Он появился в редакции в начале восьмидесятых из «ниоткуда». Объехал автостопом всю страну, завернул и к нам, в уральскую тмутаракань. Такой своеобразный, высокий, блондинистый, с бледным лицом поэта-декадента.
Ко всем прочим «недостаткам» Гонцов действительно писал стихи с нестандартной рифмой, с образами, поражающими воображение, а порой, честно говоря, заумные. Да, он умничал, пытаясь понравиться женской половине редакции, искрил начитанностью. Однако, сидя после работы за «чашечкой чая», коллеги называли его вирши хреновыми упражнениями в рифмоплётстве.
Но были и такие, кто видел в его произведениях какой-то особый, потаённый смысл. Даже в репортажах и очерках о героях труда он умудрялся использовать необычные сравнения, ассоциации и образы, чем буквально влюбил в себя даму преклонных лет, опытную очеркистку и одновременно ведущую литературного клуба при газете. Это была любовь к таланту, ко всему, что Гонцову довелось испытать: скитание по городам, больные дети, отсутствие помощи от кого бы то ни было. Ближе этой восторженной души у Гонцова тоже, пожалуй, на тот момент не было, по крайней мере в редакции. Характеризуя эти высокие отношения, позволим себе чуточку переиначить Вильяма нашего Шекспира: «Она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним».
Состояние нестояния
Вскоре впечатление о Гонцове в редакции стало меняться. Он начал откровенно «халтурить» - не выполнять норму строк, срывать задания, претворяться больным. Да и внешне изменился: к бледности лица добавилась землистость, к одежде – замызганность, а к длинным, казалось бы, модным волосам – засаленность.
Но та же наша сердобольная старушка объясняла снижение его работоспособности элементарной неустроенностью быта (он поселился в рабочей общаге, комнату в которой для него выхлопотала редакция), тоской по семье (где-то далеко у Гонцова были жена и двое детей) и постоянным недоеданием (якобы семье он отсылает всю зарплату).
Ах, так вот почему в обеденный перерыв он не ходит в столовку вместе с нами! И мы стали подкармливать заботливого отца: кто булочку ему с обеда принесёт, кто котлету, а кто и бумажный рубль в руки сунет – сходи поешь! А он, как дитя, вдруг начнёт с этой бумажкой играть, подкидывать её вверх, ловить и руками, и ртом, радуясь, будто манне небесной. Так забавно и трогательно!
Только «забавы» с деньгами вскоре обернулись долгами перед коллегами, не сказать, чтобы крупными, но всё же. В журналистских сердцах уже зрела обида: «А не послать ли нам этого Гонцова куда подальше?» И всё меньше становилось желающих давать взаймы без отдачи.
Но он всё же нащупал брешь в наших рядах - поплакался влюблённой в его талант старушке: так, мол, и так, дайте взаймы крупную сумму – детишкам на молочишко. А она, чистейшей души человек, готовая в любую минуту прийти на помощь своему кумиру, срочно сняла нужную сумму со сберкнижки, закрыв глаза на сгоревшие банковские проценты, и приготовилась торжественно вручить её «с самого с ранья» нуждающемуся.
Метаморфозы
Но Гонцов в тот день не пришёл. «Что случилось? Неужели заболел? Лежит, наверное, при смерти, и некому ему стакан воды поднести», - воображение сердобольной литераторши рисовало ужасные картины. И она попёрлась в общагу, зажав в руках сумочку с крупной суммой, от которой зависела жизнь не только её любимого автора, но и целой семьи.
Представшая картина повергла её в шок: на столе – грязные стаканы и бутылки из-под спиртного, чайник с водой и ни крошки съестного. На кровати – прямо в пальто возлежал её любимый поэт. Такой талантливый и неземной! Такой беспомощный и беззащитный! Такой вонючий и мерзкий!
Но она не обращала внимания на тёмную сторону дела. Попытки поговорить с больным, порадовать его своим визитом: «Я вот пришла и денежки принесла», – не увенчались успехом. Он лепетал что-то несвязное, типа шариковского «абырвалг». Ей ничего не оставалось делать, как отправиться восвояси, и она покинула обитель поэта в растрёпанных чувствах…
Сюда я больше не ездок!
Примерно через полгода в городе нарисовалась гонцовская супружница с двумя малолетними девчушками, организмы которых после долгих скитаний сильно истощились, и детей положили в больницу на длительное лечение.
Гонцов продолжал работать, писал неплохие очерки о передовиках производства, но в коллективе так и не снискал уважения и понимания, тем более всем был должен, и коллеги уже не надеялись, что их кровные когда-нибудь вернутся.
Не найдя себя в провинциальном издании, испортив отношения в коллективе, недооценённый талант вскоре заявил об увольнении: «Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок!»
Скатертью дорога! Мало ли таких залётных появляется в газете из «ниоткуда» и так же исчезает! Через месяц-другой никто о них и не вспомнит. Так было бы и с Гонцовым, если бы он все же не оставил след в нашем захолустном городке.
Погоня!
Как тут ни вспомнить голос за кадром в фильме «Берегись автомобиля»: «Детектив без погони - это как жизнь без любви».
Однажды на пороге редакции появились люди в милицейской форме:
- Где Гонцов? Что значит уволился? И куда уехал?
- Да не знаем мы! Маршруты «автостопа» безграничны! Ищи-свищи ветра в поле! А что всё-таки случилось?
Не зря в народе говорят: «Муж и жена – одна сатана». Сдав детей в больницу и тем самым развязав себе руки, супруги попросту подались в бега. И они были объявлены во всесоюзный розыск.
Но и это еще не всё! Много раз, наверное, икалось непризнанному гению, поминаемому нашим братом журналистом матерными словами: «Ай да Гонцов! Ай да сукин сын!»
В редакцию стали приходить герои его зарисовок и очерков. Они шли не для того, чтобы сказать спасибо, а в надежде на возврат долгов. Они ведь еще не знали, что Гонцов уже давно тю-тю…
Оказывается, он втирался в доверие передовикам производства, жалостливо рассказывал о своих больных детях и, пользуясь пиететом ветеранов к пишущей братии, брал у них деньги взаймы. Как говорится, уехал, помахав всем ручкой: «Кому я должен – всем прощаю!»
…Где сейчас эти Гонцовы? Обрели ли семейный покой и пристанище? Или вновь шальные ветры гонят это перекати-поле по всему белу свету?