Помра
После поступления в Университет (тогда Горьковский, сейчас Нижегородский) нас, ещё только «будущих студентов»--как тогда говорили, послали в Дальне-Константиновский район. Он закреплён за химфаком. Послали нас в деревню Помра. Именно так. В каком-то лохматом году там все ПОМРЕ. В центре деревни кладбище. Помра располагалась в 14 км от райцентра. С одной стороны деревни клуб, где нас (девочек-студенток) поселили. На курсе химфака было 100 девочек и 20 мальчиков. Мальчиков поселили где-то вдалеке. Там было общежитие-интернат. Сто девочек там никак не поместилось бы. С нами поехало всего трое преподавателей. Был с нами ещё студент-медик, который всё лечил йодом. Нам хватило! От ушибов помогало! Никто из нас всерьёз не болел.
Клуб стоял на краю деревни. Дальше только поля. В другую сторону деревенская улица с грунтовой дорогой, по которой не пройти в коротких резиновых сапогах. Высокие сапоги измазывали доверху. Сейчас как, не знаю. Так было тогда, в 1977 году. Проходя по деревенской улице, попадаешь на кладбище. За ним—столовая. Оттуда нас увозили на работу в поля.
Во время сбора у Университета мы немного познакомились. Сбились в кучку, кто будет учиться в одной группе. Нашей группе очень хотелось заселиться вместе. Получилось не вся группа объединилась, а примерно половина. Когда нам сказали, что девочек поселят в клуб, мы стали его критически осматривать и решили, что нужно постараться поселиться в клубе НА СЦЕНЕ ЗА СИНЕЙ БАРХАТНОЙ ШТОРОЙ. Тогда были в моде бархатные штаны. Как у нас всю картошку на эту штору с завистью смотрели! Но ВЫДЕРЖАЛИ! Штора осталась ЦЕЛА! Когда стали звать обедать, мы постарались разделиться на две части, чтобы при любом раскладе одна из наших смен могла занять сцену. Из 24 человек в группе на сцене хотели заселиться 13 человек. Это нам удалось. На сцене убралось больше 13. Они были из других групп, но на 5 лет сохранилась общность «людей со сцены».
Первая встреча с деревенскими—в столовой. Поварихи очень старались нас хорошо встретить. В их представлении это хорошо накормить. Пришли девчонки в столовую и поварихи запричитали: «да как же вы работать в поле будете!!! Не едите совсем!!!» Мы тогда их успокоили, что просто с собой много взято—не прикончили сухой паёк. Действительно, мы сдержали слово: ели мы хорошо. Даже ограничение на добавки потом вводили: только по ДВЕ порции второго ДЕВОЧКАМ. Первого можно было брать сколько угодно! Наваливали девчонкам, как мужикам! НИКТО ЗА КАРТОШКУ НЕ ПОПРАВИЛСЯ!!! Всё в полях спускали.
Вот всё-таки есть какая-то карма. У меня было так: куда бы я не поехала, всюду кормили от души и вкусно. Потом кто-то рассказывал, что селили в пустых домах у жителей, было холодно и голодно. Кормили одним жиром в столовой. Мы с ужасом это слушали, но на такое НИКОГДА не попадали.
На следующее утро мы после завтрака собрались на работу. Мозгов у нас хватило напрочь отказаться от прицепов к тракторам, за рулём которых сидели пьяные трактористы. Мы выбрали молодого парня-водителя «шишиги». Он только что пришёл из армии и совсем не пил. Машина полувоенная с высокими бортами, где мы садились на дно кузова и держались за всё и всех. Только с ним на работу и с работы! Он водил осторожно. Вот только залезать в машину было трудно. Первый день мы запрыгнули легко. Потом стали болеть с непривычки ноги. Залезть—как подвиг. Но к тракторам мы не пошли. Тут и произошло разделение. Все в одну машину влезть не могли. Кто влез, тот и стал ездить вдаль от клуба. «Боевое крещение» мы приняли у деревни Вармалеи. Поэтому нас до 5 курса звали «Бармалеями». Вторая часть курса получила название «Помра». Работали они соответственно. Они работали рядом с клубом. Малейший дождик—они домой, в клуб и больше на работу не выходят. Нам так не получалось. Нас увезут за 5 км. Это по прямой, которой не пройдёшь. Домой—только на той же машине. Она не всегда рядом. Не хочешь болеть—работай. В поле иначе замёрзнешь.
