1852
Писалъ целый день оп[исанiе] в[ойны]. Все сатирическое не нравится мне, а такъ [какъ] все было въ сат[ирическомъ] духе, то всe нужно переделывать. — Получилъ ведомости: опять 140 р. сер. расходу. Написалъ объ эт[омъ] п[исьмо] Вал[ерьяну].
1853
Съ 23 Октября по 1 Декабря. Несколько разъ былъ на охоте, билъ зайцевъ и фазановъ. Почти ничего не читалъ и не писалъ все эти дни. Ожиданiе перемены жизни безпокоитъ меня; a серая шинель до того противна, что мне больно (морально) надевать ее, чего не было прежде. Вчера заезжалъ Султановъ. — Получилъ 3-го дня отъ Арсланъ-Хана письмо и шашку. — Даннымъ правиламъ, имянно не пить —, изменялъ каждый день. —
Несмотря на то, [что] Япишка человекъ не стараго века и что онъ бывалъ въ прикосновенiи съ образованiемъ, отъ уединенной-ли его жизни, или отъ другихъ причинъ, трудно встретить человека более стариннаго характера, особенно речь его. —
Чтобы было, ежели бы мужья и жены могли видеть картины, к[оторыя] рисуетъ молодымъ мальчикамъ ихъ воображение, при виде женщинъ? (въ г[лаву] Концертъ.)
Для существованiя класса военныхъ необходима дисциплина, для существованiя дисциплины необходимъ фронтъ. — Фронтъ есть средство посредствомъ малыхъ угрозъ доводить людей до машинальнаго повиновенiя. Отъ этаго жесточайшiя казни не произведутъ той субординацiи, которую производить привычка къ фронту.
Часто скромность принимается за слабость и нерешительность; но когда опытъ докажетъ людямъ, что они ошиблись, то скромность придаетъ новую прелесть, силу и уваженiе характеру.
(Шиллеръ) Для некоторыхъ людей огонь вдохновенiя превращается въ рабочiй светильникъ. Литературный успехъ, удовлетворяющiй самому себе, прiобретается только посредствомъ всесторонней обработки предмета. Но и предметъ долженъ быть высокiй, для того чтобы трудъ всегда былъ прiятенъ. —
Чемъ больше человекъ привыкаетъ къ прiятному и изящному, темъ более онъ себе готовить лишенiй въ жизни. Изъ всехъ этихъ привычекъ лишенiе привычки иметь отношенiя только съ изящными видами ума — самое тяжелое.
Владимiръ могъ обратить свой народъ въ принятую имъ веру потому только, что онъ стоялъ на одной степени образования съ нимъ хотя и выше его въ общественномъ значенiи. Народъ верилъ ему. Ни одинъ Владетель образованнаго государства не въ состоянiи сделать того же. —
Несколькими словами въ одномъ изъ своихъ разсказовъ Епишка превосходно выразилъ мненiе казаковъ о значенiи женщинъ. «Ты, жена, — холопка, — работай, говорить мужъ жене, а я загулялъ».
Хорошъ тоже подслушанный разговоръ о зиме: А. Нынче зима съ моря идетъ. В. Да, крыломъ.
Казакъ — по татарски значить бобыль.
Въ 11 в[еке] земля Черкесовъ называлась Кассахiею.
На русскомъ языке нетъ слова croire, казачье-же слово началъ совершенно соответствуетъ ему. —
Правила. Записывать приходъ и расходъ. Записывать мысли только тогда, когда останешься доволенъ ихъ выраженiемъ. —
Не могу найдти правила отъ лени. —
Съ 23 по 1 Декабря. Событiя. Старинный характеръ. Дерзость взгляда на женщинъ. Фронтъ условiе Дисциплины. Скромность, принимаемая за слабость. Мысль Шиллера. Условiя литературнаго успеха. Умственное баловство. Обращенiе Владимiра въ христiянство народа. Значенiе казачьихъ женщинъ. Какъ идетъ зима? Казакъ. Кассахiя. Слово «началъ». Правила: записывать и ясно выражать мысли.
