Государство, несмотря на то, что является сугубо человеческим конструктом, всегда нечеловечно. Это парадокс, но его легко объяснить. Дело в том, что люди за всю свою историю так и не привыкли жить огромными сообществами. Даже в самом большом человейнике каждый человек ощущает себя частью лишь небольшого сообщества, семьи и племени. Все прочее для него существует в сильно упрощенном, карикатурном виде. Но поскольку нам нужно как-то организовать взаимодействие на уровне больших масс людей, мы породили машину, которая называется государством. Из-за своей машинной природы государство всегда нечеловечно, хоть нам может казаться иначе. Это вовсе не значит, что винтики и управляющие этим механизмом перестают быть людьми. На личностном уровне все мы люди, но глобальная система взаимодействия между нами подчинена отчужденной от нас механистичной логике.
Произошло это в тот момент, когда мы перестали просто присваивать, а начали ещё и преумножать присвоенное. То есть в момент, когда мы стали активно выращивать злаки. Но если бы мы их просто выращивали, то недалеко бы ушли от собратьев, что жили охотой. Нет, часть наших предков погналась за сверхприбылью, хотя, скорее всего, это произошло совершенно случайно. Дело в том, что первые государства возникли отнюдь не на самых благодатных землях. Все древние государства возникли на аллювиальных почвах, а это скажу вам, не самое приятное место для жизни. Болота, тростники, кусачий малярийный гнус, крокодилы. Но жирный аллювий давал такую прибыль, которая и не снилась тем, кто собирал свой урожай в северной Месопотамии, в те времена гораздо более приятном месте, где злаки даже не нужно сеять. Но на аллювии можно было получать в 200-300 раз больше, чем посеял. Конечно, для этого нужно было тяжко трудиться. И для этого нужны были каналы и плотины, которые обуздывали реку, не давали бы ей погубить столь выгодную концессию. И кстати, есть мнение, что стены первых городов возникли вовсе не для защиты от врагов, а в первую очередь для того, чтобы город не затопило во время паводка.
И в городах возникли не просто излишки, а сверхизлишки. Тут и возник храм, а он переродился в государство. Я бывает, встречаю споры, что было раньше: курица или яйцо. То есть, что возникло раньше: храм или излишки. Но для нашего текста это не так важно. Главное, что при наличии сверхизбытка, его надо было как-то учитывать, хранить, распределять. И для этого понадобилась машина. Машина, которая состоит из людей, использует их как свои составные части. Заметьте, в первых государствах, синхронно возникла идея, что земля, город, люди принадлежит неким божествам, что цель жизни любого из людей служить им. Но при том, эти боги мало отличны от людей. Да, сильнее физически, дольше живут, обладают волшебными оружием и навыками. Но суть те же люди, с их гордыней, завистью, злобой. На ранних этапах люди даже не пытались своих богов как-то идеализировать. Это пришло чуть позже. Мне кажется, это связано с тем, что наши предки как бы психологически компенсировали нечеловечность построенной ими машины через придание ей антропоморфности в виде религии. Вы же знаете, даже в нашем цивилизованном обществе принято придавать человеческие свойства и черты предметам заведомо неживым. Камням, деревьям и конечно построенными нами машинам. Сколько у нас в стране водителей, называющих свои авто «Ласточками» или иными ласковыми именами. Сколько у нас офисных теток, которые гладят и уговаривают принтер, чтобы он сжалился над ними и начал печатать. А в те времена анимизм вовсе был нормой. Потому немудрено, что, когда мы построили нашу первую машину, имя которой государство, мы первым делом попытались ее очеловечить. Даже когда бог стал единым и непостижимым, его идея смягчала и мирила людей с тем, что они живут в нечеловечном обществе. На все воля Божья, этой сентенцией затыкали дыры, обнажающие зубчатые колеса нашего Левиафана. Кстати, заметьте, идея всемогущества бога росла синхронно с ростом всемогущества государства, как такового. Бог Авраама, Исаака и Иакова совсем не таков, каким был бог в абсолютистской Франции или Испании.
Позднее, когда традиционные религии пришли к своему кризису, мы заменили очеловечивание идеей того, что государство приносит пользу людям. Что оно не просто машина, оно как бы такой сверхчеловек, что вобрал в себя лучшее из представителей нашего рода. Но сейчас вместе с кризисом и смертью гуманизма, и эта идея потихоньку перестает работать.
