— У человеческого терпения тоже есть свои пределы, господин представитель. — Нет, покуда мы не теряем последней надежды, готовы бороться до конца, но мы покривили бы душой, если бы сказали, что наши бойцы не устали от ожидания и невыполненных обещаний.
— Ну, знаете ли... — Видмантас прикусил пожелтевшими зубами нижнюю губу. — Если в самом штабе такие настроения...
— А вы каких ждали? — неуважительно вмешался Атас-Сваюнас-Гоштаутас, разнервничавшись. — Несколько лет тому назад, когда мы с вами увиделись впервые, литовская партизанская армия насчитывала тысячи бошэд^ и с каждым днем их число увеличивалось.
— А теперь?
— Теперь половина лучших уничтожена... Наши силы тают, как снег по весне, господин Видмантас. Нас постигнет неизбежный крах, если и дальше так будет продолжаться. Пусть все эти господа за границей, которые громогласно благословляют нашу борьбу, хоть раз задумаются над тем, что своей непростительной бездеятельностью они сыплют песок на затухающий костер борьбы за свободу.
В комнате дома Пакалки, где происходил этот разговор, было накурено. Дым висел коромыслом, кафельная печь, натопленная как никогда, дышала невыносимым жаром. Гость, скинув с себя пиджак долго вытирал клетчатым носовым платком пот с лица. Он рассчитывал на более теплую и уважительную встречу, а тут сразу же накинулись на него и давай щипать.
— Наш Центр в Соединенных Штатах Америки делает все от него зависящее, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Там прекрасно понимают ваше положение. Наши друзья полны благих намерений помочь вам, но пока, господа... Мы не можем не учитывать тех сдвигов, которые произошли за последние годы на мировой арене, а точнее — в международных отношениях в ущерб порабощенным народам. Наивно было бы полагать, что великие державы могут отказаться от своих интересов во имя Прибалтики... Единственное, на что можно рассчитывать, — это на моральную поддержку. Весь свободный мир поддерживает борьбу нашего народа и осуждает оккупантов, которые — хотят они этого или не хотят — должны считаться с мировым общественным мнением. Это, господа, не менее важно, чем бить врага оружием...
— Конечно, господин представитель, — согласился Белый Витязь, щепнув на ухо Бабраускасу, чтобы тот открыл и вторую форточку, — Но при нынешнем нашем положении, по правде говоря, это только краюха для нищего.
— Вполне естественно, — не выдержал и Гедиминас. — Неужто кто-нибудь из вас верил, что нищему сунут весь каравай?.. Крупные рыбы всегда и повсюду питались более мелкими рыбешками, а если их, эту мелочь, и защищали от хищников, то только для того, чтобы впоследствии хищники могли их сами сожрать. Разве не так случилось с нашим лилипутским государством? Сначала — поляки, с благословения великих держав Запада, отняли у нас Вильнюс, потом кинули в пасть Гитлеру Клайпедский край, а напоследок отдали всю Литву русским на съедение.
— Послушать вас, господа, — может сложиться впечатление, словно литовская эмиграция всесильна. Вместо того, чтобы упрекать, мы должны бы сказать ей «спасибо» за то, что споспешествовала созданию Литовского правительства в изгнании в Соединенных Штатах Америки и открытию консульств в различных странах мира. Поверьте мне, будь у нас вооруженная армия, свои танки, авиация, она бы, эта армия, давно сражалась бы рядом с вами. К великому сожалению, мы только несчастные изгнанники, нашедшие приют под гостеприимным небом чужой державы и с нетерпением ждущие того часа, когда перед нами наконец распахнутся ворота в освобожденную отчизну.
Лицо Белого Витязя исказила страдальческая гримаса
— Знаете, что, господин Видмантас... — не поднимая глаз, процедил побледневший начальник штаба. — Если вас сюда прислали только с жалобами на то, какие вы там, в Штатах, горемыки, то я хотел бы вам привести один, не очень-то приятный для всех нас, факт. — Это не мы, а большевики через Красный Крест получают помощь от частных лиц.