1856
Всталъ въ 11, записалъ день и игралъ до гимнастики. Рука очень болела, обедалъ дома, дочелъ Carmen — слабо, французско, получилъ письмо отъ Тургенева и послалъ ему. Заснулъ, пришелъ Полонской, смешонъ, Боткинъ, съ нимъ въ Гугенотовъ, просто нехорошо. Написалъ письмо В[алерiи], хорошее, ни тепло, ни холодно, и письмо Каткову. Завтра написать письма Тет[иньке], Ник[олиньке], Сер[еже], съездить къ Шевичъ, къ Оболенск[ому] и къ Стал[ыпину].
1857
Въ 1 поехали съ М[ашинькой] въ концертъ. Впечатленiе слабо. Кир[еева], С[ухотина], Обо[ленская], Щерб[атова] хорошенькая. Н. С. Толстой обедалъ и сначала хорошо, а потомъ убилъ скукой. Вечеръ у Дьяк[овыхъ]. — Чудныя сестры. А[лександринъ] держитъ меня на ниточке и я благодаренъ ей за то. Однако по вечерамъ я страст[но] влюб[ленъ] въ нее, и возвращаюсь домой полонъ чемъ-то — счастьемъ или грустью — не знаю. —
1888
Чтение газет и романов есть нечто в роде табаку — средство забвения. Тоже и разговор праздный. Стоит не делать этого, чтобы вместо этого: сидеть смирно и думать, или играть с ребенком, утешая его, или говорить по душе с человеком, помогая ему, или главное — работать руками. Утром приехал Стахович старший и Флеров — оба алкоголиконикотинцы; жалкие. Очень холодно везде. Постараюсь не читать и не гадать. Чтобы не читать, главное не надо бояться оставаться без дела, если нет настоящего дела, следуя правилу лучше ничего не делать, чем делать ничего. Тогда лучше труд, настоящий труд и отдых, а не всегдашнее ни то ни сё нашего мира.
Утром доктор и Стахович. Оба алкоголе-никотинцы и рассуждают, а доктор даже лечит. Ходил за дровами. Хороший купец, не пьющий. Вечером был в школе. Поразила глупость и вялость и дисциплина механического ученья и тусклые без света глаза учеников: фабрика, табак, бессонница, вино. А нынче мальчики раздетые, из к[оторых] два ехали на конке, а два бежали за нею, без шапки. От заведенья слесарного, у Арб[атских] ворот, они бежали в полпивную на Плющиху. Все курят. Получил письмо от Броневского — раскаивается, но зато письмо ясно. Помоги ему Бог.
1889
Так и не писал. Не помню точно, что делал, не только это 28, но и 29, и 30. Нынче 1-е декабря. Я. П. Да, 3-го дня, на другой день после того, что я писал, дьявол напал на меня — напал на меня прежде всего в виде самолюбивого задора, желания того, чтобы все сейчас разделяли мои взгляды, стал 29-го вечером спорить с Новик[овым] опять о науке, о прислуге, спорил с злостью. На другой день утром, 30, спал дурно. Так мерзко б[ыло], как после преступления. И в тот же день, 30, еще сильнее завладев мною, напал: Я стал утром вчера с злостью, с ядовитостью не то, что спорить, а стал язвить ненавистно Новик[ова], так ненавистно, что потом, попытавшись тщетно писать, написав 11/2 страницы, почувствовал, что нельзя так оставаться, и пошел к нему просить прощенья. Он сделал вид, что и не думает сердиться, и мне стало еще стыднее и мерзее на себя. Нынче еще злейший приступ дьявола. Я встал поздно и пошел к Павлу о колодке. Еще вчера меня злило то, что Фомич подделался к прикащику и забрал ненужное огромное количество дров. Везде рубят акацию. Нынче вижу и в саду всё вырубили до тла, изуродовали сад, и Павел просит у меня, говоря, что Ф[омич] набрал больше 50 возов. Ну что мне? Но дьявол сумел сделать, что у меня сердце сжалось от злости. Постыдно то, что теперь оно сжимается, и я должен бороться. Не понимаю, что и чем я дал на себя такую власть злу. Должно быть, тем грехом. Физическое — желчь, констипация — недостаточное объяснение. Радуюсь, что не поддался, не сказал ни слова и желаю избавить и того и другого от неприятности нелюбви. — Всё это после того, что записано 28-го. Вижу, разумом вижу, что это так, что нет другой жизни, кроме любви, но не могу вызвать ее в себе. Не могу ее вызвать, но зато ненависть, нелюбовь могу вырывать из сердца, даже не вырывать, а сметать с сердца по мере того, как она налетает на него и хочет загрязнить его. Хорошо пока хоть и это, помоги мне, Господи.