Но почему государство нечеловечно, если оно состоит из людей? А тем, что оно, как всякая хорошая машина, всегда честно выполняет возложенную на неё функцию. Вы хотите и дальше преумножать богатства, строить каналы, растить урожай, находиться в безопасности? Пожалуйста. Но государство не просто машина, оно состоит из людей. Значит, оно вправе использовать свои детали так, чтобы как можно эффективнее достигать поставленных перед ним целей. Машина всегда тоталитарна и иерархична, не припомню я ни одного примера, чтобы выхлопная труба указывала двигателю или рулю, как им выполнять свою работу. И уж точно она никогда не станет двигателем или рулем. Но дело даже не в этом, дело в том, что мы для машины просто ресурсы и показатели. Причем, с самого её появления. Нам нужно две сотни работников, чтобы прокопать новый канал. Для машины эти работники всегда являются просто ресурсом, просто показателем. И если она начнет разводить сантименты, пытаясь увидеть в каждом работнике личность, она не выполнит поставленную задачу. Ну ладно, с этим можно смириться. Мы все готовы потерпеть, ради получения некого блага в будущем, не так ли? Но есть ещё одна проблема. У порожденной нами машины нет оператора. Мы ошибочно считаем оператором машины-государства правителя, но это не так. Правитель просто сидит в кабине, но в самом деле, машина всегда беспилотна. Да, он может подкрутить какие-то ручки настроек. Но остановить эту машину ни один правитель не в силах. Стоит ему начать саботировать, она его уничтожит и заменит другим. Более того, по мере роста и эффективности, у государства появляются свои цели, отличные от целей людей. А именно сохранение себя и самопроизводство. Формально, эти цели не противоречат тем задачам, которые поставлены перед машиной. Ведь, если государство не будет функционировать, как оно их достигнет? Но поскольку, оно является беспилотной машиной, то никто не может оценить абсолютно объективно, насколько государство эффективно в достижении целей. А оно само, как всякая машина, не в состоянии этого сделать, несмотря на хорошо проработанный арифметический модуль. Государство, как горшочек из сказки братьев Гримм, может только варить и делает это бесконечно. Да, у нас (и соответственно у него) есть такой инструмент, как статистика. Но данные эти столь объемны, что найдется с десяток толкователей, каждый из которых интерпретирует их по-своему. Одна и та же диаграмма способна доказать, как великий гений Августо Пиночета, так и его полнейшую бездарность в экономических вопросах. Все здесь зависит от политических предпочтений того, кто возьмется её интерпретировать.
Но я в начале текста говорил, что люди, даже сведенные к винтикам, все равно остаются людьми. Неужели, они не могут ничего сделать с нечеловеческой машиной, что довлеет над ними? В том-то и дело, что государство изначально и построено на том, что каждый его модуль по отдельности человечен. Блоки, из которых состоит государство-машина, это не отдельно взятые атомизированные индивиды, это небольшие сообщества людей, на своем микроуровне вполне себе человечные. Все лучшее, что воспитала в нас эволюция: альтруизм, помощь ближнему - прекрасно работает в рамках этих небольших сообществ. Хоть президент, хоть сборщик мусора питает самые теплые чувства к своей жене, родителям, ребенку, другу детства, всячески им помогает и продвигает. Но это касается только того круга людей, которых отдельно взятый индивид считает своими. Но никто из них не способен по-настоящему проникнуться такими же чувствами к государству. Вернее, теоретически может. Есть же разного рода патриоты. Но они не способны это сделать во всеобъемлющей полноте этого чувства. Для каждого человека Родина это прежде всего то, что он видит вокруг плюс несколько довольно виртуальных символов, но не более того. Мы просто не можем охватить разумом и чувствами всего масштаба. Да, есть эффект растворения в толпе, катарсис от ощущения себя частью огромной толпы людей. Но толпа всегда конечна. Она никогда не равна обществу или государству. Более того, толпе всегда нужен враг, пусть даже он совсем абстрактен, подобно Дьяволу, которого проклинают во время Крестного хода. А те лишние и обездоленные, что искренне полюбили государство, в самом деле любят то небольшое маргинальное сообщество, к которому они примкнули. И помощь их всегда адресна. Националисты будут помогать представителям правильной национальности, коммунисты классово правильным элементам, благотворители нищим и обездоленным, феминистки и sjw женщинам, геям, трасгендерам. Более того, эти самые объекты их любви остаются просто объектами. Они не вникают в их суть, не пытаются познать во всей полноте, как своих близких.
