Когда-то ты был хорошим. Только вспыльчивым. Ты говорил, что любишь меня. И я тебе верила. Ты говорил, что я - особенная, что таких, как я, в мире больше нет. Ты говорил, что счастлив, что встретил меня.
У нас была одна проблема - твоя мама. Она меня не любила. Нашептывала тебе на ухо про меня - мол, представляешь, что она сказала..., а потом она так на меня посмотрела, и теперь..., она виновата, так она еще смеет... а ты что, подкаблучник?..., как ты позволяешь ей.... а она...
И все бы ничего, возможно, у всех так бывает. Или не у всех. Но у нас с тобой растет самый лучший в мире ребенок, и иногда нам достаточно комфортно вдвоем. Когда без твоей мамы и ее антипатии. Когда ты не высказываешь очередной раз свое недовольство моим неумением распоряжаться твоими деньгами. Потому что мама спросила, сколько мы отложили в этом месяце? Или не кричишь на ребенка сотый раз за день. Потому что он все тебе делает не так. Потом ты будешь жалеть о том, что накричал, обидел. Но это же вспылил, не со зла. Я тебе в сотый раз объясню, что не надо так делать, расскажу почему. Ты сделаешь вид, что понял и принесешь цветы, поставя на этом точку. Вот, бери, это тебе вместо "Извини". Бери свой веник, заработала. Чтоб больше без претензий в твою сторону.
Но не смотря ни на что, ты для меня был константой постоянства и надежности. Я все прощала - крики, необоснованные упреки и перепады настроения, потому что знала, что чтобы не случилось, ты всегда будешь рядом со мной. Землетрясение, ураган, цунами - мне не страшно, у меня есть ты. Кричащий, вопящий, недовольный, обвиняющий, правый всегда только ты один. Но ты был моей кирпичной стеной, за которой я пряталась. И мне этого было достаточно, чтобы жить и радоваться жизни.
Все вокруг считали, что у меня идеальная семья. Я собирала ее по кусочкам, по осколочкам, по крупиночкам. В доме всегда пахло чем-то вкусным, тебя всегда ждал ужин, расспросы о том, как прошел твой день, постиранное белье, поглаженные носки, сытый и довольный ребенок, убранная квартира, компьютер в конце концов и любимый диван перед телевизором. У нас всегда в доме были гости, которые всегда объедались моими угощениями, а ты гордился, что я такая рукодельная.
Семья держится на женщине. Только от нее зависит, какая она, эта семья. Женщина строит тыл, складывает его по кирпичикам и следит, чтобы нигде не появилось никакой щелки или трещинки.
Вот и я латала наш тыл. Затирала трещинки. Замазывала щелочки. Восстанавливала кирпичики. Ты и понятия не имел, на чем все там держится у нас. Ты ехал вперед на 5 скорости на своем бульдозере, не замечая руин, оставляемых позади тебя. А держалось все на моем безусловном доверии к тебе. Моей веры в тебя. В нас. Я верила, что есть МЫ. А раз мы есть, то значит все хорошо. Справимся со всем.
Но однажды все рухнуло. Все мои стены и кирпичи. Мои руки не смогли больше подпирать то, что держалось только ими. Ты предал. Неожиданно, больно, подло. Предал. И не смог держать все в себе. Тебе захотелось разделись свой груз предательства со мной. И ты со спокойной душой переложил свою бетонную плиту, придавливавшую тебя полгода и мешавшую крепко спать, есть, дышать, играть в компьютер, переложил ее на мои плечи - на, неси, а то я устал.
Я рухнула под ней. Рухнула я, рухнула наша с тобой стена. Рухнули обе. А ты и не заметил. Твой пресс перестал тебя пригибать к земле, и ты понесся дальше на своем бульдозере, не замечая меня, окровавленную под обломками твоего бетонного предательства.
Исчезло доверие, не стало веры, были раздавлены все мои идеалы. Была раздроблена на кусочки я сама. Никто меня не собирал. Никто меня не вытаскивал из-под обломков. Ты мне предоставил это делать самой. И я выбиралась частями. А когда выбралась, оказалось, что я, как Шалтай-Болтай. Голова здесь - руки - там, ноги - не известно где вообще.