Получил хорошее письмо от Бирюкова. Читал прекрасно написанный роман Мопасана, хотя и грязная тэма. Нынче утром подумал о Домашке: что же мы лечим ее тело, а не думаем о ее душе, просто не утешаем ее, сколько можем. И стал думать. Вот тут-то являются утешения армии спасения, утешения, состоящие в том, чтобы, действуя на нервы пением, торжественной речью и тоном, поднять дух, вызвать загробную надежду. Я понимаю, как они успевают и как это им самим кажется важным, когда умирающий подбадривается и проводит в экстазе свои последние минуты. Но хорошо ли это? Мне чувствуется, что не хорошо. Я не мог бы это делать. Сделавши это, я умер бы от стыда. Но ведь оттого, что я не верю. Они же верят. Этого я не могу делать; но что-то я могу и должен делать — делать то, что я желал бы, чтобы мне делали; желал бы, чтобы не оставили меня умирать, как собаку, одного, с моим горем покидания света, а чтобы приняли участие в моем горе, объяснили мне, что знают об этом моем положении. Так мне и надо делать. И я пошел к ней. Она сидит, опухла — жалка и просто — говорит. Мать ткет, отец возится с девочкой, одевая ее. Я долго сидел, не зная, как начать, наконец спросил, боится ли она смерти, не хочет ли? Она сказала просто: да. Мать стала, смеясь, говорить, что девочка 12 лет, сестра, говорит, что поставит семитную свечку, когда Домашка умрет. Отчего? Наряды, говорит, мне останутся. А я говорю, я тебя работой замучаю, ты за нее работай. — Я, говорит, что хочешь буду работать, только бы наряды мне остались. Я стал говорить, что тебе там хорошо будет, что не надо бояться смерти, что Бог худого не сделает нам ни в жизни, ни в смерти. Говорил дурно, холодно, а лгать и напускать пафос нельзя. Тут сидит мать, ткет и отец слушает. А сам я знаю, сейчас только сердился за то, что вид сада, к[оторый] я не считаю своим, для меня испортили. Господи любви, помоги мне быть совершенным, как ты. Помоги или возьми меня прочь, уничтожь, переделай из меня что-нибудь не такое поганое, злое, лживое, жадное ко всему дурному и к похоти и к похвале, изгаженное существо — помоги мне или уничтожь совсем. Думал: .....
В ту самую минуту, как хотел записать, что думал, пришла С[оня] и стала говорить дурное о Кате и М[аше] и прервала меня. И вот сейчас, вместо того, чтобы бросить писать и говорить с ней добро, что я и начал, я сказал ей, что она помешала. Дописывал это, когда отворилась дверь, и Ф[омич] спросил, подавать ли обедать. И еще и опять вместо того, чтобы добро отвечать, сказал сухо, что это до ме[ня] не касается. — Господи разума и любви, помоги мне.
Думал: нет спасенья, пока не возненавидишь себя, п[отому] ч[то], пока не возненавидишь себя, не полюбишь других. Но не возненавидеть страстно, даже вовсе не возненавидеть, а презирать себя — так же мало думать, заботиться духовно (физически — кормить себя, греть, покоить, когда этого требует тело, не мешает) о себе, как о Фомиче я теперь забочусь, а заботиться о нем и всех, с кем я встречаюсь, как теперь я забочусь о себе. — Ну иду наверх обедать. Помоги мне, Г[оспо]ди, исполнить записанное 28-го.