Так и работает государство. Каждый его блок может быть бесконечно человечен внутри себя самого. Но взаимодействие блоков между собой происходит с помощью нечеловечной машины. И иначе быть не может, мы просто психологически не способны понять и полюбить миллионы незнакомцев. После сотого они станут для нас просто объектами. Мы начнем их сортировать и делить по каким-то объединяющим, формальным признакам. У меня в фейсбуке 150 друзей-африканцев, 200 азиатов, 100 европейцев, из них 300 женщин, 100 из них с детьми.
Да, всегда есть нигилисты, революционеры, просто те, кто считает себя неравнодушным, которые ведут борьбу с этой механистичностью и отчуждением государства от отдельно взятого человека. Но эта борьба давным-давно встроена машиной-государством в свои собственные механизмы сохранения и воспроизводства. Ни одна революция не уничтожала государство, она снова воспроизводила его, слегка заменив детали. Более того, подобные обновления, периоды мнимой анархии, в самом деле часть машинного цикла. Да, левые предполагают в будущем бесгосударственное общество. Но если почитать их концепты, мы все равно увидим отдельно взятые человечные блоки и бесчеловечное взаимодействие между ними. Эти утопии даже не рецепт по исправлению, это скорее очередная попытка машину визуально очеловечить, как было до того с концептом богов.
Описанная мной машина-государство — это не отдельно взятое государство с политической карты мира. Это ближе к мир-системе Валлерстайна. А, следовательно, говоря о современности, я говорю о единой машине, что охватывает собой весь земной шар. Да, машина может быть разделена на отдельные блоки, но все их взаимодействие, как экономическое, так и военное (хотя от марксистов мы знаем, что это одно и то же), работает в рамках единого монструозного механизма. А если так, то мы уже с XIX века живём в рамках единой машины. И ей не обязательно объединяться политически, чтобы стать единой. Она уже давно работает, как единое целое. Сегодня ей нужен блок в виде Британской империи, чтобы снабжать её топки углем и хлопком, завтра она перенесет станки в Китай, послезавтра в Африку. То, что зовут у нас капитализмом, возникло задолго до Нового времени, капитализм — это описанная наиболее близко, хоть и со значительными искажениями, логика машины-государства. Заслуга марксистов в том, что они вынесли эту логику в нечеловеческое измерение. Их преступление в том, что они вместо неё предложили все ту же машину, придав ей смысл и человечность. Это как доказать, что робот — это не человек, а потом взять, покрыть его плотью и выдать за человека. Но, как я уже говорил, эта драпировка за последние годы обветшала, мы постепенно приходим к тому, чтобы называть вещи своими именами. Все эти идеи, вроде того, что можно поставить управлять нами суперкомпьютер или нейросеть, - проявления описанной тенденции. После того, как машина явила нам свое истинное лицо после Промышленной революции, мы все меньше стесняемся того, что служим ей, а не наоборот.
Даже те немногие племена дикарей, что живут до сих пор охотой и собирательством давно уже часть этой машины. По крайней мере, они физически находятся на территории, что машина считает своей, они находятся под колпаком у исследователей и ученых, а, следовательно, тоже являются частью механизма машины, того блока, что отвечает за научные исследования. Их, может, не эксплуатируют экономически, но это не отменяет факта их использования машиной-государством.
Можно ли изменить сложившийся порядок вещей? Не знаю. Мы за эти годы настолько привыкли к машине, что срослись с ней. Освобождение от этой машины возможно только если ты соглашаешься стать её щупальцем, в момент, когда она подобно спруту тянет их в ту область, которая была ей недосягаема. Как поселенцы на Диком Западе или казаки на Диком Востоке, которые в обмен на свою свободу принесли эту машину в новые земли. И как только стали не нужны в роли инструмента исследования, стали самыми обычными винтиками. Это справедливо для любых пионеров, например, первых ученых, создателей интернета, даже черт возьми, криптомайнеров. Машина смотрит на этот мир нашими глазами, но видит в них не то, что видим мы. Я смотрю на звезды, а машина моими глазами видит миллиарды объектов для своей бесконечной экспансии. Если, конечно, там нет других машин. Но в том то и дело, что это не важно. Они сольются между собой, как слились некогда наши мир-машины в единую земную.
Я смотрю на звезды глазами нечеловечной машины. И со звезд на меня смотрят дециллионы других машин. А может быть, мы уже давно, подобно тем дикарям, часть единой вселенской машины, просто ещё не знаем об этом?