Я уже рассказывал о весьма умеренных традициях пейзанского пития. Прежнего пития. Когда пагубные страсти не разгулялись и спиртное употреблялось по достойным поводам. В меру и своевременно.
Вспомнилась криминальная история про лагушок. Эта история абсолютно провинциальная, без детективных изысков и кошмарных кровопролитных подробностей. У моего доброго друга был дед Григорий. Он был ветераном войны. Сейчас их осталось невероятно мало, а в те времена, о которых пойдет речь, ветеранов хватало.
Конец 70-х годов прошлого века. Ветеранам Великой Отечественной войны тогда начали оказывать активнейшее уважение и воспомоществование. Появилось понятие «ветеранские продуктовые наборы», талоны для ветеранов и специальные магазины для ветеранов. В этих магазинах по талонам продавался заветный дефицит. Обувь, чайные сервисы и даже джинсы. Конечно, ветеранам все это было чаще всего и не нужно, но очень нуждались в этом молодые члены их семей. С удостоверением ветеранов можно было приобрести мебель – диван там или шкаф. Даже холодильник или телевизор. В свободной продаже этих бытовых приборов зачастую не было. В итоге ветеранов стали сильно уважать – меркантильный этакий псевдопатриотизм прорезался. У родственников, которым блага перепадали.
Дед Григорий тоже был ветераном. О войне он особо не рассказывал – призвали, обмундировали, погрузили в эшелон, а эшелон попал под бомбежку. Контузило. С контузией списали, потому стал ветераном, даже до фронта не доехав. Но в 70-х годах ему выдавали всякие юбилейные медали и наделили льготами фронтовика. Военкомат этим тщательно занимался и следил, чтоб ветеранов не обделили.
Кстати, по случаю столь пристального внимания военкоматов выявлялись порой удивительные казусы. Даже скандалы. Лично я помню достаточно гнусную историю с одним ветераном, который считал своим долгом приходить в школы и рассказывать школоте о своих подвигах. Приходил чаще всего по различным праздникам, включая 8-е марта, затянутый во френч, на котором блистали ордена и медали. Орденов было много и достаточно весомых. За давностью лет и детской памятью не помню уж какие именно ордена, но солидные. И этот ветеран очень пафосно и заученно рассказывал ученикам про войну.
Согласно его сообщениям, он был накоротке с видными полководцами и маршалами, тонко знал смысл тактики и стратегии, подсказывал военачальниками хитрости маневра и замыслы боевых операций. Любил рассказывать, как сбил в окопе из пулемета вражеский самолет. Иногда в рассказе он сбивал этот самолет из винтовки. Или из автомата. Версий было несколько, но каждая версия завершалась тем, что к нему подходил легендарный маршал и лично вручал ему орден. Поскольку этот пафосный ветеран появлялся в классах постоянно и неуклонно, то мы, будучи еще учениками начальных классов, услышав, что впереди «классный час» с посещением этого пафосного ветерана, спорили и том, про какой вариант сбитого самолета тот будет нам докладывать.
Но кончились эти воспитательно-патриотические выступления похабно: военкомат для подтверждения ветеранских льгот провел серьезную проверку всех ветеранов. И выяснилось, что у школьного завсегдатая ни орденов, ни медалей, ни заслуг нет вообще. Оказалось, что был он заурядным писарем в глубоком тылу и присвоил себе награды, не нашедшие своих героев. Потому что герои погибли. А после чего этот охочий до почитания тыловой писарь вынужден был от позора подальше переехать куда-то вдаль, а оставшиеся члены его семьи замкнулись и чувствовали себя весьма неуютно. Историю, конечно, замалчивали как умели. Умеют у нас замалчивать.
Но дед Григорий тягой к окопным пафосам не страдал и свою причастность к войне не афишировал. Не выпячивал. Но однажды контузия ему серьезно пригодилась. Потому что дед Григорий совершил убийство. Убийство примитивное, банальное и абсолютно бытовое.
Дело было так. Овдовел он рано, как только вышел на пенсию. И некоторое время жил одиноким пенсионером в небольшом доме с огородишком и небольшим садом. По каким-то соображениям (быть может, даже из нежных чувств) начала к нему заглядывать в гости соседская одинокая бабулька. Сверстница, лет этак под шестьдесят. Или чуток постарше. Дед Григорий отвечал ей гостеприимством.
Одним из предлогов зайти в гости к деду Григорию было посещение бани. Не совместное с дедом Григорием, а раздельное. Мало того, что дед был отчаянный парильщик, и его махание веником на полке не всякий крепкий мужик мог выдержать, тем более изрядно пожившая старушка, но еще влияла и вполне понятная экономия. Истопить сельскую баньку – это значит натаскать воду ведер с десяток, дрова сжечь и прочие усилия. Достаточно напряжно и затратно. И бабулька решила, что вполне уместно посещать баньку деда Григория после того, как тот напарится, не утруждая себя истоплем собственной баньки. Дед Григорий с этим согласился. И такая постановка дел стала традиционной.