Как раз не исполнил. После обеда играл в шахм[аты], стыдно и скучно, потом пошел шить сапоги. Пришли мальчики. С ними хорошо б[ыло], потом пришла Маша. С ней еще лучше. Серьезная, умная, тихая, добрая. Потом пошел наверх, пил чай. Всё бы хорошо, но С[оня] получила письмо от Менгден с просьбой от Вогюе перевести Кр[ейцерову] Сон[ату]. Я сказал, что не надо. Она стала говорить, что ее подозревают в корыстолюбии, а она напротив. Я что-то сказал. Она стала язвить, и я рассердил[ся] опять, забыл, что она по своему права, что ей надо быть правой, и сказал, что пойду спать вниз. Она совсем готова б[ыла] на страшную сцену, и яд, и всё. Я опомнился, вернулся, просил успокоиться, она не успокоилась, и я пошел ходить по саду. Ходил и думал: Как ужасно то, что я забываю, именно забываю главное, то, что если не смотреть на свою жизнь, как на послание, то нет жизни, а ад. Я это давно знаю, давно писал в дневнике и в письмах (нынче прочел это в письмах у Маши), и могу забывать, а забыв, страдаю и грешу, как нынче. Да, послание, и надо исполнять его для Того, кто послал. Теперь 1-й час, иду спать. 2 Д. Я. П. Если буду жив.
1900
М. Все больше и больше привыкаю къ своему состоянiю и сознаю благотворность его. Вчера б[ыла] куча посетителей. Все ничего не пишу и даже не отвечаю письма. Все болитъ и слабость.
1) Какое ужасное свойство самоуверенность, довольство собой. Это какое то замерзанiе человека: онъ обростаетъ ледяной корой, сквозь к[оторую] не можетъ быть ни роста, ни общенiя съ другими, и ледяная кора эта все утолщается и утолщается. Навел[и] меня на эти мысли мои отношенi[я] съ многими людьми: это все, ужасно сказать, свиньи, передъ к[оторыми] нельзя кидать жемчуга. Видишь, что онъ несчастенъ отъ заблужденiя, въ к[оторомъ] находится, живешь съ нимъ, говоришь и знаешь то, чтò облегчитъ, спасетъ его — и не можешь сказать ему, а впрочемъ —
2) Не отъ того ли это, что самъ плохъ, не любовенъ для Бога? Если бы была любовность, можно бы найти входъ къ нему въ душу и проникнуть въ нее. Надо сделаться газомъ, все проникающимъ, а не грубой жидкостью и крепкимъ теломъ. Отъ этого то все, все въ себе, въ совершенствованiи себя. Только когда ты совершенъ, ты всемогущъ. И настолько ты силенъ, насколько ты близокъ къ совершенству.
3) Жизнь человека въ томъ, что онъ ставитъ себе цели и стремится къ достижению ихъ. Достиженiе всехъ целей, самое стремленi[е] къ нимъ, — стало быть жизнь, — можетъ встречать препятствiя и неодолимыя: имущество погибнетъ, слава заменяется забвенiемъ или позоромъ, любимый человекъ, для счастья к[отораго] жилъ, умираетъ, воспитанiе, проповедь не воспринимаются людьми: во всемъ можетъ быть помеха, остановка; въ одномъ не мож[етъ] б[ыть] ни помехи ни остановки — въ самосовершенствованiи въ любви передъ Богомъ, въ спасенiи души, какъ говорятъ мужики. Везде со всехъ сторонъ стены, одинъ только этотъ путь открытъ, и потому это единый истинный путь, истинный, т. е. свойственный человеку.
Человека заперли въ одиночное заключенiе, онъ Робинзонъ, к[оторый] никогда не соединится съ людьми, а умретъ на сво[емъ] острову, — нетъ, лучше, онъ заключенный, умирающiй после 20 летъ въ тюрьме, никому неизвестный. Неужели онъ не жилъ эти 20 летъ? Нетъ, цель его жизни также достижима и еще легче того, кто живетъ въ мiре. Онъ могъ изведать себя, свое сердце и вырвать изъ него все дурное, могъ усовершенство[вать] себя въ Боге. Такъ это и б[ыло] и съ декабристами и со всеми почти заключенными. (Но идiотъ? сумашедшiй? — спросятъ меня. Я не знаю и не могу объяснять, зачемъ они есть и не объ этомъ пишу. И пишу я не для идiот[овъ] и сумашедшихъ и не для младенцо[въ], а для разумныхъ людей).