Все со сцены были «Бармалеями». Влезть те несколько ступенек, что отделяли нас от зала, первое время считалось подвигом. Зато у нас было теплее и уютнее, чем в зале. Мы сдружились. После работы некоторые стали заглядывать в сельский магазин. Кормили нас в столовой хорошо. Но сластёнам сладкого не хватало. За сладостями ходили по очереди. Брали на всех, кто заказывал. Я не сластёна, в магазин не ходила. Поэтому взятые из дома деньги почти все сохранила.
А с заведующей и продавщицей в одном лице того магазина у нас ЧП произошло. Мне рассказали те, кто туда постоянно ходил. Покупали сладости. Какие в старом деревенском магазине сладости—самые простые и давно залежавшиеся. 100 девчонок (я исключение) вновь появившихся вблизи магазина не могли не сказаться на запасах магазина. Продавщица поехала на склад своей конторы в райцентр. Её охотно затоварили. Думали, она списала старый товар. Теперь ещё на 100 лет хватит. Меньше, чем через неделю, девочки и мальчики всё вновь привезённое подъели и, когда продавщица поехала вновь за новым товаром, разразился скандал. Был крупный скандал. Продавщица потом кричала на наших, что её за всю её трудовую жизнь АФЕРИСТКОЙ не обзывали. Ей пришлось оправдываться, что завезли на картошку студентов. Они и подъели всё. Ей не верили. Не понимаю! Она же деньги за товар привезла! Откуда скандал? Радоваться должны…
По непонятной причине в магазине были только консервы с маслом. А нашим девочкам-сладкоежкам ещё и консервов захотелось! С ТОМАТОМ! Это было последней каплей для продавщицы. Консервов в томате ЕЙ НЕ ДАЛИ! А ОНИ БЫЛИ ТОГДА САМЫМИ ДЕШЁВЫМИ И ПОВСЕМЕСТНЫМИ. Но пути начальства неисповедимы! Ко мне приехали родители в середине сентября. Смогли доехать на своих жигулях. Меня с работы к родителям беспрекословно отпустили. Я поделилась гостинцами. У нас в машине в кармане чехла на сиденье всегда на всякий случай были консервы. На непредвиденный случай, поломки, задержки или если просто проголодаемся в дороге. В томате килька нам тогда нравилась. Я сделала подарок сцене—отдала в их распоряжение 2 банки кильки в томате! Радости не было предела! Потом всегда на все картошки родители привозили несколько банок именно кильки в томате. Так складывались традиции. И всегда это было «на ура».
Родители и не только ко мне приезжали. У нас стало заведено: «виновника» отпускают с работы беспрекословно. Он также беспрекословно старается остальных снабдить гостинцами. Если ты что-то ОЧЕНЬ любишь—съедаешь это со своими гостями. Остальное—в общий котёл и ты на общих основаниях. Когда я от тех килек в томате отказалась в общую пользу без себя, это показалось верхом самопожертвования. У нас на сцене выделилась одна девочка. Звали её Марина, как и меня. Она ЛЮБОЙ продукт могла разделить на 13!!! частей. Не самое простое занятие. Отказывались очень редко. Она смеялась, что по сложившейся на картошке привычке и дома теперь всё будет делить на 13 частей. И сноровку чтобы не терять! Все наши «картошки» она оставалась нашим «делителем».
