Скажем для краткости: старая любовь. Но это не совсем в точку. Скорее дружба, которая длилась год и два месяца. Но это слишком отдает арифметикой. Уж лучше так: знакомство с легким уклоном в интимность.
Что ж, подтверждает Лессиг, возможно, когда-то все так и было. Но ведь и этого вполне достаточно, чтобы застыть от удивления при случайной встрече. Возможно, эта встреча произошла вечером после работы, может быть на улице и в метель, и, конечно, неожиданно — как снег на голову.
Стоп, нужно подумать. Это действительно она. Что делать: подождать, узнает ли? Преодолеть первое мучительное мгновение — равнодушные взгляды не узнавших друг друга людей, радостно всплеснуть руками? А может, дать захватить себя врасплох? Ах, это ты!
Но он предпочитает первым пойти в атаку. Он охотно перехватывает инициативу, чтобы не оказаться в неловком положении.
— Привет, — говорит он наигранно бодрым голосом, — вот так встреча, я о тебе вспоминал, куда ты пропала, ведь уже почти десять лет прошло, и вдруг такая встреча. Это надо отметить, погода скверная, лучше всего выпить горячего напитка, тут за углом есть кафе, помнишь?
Это-то он умеет: заговаривать зубы, и не успеешь оглянуться, как делаешь то, что вовсе и не хотела: сидишь в кафе, пьешь горячий напиток и разрешаешь снова называть себя Эльфи. А на самом деле Эльфрида, да и фамилия другая с тех пор, как вышла замуж, но сейчас, сидя напротив Лессига,— опять Эльфи. И как-то сковывает стук ложек за другими столиками, поток слов и непривычно крепкий запах горячительного. Трудно защищаться.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорит, например, этот Лессиг. А ты никак не защищаешься и не возражаешь, даже не отвечаешь мальчишески залихватским жестом и усмешкой, которыми обычно парируешь эту явную ложь.
— Ну, рассказывай, — говорит собеседник. — А то я не даю тебе рта раскрыть, как я рад, я всегда рад, когда встречаю кого-нибудь из наших, ну а тебя — особенно.
— Да что там, — говорит Эльфи, — я осталась в деревне.
Наш герой с трудом заглатывает воздух. До чего она прямолинейна. Сейчас ей непременно надо начать с того самого места, на котором десять лет назад все оборвалось. Не хочет поддерживать игру в дружеские и ни к чему не обязывающие слова. Что ей нужно? Неужели нельзя просто встретиться, посидеть часок, вспомнить прошлое и потом разойтись (может быть, еще увидимся...). Или она ищет ссоры?
Да нет же. Никто не хочет ссориться. И никогда они не ссорились, уж Лессиг следил, чтобы этого не было. Даже в самый первый вечер, постойте, где же это было? Правильно, на карнавале у медиков. Боже мой, что там творилось! То ли кабаре, то ли ночной бар, очень весело было в этой, обычно трезвой как стеклышко, студенческой столовой, вино лилось — пусть не рекой, но все-таки лилось. Даже Лессиг, осторожный, не швыряющий деньгами, был в порядке исключения заражен общим весельем. Он позволил себе бокал газированного напитка, потом еще один, потом сразу два, но в это время рядом с ним уже сидела Эльфи, тогда еще Эльфрида, сидела, смущенная громкой репликой собеседника:
— Ну что ж, и такое бывает!
Из упрямства и чтобы не одалживаться у такого типа, она открыла дешевую бархатную сумочку, выложила на стол свои последние пять марок и тоже заказала газировки. Два бокала! Они пили, и очки его отливали то красным, то зеленым, смотря по тому, какой фонарик в них отражался.
Потом они танцевали, столковались на имени Эльфи, шли поздно ночью (или рано утром) по гулким улицам, целовались под окном общежития, где жила она, и когда Лессиг пытался пойти чуть дальше поцелуев, она пожала плечами — слабый намек на серьезное сопротивление в такую в общем-то пьяно-блаженную ночь. Но он оставался на высоте и в более серьезных ситуациях, поэтому он тут же извинился, казалось, нисколько не задетый и вовсе не заинтересованный. Ну что ж, и они продолжали болтать всякую чушь. Вот, собственно говоря, и все.