Эта самая возможность ставить себе цель самосовершенствованiя и достигать ее во всехъ возможныхъ условiяхъ и достигать ея, показываетъ не только то, что въ этомъ назначенiе человека, но и то, что назначенiе его не исчерпывает[ся] [въ] этой жизни. Человекъ, очистившiй свою душу въ уединенiи и умершiй ни[кому] неведомый, не могъ делать этаго такъ, безъ смысла. Смыслъ же одинъ, что душа его нужна лучша[я] для другой жизни. Притча о талантахъ ясно говоритъ это. Смыслъ жизни заключеннаго, когда откинуто все путающ[ее] насъ — ясенъ. Тотъ же смыслъ жизни и всехъ живущихъ въ мiре. Дело одно — улучшать свою душу. То же, чтò делается въ мiре, есть только последствiе этой улучшенной души. Люди, думающiе, что ихъ дело жизни въ томъ, чтобы устраивать по своему жизнь другихъ людей, подобны вотъ чему:
Хозяинъ призвалъ косцовъ и далъ каждому косу, отбой и брусокъ и велелъ приладить косы, отбить, наточить и быть готовым[и] делать ту работу, к[акую] онъ велитъ. Умные косцы такъ и сделали, и наутро хозяинъ поставилъ ихъ на лугъ, и они острыми косами легко и радостно исполняли работу; глупые же косцы стали бранить умныхъ за то, что они сейчасъ не косятъ и, не приладивъ, не отбивъ, не наточивъ косъ, пошл[и] косить чтò попало и испортили лугъ и поломали косы и сами измучались.
Есть такiе глупые или коварные люди, к[оторые] говорятъ: совершенствова[нiе] себя — это эгоизмъ, надо работать для другихъ, жертвовать собой для такой работы. Да разве можно совершенствовать себя, не работая для другихъ. Мое сравненiе не верно: совершенствовать себя значитъ разжигать огонь. А разожженный огонь будетъ жечь и безъ твоего намеренiя, будетъ жечь то, чтò нужно, чтò велитъ Богъ. Человекъ ходитъ, Богъ водитъ. «Нееръ Элохимъ непещъ адамъ», т. е. светочъ Бога душа человека.
Все нравственныя правила, хоть бы 5 заповедей Христа: не гневай[ся], не клянись, не разводись съ жен[ой], не насилуй, не воюй — все касают[ся] людей, нельзя ихъ исполнить, не делая добра людямъ. Человекъ не можетъ истинно спасать душу, не делая добраго людямъ. Всякiй связанъ со всеми своей матерьяльной жизнью. И если только онъ будетъ исполнять самое первое нравствен[ное] правило, делать другимъ то, чтò хочешь, чтобы другие делали тебе, онъ будетъ служить людямъ.
Страшно подумать о томъ, чтò есть теперь и чтò бы могло быть, если бы все люди спасали свою душу, жили всею жизнь[ю], вечной жизнью (совершенствуясь), а не одной этой маленькой жизн[ью], и то, чтò есть теперь.
Я начинаю смутно и изредка чувствовать возможность жить для спасенiя души, для улучшенi[я] ея для этой жизни и будущей, и тогда какъ легко и радостно. Ахъ, если бы всегда, до смерти.
1901
Нынче кажется 1 Дек. Вчера было очень хорошо. Написалъ письмо ч[лену] С[уда] Полякову, записалъ дневникъ и подвинулся въ 16[-й] гл[аве] о религiи. Нынче дурно спалъ — мало. Боли и слабость. Дурно писалъ и не кончилъ. Наши поехали на Уч[анъ-]С[у]. Я одинъ съ Таней дома, и я не въ духе. Прекрасная глава въ романе Поленца, к[оторый] очень подзадориваетъ меня — но напрасно — писать. Опять лучше, яснее, ближе смотр[ю] на смерть.
1904
Я. П.
Кончилъ пристально заниматься Кругомъ Ч[тенiя]. Началъ Кто я? Очень хорошо на душе. Все лучше и лучше. Не могу достаточно благодар[ить] Бога, Бога, Бога (не боюсь этого слова и понятiя) за все то, что дано мне. Записать надо:
1) Существуюшiй строй до такой степени въ основахъ своихъ противоречитъ сознанiю общества, что онъ не можетъ быть исправленъ, если оставить его основы, также, какъ нельзя исправить стены дома, въ которомъ садится фундаментъ. Нужно весь, съ самаго низа, перестроить. Нельзя исправить существ[ующiй] строй съ безумнымъ богатствомъ и излишествомъ однихъ и бедностью и лишенiями массъ, съ правомъ земельной собственности, наложенiя государственныхъ податей, территорьяльными захватами государствъ, патрiотизмомъ, милитаризмомъ, заведомо ложной религiей, усиленно поддерживаемой. Нельзя всего это[го] исправить конституцiями, всеобщей подачей голосовъ, пенсiей рабочимъ, отделенiемъ государства отъ церкви и тому подобными пальятивами.