Через 10 дней (в полном соответствии с санитарными нормами) нас в полном составе повезли в баню в Дальнее-Константиново. Там не обошлись без происшествий. Оказалось, что баня там имеет свои особенности. Там парная ОБЩАЯ. Ну, не общая, а по очереди. Только наших не предупредили. Меняли с женской стороны. Мы попарились. Пришла банщица. Зашла в парную. Открыла дверь на мужскую сторону. Вышла в женское отделение бани и замерла парную с нашей стороны. К нам не попасть. Проблемка подкралась с нашей стороны. Девочки пошли ещё раз попариться. Смотрят, дверь на крючке в парную. Недолго думая, откинули крючок и туда. Ну, погреться им захотелось! Среди пара чьи-то фигуры. Парная занята! Вылетели с визгом. Разъяснили им. К чести парней нужно сказать, что никто из них об этом инциденте не говорил.
Вторая проблема подкралась на следующий день. Оказалось, что работать в поле после бани ХОЛОДНО! Все поры открыты. Сквозняк!!!
За время картошки был ещё один инцидент. Руководство колхоза решило, что мы воруем те новые оцинкованные вёдра, что нам дали. Мы их не воровали. Хотя их количество резко уменьшалось с каждым днём. Пришлось просить новые. А с вёдрами вот что было. Мы собирали на борозде в них картошку. Парни относили вёдра к тракторной тележке и загружали её. Всё очень мило со стороны. Но были ещё трактористы. Как правило, они были пьяные. Или им просто было скучно ползти за нами по борозде, пока тележку нагружали. Они выискивали оставшиеся без присмотра вёдра и наезжали на них. Только ему в тележку выгрузят ведро, ведро опускается на землю, и радостный идиот-тракторист наезжает на него. Ведро становится плоским. Мы такие вёдра называли планами вёдер.
Почему-то наши руководители не обращали на это внимание, хотя мы им жаловались. Трактористы не особенно обращали внимание на нас. Нам приходилось уворачиваться, а то и на тебя наедет. И только когда колхоз потребовал отчёта о вёдрах, один из преподавателей собрал с поля несколько планов вёдер, чтобы им показать. Никаких «по шее» трактористы не получили.
Наши девочки зареклись знакомиться с сельской молодёжью. Одна познакомилась. Он напился и пошёл «качать права» к нам, взяв с собой несколько таких же пьяных дружков. После небольшой потасовки у дверей клуба они сняли дверь с петель. Его знакомая не жила у нас на сцене, но ему было всё равно. Пропёрся прямо на сцену, по прямой. Тут пришлось его уговаривать не бузить. Он рухнул на одну из раскладушек и уснул. Пока наши руководители вызывали наших же парней на помощь, он крепко спал. У дверей удалось его дружков выставить на улицу. Его потом наши парни чуть не волоком вытаскивали. Мы решили на всё время картошек: с местными не знакомиться. Потом уже в самом Дальнем Константинове был инцидент: девушка местного парня пришла права качать, что с ним не знакомятся! Но это уже было через пару лет.
Как только у нас перестали болеть ноги, решено было устраивать танцы, дискотеку. В клубе места не было—всё занято нашими раскладушками. Оборудовали место рядом с клубом. Только форма одежды была там особенная—телогрейки. Это никого не смущало. Один из наших парней решил приколоться, и девочки его поддержали. Он был невысоким, мог сойти за девушку. Особенно в телогрейке. Девочки его накрасили. Они восхищались потом: у него оказались длинные густые ресницы. Красить—одно удовольствие. Чуть глаза подвели по тогдашней моде, и он пошёл «покорять». Во время «белого танца» пригласил одного из наших руководителей. Танец удался, преподаватель ничего не заподозрил. Но, у него НЕПОРЯДОК. Это ПОСТОРОННЯЯ девочка? Пошёл смотреть, откуда она. Девочки, что парня красили, жили в какой-то кладовке при клубе. Они его там смогли как-то спрятать, а затем и выпустить из клуба, пока преподаватель искал «какую-то новенькую девочку». Так он её и не нашёл.
А какие яркие звёзды тёмной осенью вдали от города! У нас потом стало ещё одной традицией, хоть один ясный вечер вместе выходить смотреть на огромные звёзды.