— Хорошее время, — говорит Лессиг, — его не воротишь. И балы у медиков теперь, наверное, не такие, как раньше.
И он прибавляет, спохватившись, не зашел ли слишком далеко:
— Тогда было очень холодно, ты помнишь?
Эльфи не помнит. Но, наверное, так оно и было. Время карнавала — февраль, да и он почти никогда не ошибается. Тут уж на него можно положиться. У него вообще было много достоинств, у этого Лессига, и когда слепая судьба забросила ее в одну с ним семинарскую группу, она научилась их ценить. Маленькая и робкая, бледная, с тонкими волосами, она оказалась среди молодых людей которые знали друг друга три года, но держались так, словно были вместе по меньшей мере лет тридцать.
И Лессиг, который как чумы боялся любой неловкости, у которого чуть ли не начинались колики, когда он видел других в смущении, сыграл тут же роль «maitre de plaisir», он представил ее, сказав подходящую фразу. Вообще он взял собеседницу под свое покровительство, следил за тем, чтобы она стала в их группе своей. Ну, а больше ничего и не было. Он играл роль старшего брата, какими их описывают в старых сказках: умного, немного снисходительного, правда, самую малость, чтобы не бросалось сразу в глаза, в остальном весьма делового. Он мог ей сказать:
— У тебя нижняя юбка видна, вполне мог. Почему я никогда не дружила с девочками? — думает Эльфи, помешивая свой коктейль. Но вопрос этот так и повиснет в воздухе, ответа тут нет. Даже если бы он был, Лессиг не позволит его произнести, потому что сейчас он пытается подозвать кельнера. Настойчиво и вместе с тем терпеливо, с уверенностью солидного мужчины, который может оставаться незаметным, даже когда обращает на себя внимание.
— А ты, — спрашивает она, не глядя на то, как он сверкает стеклами очков, поднимает подбородок и поправляет манжеты.
— А ты?
И Лессиг вновь обескуражен. Его нельзя перебивать, это приводит его в замешательство. Застигнутый врасплох, он вынужден откровенно признаться: Я все еще там. На той же работе.
Но это совсем разные вещи. Когда Эльфи говорит, что она все еще в деревне, и когда собеседник говорит, что он все еще на прежнем месте,— это вовсе не одно и то же. Тут есть только внешнее сходство, это только поверхностному взгляду мерещится тут параллель. Но вот, наконец, и кельнер. Еще два горячего напитка, пожалуйста, но с добавкой!
— Не надо! — говорит собеседница, в семь часов у меня поезд, а потом еще полчаса на мопеде, в такую темень, да и погода, как я доеду?
— Что заказано, то заказано, — говорит он, и такое невнимание к доводам собеседника плохо с ним вяжется, но, наверное, он решил пропустить ее слова мимо ушей — это на него больше похоже. Принимай вещи такими, какие они есть,— был один из его советов. Не волнуйся постоянно из-за лекций, многочисленных собраний и мало ли еще из-за чего. Только начни и уже не остановишься. Все равно ничего не изменишь, лишь себе будет хуже, колики заработаешь и морщины на лбу, и желчь разольется. Изменить что-нибудь можно только спокойствием и умом, ну не без некоторой доли хитрости.
Это звучало весьма разумно. Только наша героиня так не могла, она все время возражала, вмешивалась, стучала кулаком по столу, действовала на нервы, так что стала неугодна многим. Собственно говоря, это и была причина того, что ее, не долго думая, по педагогическим соображениям, перевели из ее прежней семинарской группы в новую. Может быть, здесь все сложится благополучнее, она врастет в коллектив и перестанет ершиться. Ведь там же был Лессиг, этот умелец все сглаживать.
Удивительно, думает Эльфи, он никогда меня не спрашивал, почему меня перевели к ним в семинар, что, собственно говоря, произошло, чем вызвана столь необычная мера. Никогда. Может, это была вежливая сдержанность? Или бережное отношение к ранимой душе?
А может быть, это было нечто совсем иное? Боязнь встать на чью-либо сторону? Моя хата с краю, я ничего не знаю. О том, что не сказано вслух, не может быть разных мнений. Были люди, которые только и ждали того, чтобы Лессиг осведомился о прежних неурядицах Эльфи. И тогда бы ему сказали: видишь, с кем ты общаешься.