Но был дед Григорий шутник и затейник. И как-то по осени вздумалось ему постучаться в дверь баньки, где бабулька мылась. Не просто постучаться, а дверцу распахнуть. Что старушке не понравилось. И взяла она тяжелый банный ковшик, прихватила из колоды горячей воды да и плеснула в деда. Дед взматерился от столь неожиданного поступка, выхватил из ее рук ковшик и тюкнул бабульку по голове. Насмерть.
Потом, поняв, что сотворил смертоубийство, не особо раздумывая, закопал ее тело в огороде – как раз картошку недавно выкопал – а одежонку всякую, что соседка в предбаннике разложила, в печке банной каменки и сжег. Соседку хватились лишь через некоторое время, обратив внимание, что из дому не выходит, сельпо не посещает. Дом посмотрели и не нашли. Сообщили о пропаже в милицию (тогда нынешняя полиция так называлась). Милиционеры провели розыски, нагрянули и к деду Григорию, даже по огороду походили, вилами землю потыкали. Ничего не обнаружили. Претензий не предъявили.
Но через месяц дед Григорий не вытерпел, пошел в милицию и сам на себя донес. Сознался в смертоубийстве. Показал, где тело закопал и рассказал, как все было. Старушку схоронили, а деда Григория очень быстро направили в суд. Суд учел чистосердечное раскаяние и ветеранский статус деда, назначил ему гуманное наказание в пять лет. Соседки, собравшиеся в зале суда, услышав столь мягкий по их мнению приговор, долго возмущались: - Этак скоро всех старух ковшиками перебьют!
Вышел дед Григорий года через три – случилась очередная амнистия, которая, как тогда было принято, ветеранов войны обязательно коснулась. Особо не скучал и не переживал, ущемленным себя не чувствовал. К тому же, пока он был на казенных харчах, скопилась пенсия. Потому дед Григорий жил размерено и самодостаточно. Столярничал и плотничал немного по просьбе соседей, огородничал и садоводствовал. Завел даже кроликов, которым косил траву на полянке вверху своего огорода. И, естественно, ставил бражку в лагушке. Несколько раз пришлось этой бражки отведать.
Как-то с его внуком выехали на рыбалку. Переночевали у костерка, утром удачно половили да и вечерком клев удался. Когда солнце поднялось, рыбка поклевывать перестала, начали домой собираться. И решили заехать к деду Григорию, рыбкой его на уху-жареху наделить. Заехали, поговорили, дед решил нас бражкой угостить. Помогли ему лагушок с бражкой из сеней вытащить. Расположились между кустами смородины в тенечке под разлапистой яблонькой.
Наливаем в ковшик бражку да пьем. И приспичило меня спросить:
- А не этим ли ковшиком бабульку захлестнул?
- Нет,- ответил дед Григорий, - тот ковшик в суде остался, как вещественное доказательство. Хотя и этот такой же. Их из чугуна в цехе отливали.
Отхлебнул прямо из тяжеленного чугунного ковша. И начал рассказывать, как в лагере срок отбывал. Сидел в полном смысле этого слова. Сочли его старым и работами не напрягали. Особо мне понравился такой момент из его рассказа:
- А еще там паренек был молодой, только-только на пенсию вышел, так он очень скучал. Его закрыли за то, что комбикорм пропил, мешков пять на вино поменял, на ящик вина. Даже половину ящика с другом выпить не успели, их со двора пьяными и забрали. На два года определили…
В конце 80-х дед Григорий помер. Домик его достался внуку по наследству. Внук использовал его как дачу. Потом решил продать. Как земельный участок. Сам дом уже почти развалился, крыша прохудилась, сарай повалился. Разруха, в общем. Потому что в доме никто не жил. Бывали какие-то квартиранты, но все, как правило, были такие веселые, что соседи требовали от них срочно избавиться. Как бы округу не спалили.
Дом продали, а мне внук деда Григория на память подарил лагушок. Тот самый, из которого мы бражку не раз пили. Обосновал подарок тем, что дед меня очень уважал. Уж не знаю за что.
Я поначалу считал, что лагушок – изделие деда Григория. Но когда решил его подновить-подреставрировать-подкрасить, выяснилось, что лагушок значительно древнее. А ободья, его стягивающие, сделаны из полосок толстой меди. Такие лагушки в средине 19-го века делали. Сейчас этот лагушок стоит у меня в столовой. Как подставка под цветы, точнее – под пальму. А бражку на самогон я ставлю в двухведерных стеклянных бутылях.