2) Люди.... (Не могу толково писать.)
Ars longa, vita brevis. (Иногда жалко. Такъ многое хочется сказать.)
1906
Я. П.
Чувствую себя очень слабымъ, но душевное состоянiе все тоже — очень спокойное <и радостное>. Не радостное, а довольное. Только теперь понялъ, какъ важна внутренняя работа въ одиночестве, съ Богомъ: останавливать себя въ дурныхъ мысляхъ не любовныхъ, недобрыхъ, въ раздраженiи нетолько на животныхъ, но на вещи. Зацепился: «ахъ, чортъ». Не надо. Въ мысляхъ тщеславныхъ, не говорю уже похотливыхъ, ловить себя и понимать, чувствовать всю свою гадость и бороться съ ней. Только когда одинъ съ собой, съ Богомъ, и можно работать надъ собой. А когда съ людьми, то уже поздно. Когда съ людьми, то поступишь хорошо, только когда заготовилъ это въ единенiи, въ tête-à-tête съ Богомъ. Это и есть настоящая молитва. Немного времени практиковалъ это, а уже чувствую плоды радостные.
Нетъ-нетъ и вспомню о Маше, но хорошими, умиленными слезами, не объ ея потере для себя, а просто о торжественной, пережитой съ нею минуте отъ любви къ ней. Записать:
1) Какъ живо чувствую теперь, что основа, жизнь есть божественная частица, сознаваема[я] нами любовью. Насколько соскакиваютъ животныя страсти, отсыхаетъ и спадаетъ кора животности, настолько высвобождается оно, божеское начало — любовь, к[оторая] и есть и была и въ детстве и въ юности сущность жизни, прикрытая, преобразованная тогда страстями.
2) Если понялъ не однимъ умомъ, a всемъ внутреннимъ опытомъ жизни, что жизнь, смыслъ, благо ея только въ высвобожденiи заваленной, засоренн[ой], затемненной духовной основы жизни; если понялъ и положилъ въ этомъ жизнь, то чемъ же инымъ можетъ представляться смерть, какъ только полнымъ высвобожденiемъ этого духовнаго начала отъ того, что скрыва[етъ] его — отъ ограниченiя плоти. И потому смерть должна бы быть не страшна, а желательна, какъ полное осуществленiе того, къ чему шла вся жизнь. Мы всегда инстинктивно ждемъ, ищемъ, желаемъ будущаго, торопимъ его пришествiе. Смерть, правда, приходитъ чаще съ страданiями и трудомъ перенесенiя ихъ, но ничто хорошее не приходитъ, какъ роды (евангельское сравненiе), безъ страданiй. Но женщина, зная, что она рожаетъ, не боится страданiй и смело, радостно идетъ на нихъ. Также должны и мы встречать смерть. И это не слова, а я верю въ это. —
3) Сейчасъ чувствую себя очень слабымъ, нетолько членами тела, но мозгомъ, умомъ. Не могу думать ясно и напряженно, и странное дело, въ этомъ слабомъ состоянiи я сознаю свою жизнь и смыслъ ея и добра, свое дело въ жизни лучше, чемъ въ самыя светлыя въ умственномъ отношенiи времена. Умъ, энергiя ума, быстрота его совсемъ не нужны для пониманiя и исполненiя закона жизни. Скорее напротивъ: сила божiя въ слабости совершается. —
1909
Ходил утром к Курносенковой, заходил и к Шинтяко[ву]. Положение голопузых у Курносенковой ужасно. Оч[ень] хочется написать три дня в деревне. — Работал над Пред[исловием]. Письмо об имении, переведенном на жену, к стыду моему, огорчило меня, и очень. Ездил верхом к М[арье] А[лександровне]. Приехал Ив[ан] Ив[анович]. Спал, иду обедать.