Какое-то время я переставляла свои запчасти, пытаясь водрузить голову на ее место. Но никак не могла вспомнить, где она находилась. То на место ноги ее приставлю, то на место руки. То ... еще куда. Но без головы человек - не человек, а просто туловище, тело... Оно ходит, двигается по инерции. Но не думает, не чувствует, не понимает ничего...
Тебя очень раздражал мой вид. Вот несуразная какая. Брал-то ты меня в жены целой, красивой! А сейчас что? И полетели ножи и стаи упреков.
А ты был целым. Тебя твоя плита не раздробила, с чего бы. Это я ее не удержала на своих плечах, сама виновата.
Потом оказалось, что я сама виновата еще и в твоем предательстве. Я тебя вынудила так поступить. Ты тут не при чем. Конечно, кто при такой жене поступил бы иначе?! Каждый бы на твоем месте бы меня предал такую. Нашлась тут королева красоты, всезнайка проклятая! В зеркало-то на себя посмотри. Ты же никакая жена. Никакая хозяйка. Никакая мать. Ноль.
Поэтому ты клал телефон экраном вниз. Поэтому ты уходил пораньше из дома, а возвращался попозже. Поэтому ты забывал мне звонить. А потом забывал удалять сообщения. Чтоб я оценила свое ничтожество.
Я узнала, что такое Одиночество. Вроде бы ты не одна, а душа в полнейшей изоляции. Я среди кучи людей, бывающих в нашем доме, до боли ощутила всеми нервами, какая я на самом деле ОДИНОКАЯ.
В одиночестве я сидела на развалинах своей стены. Я резала пальцы об острые кирпичи того, что раньше было моим миром, моим домом, пытаясь собрать себя в кучу.
И собрала. Франкенштейн был краше. Но я все поставила по своим местам: голову на плечи, ноги - вниз, руки - вверх. В голове была только одна мысль - я все равно кому-то нужна в этом мире. Я должна жить ради ребенка и родителей. Я вдыхала воздух, думая о сыне, а выдыхала с мыслями о маме с папой. А воздух был отравленным, зловонным. Им пахло все - твои рубашки, твои руки, телефон и новые песни, которые ты вдруг стал неожиданно слушать, резко поменяв свой музыкальный стиль. Дышать стало нечем. Мой воздух в этом доме закончился. И я поползла прочь. На воздух, подальше от этих смердящих стен.
Я уползала, оставляя кровавые следы на обломках кирпичей. А ты увидел, что я посмела оставить тебя, и стал кидался в меня этими кирпичами. Выбирал раны пострашней да поокровавленнее, метко целился и всегда попадал! Когда уставал, ты звал на помощь своих помощников, которые в любое время с удовольствием тебе помогали в этом садизме. У них еще и комплект ножей для меня был припасен. Благо мишень была еле подвижной, куда ей сбежать от таких снайперов...
Когда я уползла в недосягаемое для камней и ножей пространство, на мне не было живого места, у меня не было кожи, я была оголенный нерв и сплошная гноящаяся и кровоточащая рана. Да, забыла сказать, я же еще нашего общего ребенка уносила с собой, прикрывая своей спиной летящие в нас с твоей стороны обломки. По ребенку тоже попадало, иногда очень больно, но ты не видел. Ты видел только меня. Ты получал удовольствие от каждой моей корчи и каждого стона. Я и не знала, что ты мог быть таким садистом.
Но я поняла. Что того человека, кого я любила, с кем я делила свои беды и радости столько лет, и не было вовсе никогда. Я его себе придумала. Придумала образ и примеряла его к тебе. Виртуальная реальность в розовых очках. Просто мне очень нравились мои розовые очки. Просто я была увлечена воздвижением стены и ее укреплением, что не видела, кто рядом со мной. А стоило бы приглядеться повнимательнее.
Мне стало страшно, когда я увидела твое истинное лицо. Оно очень страшное. Страшное тем, что чужое, не знакомое. Я не знаю этого человека. Человека, с кем я дышала в унисон. Кого жалела и о ком заботилась. Кто он на самом деле? Я не знаю.
Фильмы ужасов случаются наяву. Ты - мой кошмар на улице вязов. Они у нас росли под окнами. Теперь меня больше нет. А вязы остались. На них смотрит другая из нашего окна.
Интересно, ей идут мои розовые очки?
