайтис, как зачарованный, уставился в черную дыру — да что там дыру, маленькую дырочку, черневшую перед самым его носом. До нее, наверно, шагов пять, не больше. Не дотянешься, пальцем не заткнешь, но погибель не признает расстояния. Неужто сейчас все кончится. Один пожелал ему доброго пути, а другой утащит его обратно в пущу... А ведь до божьего храма было так недалеко. Уже до Симаса доносился запах ладана, а до слуха — гул органа... — Я вам, сударь, ничего плохого не сделал, — снова перешел на «вы» Наш Мастер. — Давайте не мешать друг другу, господин Лауринас. Ступайте своей дорогой, а я — своей...
— Ага! — Летучий Гусар скорчил жуткую мину. — Стало быть, я с обреченными в пекло, а ты с богомольцами в храм, молиться за мою грешную душу, чтобы она попала на небо?.. Нет, Лаукайтис, у нас есть только одна дорога. Всем борцам за свободу народа остается только один выбор — с оружием в руках бороться до победного конца.
Симасу Лаукайтису было ясно, или — или. У него не оставалось никаких сомнений этот Пауга, этот обескровленный зверь, готов сделать смертельный прыжок. Наш Мастер не видел его лица. Перед Симасом сияла только щель, черная щелочка автомата. Око погибели. Оно косило то направо, то налево, то устремлялось вверх, то опускалось вниз. Если бы Пауга стоял поближе, Лаукайтис схватил бы этот проклятый автомат и... А теперь — крышка. Еще миг, и обезумевший Пауга нажмет курок. Баста...
— Погодите, погодите, господин Пауга... господин Лауринас,— наконец выдавил Симас Лаукайтис. — Уж раз так вышло, — голос у него звучал, как у пленного. Губы посинели. Он не спускал глаз с вымахавшей до самого неба сосны, возле которой стоял Летучий Гусар, — раз так вышло... пусть победа будет за вами... Меня действительно отпустили из отряда, по-доброму, по-хорошему... я вам нисколечко не вру... но... что поделаешь... Краштупенайский настоятель найдет себе другого ризничего...
Лауринас Пауга некоторое время молча наблюдал за Симасом Лаукайтисом, опустив автомат. Наш Мастер глядел в упор на Лауринаса, но видел перед собой не его, а вымахавшую почти до самого неба сосну. Один прыжок и... Короче говоря, почему бы не попытать счастья? Ведь там, где требовалась хватка и изворотливость, ловкость и расторопность, господь бог никогда Симаса Лаукайтиса не оставлял. И теперь, видно, он был бы на стороне мастера, если бы не трухлявый пенечек, спрятавшийся в траве, жалкий след высохшего и прогнившего насквозь дерева. Симас Лаукайтис споткнулся об него и, не дотянувшись до автомата, рухнул возле высоченной сосны на землю.
А Лауринас Пауга, долго не дожидаясь, ударил Симаса Лаукайтиса прикладом по голове. Второго удара, видно, и не требовалось. Но Летучий Гусар то поднимал свой автомат, то опускал, то поднимал, то опускал. Снова и снова! Почти бесшумные, глухие удары сопровождались шипеньем задыхающегося зверя.
Когда через некоторое время Лауринас Пауга опомнился, с него пот струился ручьями — хоть выжимай! Это был не простой пот... Обессиленный, измочаленный, Летучий Гусар плюхнулся наземь рядом со скорчившимся телом. У вольноотпущенника Симаса Лаукайтиса была размозжена голова. Лицо напоминало кровавое месиво. Живыми чудом, что ли? — остались только глаза, которые с печальным недоумением и укоризной смотрели в пахнущую сосной пустоту.