И вот, наконец, нам объявлено, что завтра мы едем домой! Началась генеральная чистка одежды и обуви. Нам в руконогомойки налили тёплой воды! Стоят рядом две подруги Светы и моют сапоги. Нужно сказать, что весь месяц мы мыли сапоги «теоретически». Вода холодная, руки сводит. Чтобы зайти в столовую, нужно вымыть подошву и смахнуть грязь с сапог, чтобы не падала на пол. Поэтому рисунок подошвы мы знали наизусть. Сапоги покупались перед самой картошкой. Какого они цвета, запомнить не удалось. И вот обе Светы заявляют, что это НЕ ИХ САПОГИ. Спали они на соседних койках в зале, но одна высокая, другая маленькая. У них размеры явно РАЗНЫЕ. Все в трансе. Куда делись сапоги? И тут кто-то посоветовал им развернуть к себе подошвой. Облегчённый вздох: У КАЖДОЙ СВОИ САПОГИ! Просто цвет подзабыли за месяц.
Утром в день отъезда прибывают автобусы. Из 7 направленных нам автобусов к нам добралось 3!!! Кто-то заглох в грязи, кто-то застрял в грязи, кто-то съехал в кювет. Руководство нас собирает и объявляет решение: поедем все на этих трёх. На первом поедут те, кому ещё в область добираться. На втором те, кто живёт в Дзержинске, Сормове и на Автозаводе. На третьем—остальные. Я из Сормова, значит, я на втором.
Всю картошку мы хранили комплект чистой одежды, в которой поедем домой. Одеваемся, грузимся, поехали. Третий автобус глохнет и отказывается дальше двигаться. Люди выгружаются и идут в клуб. Там теплее. Первый автобус на наших глазах вдруг плавно, точно на салазках, скользит к краю дороги и, накренившись, замирает над кюветом. Покачивается… В нашем автобусе дружное «АХ!». Тот автобус стоит, покачиваясь. Казалось, что прошла целая вечность. Ничего не происходит. Медленно открывается дверь первого автобуса. Стоит, покачивается. Ещё через вечность из двери выскочил один из наших парней. Отбежал от автобуса. Вроде автобус качаться перестал. По одному из него выпрыгивают наши. Отбегают на безопасное расстояние. Все выбежали. Рюкзаки остались в автобусе. Автобус стоит на дороге в поле над кюветом. В поле стог сена, вдали деревня. Подходит руководитель, что ехал в первом автобусе. Нам говорит: «Они пошли либо в стог, либо в деревню за ним. Как получится. Решаем так: едем до Дальнего Константинова. Там я вас всех сажаю на автобус рейсовый до Горького. С вашим автобусом возвращаюсь к ним, везу тоже в Дальнее Константиново и тоже на рейсовые. Затем возвращаюсь за оставшимися в Помре в клубе. Деньги рассчёт получите в Универе. Нас тут не рассчитали вовремя. Ни у кого денег с собой нет?» Деньги нашлись у меня. Я в магазине почти ничего не потратила. Отдаю.
Попробуйте после этого сказать мне, что кармы НЕТ. Все мои поездки «на картошку» и в Универе, и на работе были такими. Меня прекрасно доставляли ТУДА. Обратно я ВСЕГДА ВЫДИРАЛАСЬ ЗА СВОЙ СЧЁТ. Меня отказывались рассчитывать, надеясь, что я останусь.
Доезжаем до ДК. Преподаватель нас сажает на рейсовый автобус. Я доезжаю до города, затем до дома. Я воображаю, что еду во всём чистом. Целый месяц берегла! Вхожу в квартиру. Меня обнимает мама. У неё за спиной тут же требовательно звенит телефон. Она поворачивается. Конечно, это её мама, моя бабушка! Та спрашивает—мне слышно: приехала? Ответ мамы меня добивает: «Да, грязнущая! В ванну мыться пошла сразу». Бабушка ВСЕГДА звонила, когда мы приезжали. В тот же момент. Я залезла в ванну с огромным трудом. Оказалось, тело настыло. Примерно месяц я не могла мыться в горячей воде, в которой легко мылась раньше. Окуналась, как в кипяток. Но болеть не болела и не простыла.