— С этими лицами мы не имеем ничего общего, господин Витязь. Это, во-первых. А во-вторых— конституция демократической страны, каковой являются Соединенные Штаты Америки, разрешает своим гражданам заниматься любой деятельностью, если их действия не представляют прямой угрозы для государственной безопасности.
— Очень жаль, очень жаль, господин представитель.
— Что именно, господин майор?
— ...Жаль, что вы полностью не используете предоставляемые конституцией права, почтенные господа изгнанники. — Белый Витязь криво усмехнулся и уже не столь ядовито продолжал: — На первом месте у литовца изгнанника всегда была мошна. Давайте вспомним перелет Дарюса и Гиренаса через Атлантику. Надо было хорошенько попотеть, чтобы набрать нужную сумму, собирая по центу, по доллару, сумму, которой не хватило для оборудования самыми необходимыми навигационными средствами жалкого самолетика, а следовательно, для выполнения нормального полета. Когда герои летчики погибли, были пролиты реки слез, однако никто не осмелился прилюдно признаться в том, что одной из самых главных причин катастрофы была скупость наших братьев литовцев. Мы умеем оплакивать мертвых — тут мы несравненные мастера, господин Видмантас...
— Не могу взять в толк, куда вы, господин Витязь, клоните, — гость резким, нервным движением извлек из пачки сигарету и не спеша стал ее зажигать. — Спокойней, спокойней, господин представитель, в твоем положении нечего петушиться.
— Я уже вам сказал, будь у нас у эмигрантов, своя армия, мы бы давно сражались плечом к плечу с вами...
— А кто ее, эту армию, мешает вам создать? — вставил Гердайтис, приняв сторону командира. — У вас что, денег не хватает? Но ведь свободный мир поддерживает нашу борьбу. Если собрать с каждого американского гражданина по доллару, то это составило бы сумму в сотни миллионов! Добавьте к этому эмигрантов в Европе, в Латинской Америке — мы же рассеяны повсюду! Почему Центр не организует повсеместный сбор средств? Неужто наши соплеменники до того заматерели, до того погрязли в делах бизнеса, что могут спокойно смотреть на то, как погибнет Литва?
Господин представитель Видмантас покусывал губу, стараясь не рассмеяться Гердайтису и Белому Витязю в лицо.
В самом деле, неужто эти люди, торча в пуще, потеряли здравый смысл? Сколотить что-то похожее на иностранный легион! Просить у кого-то оружия! Понять их, пожалуй, можно, но... Но зачем ввозить откуда-то живую силу, когда тут же под боком дремлют два с половиной миллиона человек. Масса, способная выделить из своей среды сотни тысяч бойцов. О каком еще другом войске можно мечтать?
— Прошу прощения, господа, ваши рассуждения звучат более чем странно. Что вы можете требовать от эмигрантов, оторвавшихся от древа народа, живущих за тридевять земель, если сами не находите общего языка со своими соплеменниками здесь, на родине, в Литве? Видимо, и вы не должны снимать с себя вину за то, что вам не удалось связать себя с нашим народом более тесными узами, как все мы того ожидали. Напротив, налицо еще больший раскол... Что-то мы не доделали, что-то упустили, мои господа! Совершена какая-то роковая ошибка, которую мы еще не совсем осознали. Чем же тогда объяснить то обстоятельство, что народ, который в течение двадцати двух независимых лет воспитывали в духе патриотизма и любви к свободе, вдруг безропотно склонил шею и надел ярмо рабства? Понимаю, всегда найдутся такие, которые с радостью поступят на службу к врагу, продадут то, что нам дорого. Выродков можно встретить везде и всюду. В довоенной Литве тоже были тысячи коммунистов, но, чтобы весь народ встал на колени... Нет, этого, господа, я объяснить не могу, это, мои господа, явление, не имеющее, так сказать, прецедента...